Высший круг - [12]

Намек на розу оживил смутные воспоминания о про­шлой ночи и образ цветка на белом корсаже Аугусты, плы­вущего, излучая сияние, сквозь тьму каюты и исчезающего сквозь стену. Артур никогда не верил в сны, и еще менее в привидения, и вот теперь эти две истории, с фуражкой и с розой, разверзли перед ним пропасть. Инстинкт подсказы­вал ему отступить, не пытаться понять, стереть это все из памяти и отнести видения Аугусты на счет случая. Или же бояться ее, как он боялся во время войны Эмили, подруги своей матери, вслед за посещениями которой всегда при­ходило известие о чьей-нибудь смерти.

— Артуро, ты меня не слушаешь!

— Нет-нет, слушаю.

— У тебя голос изменился.

— Горло болит.

— Обманщик!

— Я принял важное решение.

— Скажи, какое.

— Это не телефонный разговор, возможно, нас подслушивают шпионы. Приходи ко мне в салон. И потом я ненавижу звонить. У меня от этого ангина.

Аугуста тихо рассмеялась.

— Нечасто ты говоришь смешные вещи. Ты много вы­играешь если не будешь таким серьезным. Артуро, любовь моя, мы не можем увидеться. После обеда я два часа сплю. Я лежу в постели. В ночной рубашке.

— Сейчас приду!

— Сейчас приду!

— Жетулиу тебя убьет, если застанет. Нет. Подожди до вечера. В шесть часов я буду в баре с Элизабет. Потом поужинаем. Повесь трубку и больше не звони. Мне надо поспать.

Лайнер — это тюрьма с жестким расписанием, множе­ством запретов, свободой, отмеряемой по капле, постоян­ным населением, которое гуляет по кругу в тесном двори­ке под присмотром стюардов, и нигде нельзя уединиться, только в своей камере-каюте, если только тебе повезло и ты не делишь ее с незнакомцем или незнакомкой, редко обла­дающими приятным запахом. Вести из внешнего мира (но существует ли еще этот мир за чертой горизонта, окружаю­щего корабль со всех сторон? В этом скоро начинаешь со­мневаться, как только твердая земля и отчаянные сигналы последнего маяка скроются из глаз) процеживаются борто­вой газетой. Капитан и его штаб следят за тем, чтобы на че­тырех страницах с заголовком «Квин Мэри» не говорилось ни о каких кораблекрушениях, а информация ограничи­валась светскими новостями («Для нас большая честь при­нимать на борту графа такого-то, следующего к месту на­значения в Вашингтон») или объявлениями о каких-нибудь танцульках или о концерте оперной примадонны, оплачи­вающей своим выступлением билет первого класса.

Капитан в ответе за человеческие души. За ужином он окружает себя людьми, которые ожидают приглашения за его столик не как привилегии, а как осуществления своего права. Обычно он в приподнятом настроении и за время плаваний научился рассказывать несколько анекдотов, способных позабавить постоянно обновляющуюся публику. К несчастью, довольно часто, как только подадут жаркое, является помощник и что-то шепчет ему на ухо. Первый после Бога хмурит брови, кладет салфетку на стол и просит гостей его извинить: его вызывают в рубку. Ничего серьезного, но он такой человек, который должен все проверить сам. Он уходит в сопровождении помощника, который поглядывает направо и налево — нет ли хорошеньких женщин. Людей, оставшихся за столиком капитана, охватывает легкая тре­вога. Метрдотель сам быстро уносит оставленный прибор и просит ужинающих подвинуться, чтобы заполнить пустоту. Никто не произносит слово «Титаник», хотя все об этом ду­мают. Всегда найдется хорошо осведомленный дурак, ко­торый скажет, что после особенно жаркого лета в Арктике тают льды и плавает куча айсбергов. Никто в столовой не заметил поспешного ухода капитана, все продолжают гром­ко разговаривать, подавляя смех, перекликаться поверх го­лов, тогда как за княжеским столом установилась гнетущая тишина. Избранные торопятся доесть жаркое, отказыва­ются от сыра, десерта и бокала шампанского (из запасов капитана) и направляются к своим каютам, стараясь не выказывать поспешности, которая может вызвать общую панику, и тогда они рискуют не успеть спастись первыми. Месье засовывает в карманы драгоценности, мадам выби­рает между норковым манто, кашемировыми джемперами и подбитым соболем плащом, хватает первое попавшееся и выходит вслед за мужем на верхнюю палубу, где стоят еще зачехленные спасательные шлюпки. Ночь прекрасна. Можно даже себе представить, что «Квин Мэри» скользит по лунной дорожке, а капитан (он каждый раз устраивает такое представление, когда гости надоедают ему до смерти) сидит в своей каюте в обществе администратора, попивая бренди с водой и куря кубинскую сигару под звуки старой пластинки Бинга Кросби.

Этот корабль оказался замечательной игрушкой для взрослых. Артур исследовал его потайные места, обнару­жил лестницу, которая спускалась на этаж, где он должен был бы находиться, поднялся через палубу Б, где молодые ирландские священники читали газеты, куря трубку. Этот стратифицированный мир дышал порядком, здоровьем, покоем. Капитан царствовал из своей рубки, словно неви­димый бог, над счастливым и покорным народом, который жаловался только на плохой кофе, настоящую бурду. Со­временным обществам следовало бы намотать это себе на ус, но никто не смеет об этом сказать.

Проходя мимо курительной, Артур увидел Жетулиу, развалившегося на стуле, вытянув прямые ноги под сто­лом для бриджа. Он был один, на столике рядом с ним стояли пустые стаканы, лицо его было ужасно мрачным. Его красивые руки рассеянно играли с картами, перемешивая их, раскладывая, собирая с быстротой фокусника, или же он разделял колоду на две части, сгибал с одного конца и отпускал, с треском смешивая. Артур вспомнил, как накануне отметил мнимую неловкость Жетулиу в компании с тремя другими игроками. Ловкость бразильца наедине с собой подтверждала предупреждение профессора Конканнона. Он подманивал гусей. В конце концов, в чем его можно было упрекнуть? Он ощипывал тех, кто, видя его мнимую неопытность, надеялись ощипать его. Как бы он ни был ловок, риск был велик. Как и все завзятые игроки, он нуждался в этом наркотике. Артур положил ему руку на плечо.