Высший круг - [11]

— Ваши подруги не лишены обаяния, — заметил Портер.

— Называть их «подругами» преждевременно, я знаком с ними только с отъезда.

— О, очень скоро вы узнаете их лучше. Если хотите кого-нибудь из них соблазнить, рекомендую вызвать между ними ссору. Они союзницы. Оказавшись меж двух огней, вы сгорите, как этот молодой человек, похожий на перезре­лый помидор, который того и гляди лопнет.

— Это один из молодых ирландских священников, кото­рые сели в Корке.

— Ну, тогда он пропал. Они его бросят, а он не под­нимется.

Минерва Портер нарочито не интересовалась разгово­ром своего мужа, но держала ушки на макушке, подстере­гая удачный момент, чтобы вцепиться ему в горло.

— Священник? Тот курчавый, хорошенький? Трудно поверить. Где же его белый воротничок? Я уже много лет говорю: пятая колонна — не коммунисты, а паписты. Если не остерегаться, через одно поколение Америка станет ка­толической: у нас будет президент-католик, министры и парламентарии — католики. Я знаю, что говорю.

— Минерва всегда была большой пессимисткой, — по­яснил Портер. — Она адвентистка Седьмого дня. Вы пони­маете, что я хочу сказать.

Нет, Артур ничего не понимал, разве что миссис Портер была отвратительной сектанткой, и что он был прав, воз­ненавидев ее с первого взгляда.

— Вот увидите, Филомена, еще несколько лет, и если мы не выставим защиты, тайные легионы папы наденут на нас ярмо.

Портер тяжело вздохнул: он уже сто раз слышал эти речи и даже не давал себе труд на них возражать. Заметив лучики иронии во взгляде Артура, он понизил голос:

— Не обижайтесь. Минерва — человек страстей. Главная мудрость жизни заключается в том, чтобы дать грозе прой­ти стороной. Мы увидимся в университете, я там время от времени читаю лекции о новостях внешней политики. Буду рад поговорить с вами. Молодые европейцы вашего возрас­та должны понимать политику Соединенных Штатов.

— А США должны понимать европейскую политику.

— Это сложнее, когда ты стоишь на позиции силы, но не надо забывать, что мы все бывшие европейцы.

— Не все!

— Еще одна проблема! Мы поговорим о ней, но не при миссис Портер, у которой на этот счет вполне сложившие­ся взгляды. Надеюсь, вы любите десерты. Это грань моего естества. Я не могу остаться без сладкого, это я-то, кото­рого представляют хладнокровным исполнителем грязных поручений президента. Метрдотель, будьте добры — тележ­ку с десертами!

Артур никогда не забудет похотливое чревоугодие Пор­тера, когда перед ним поставили полную тарелку профи­тролей. Презрительные протесты Минервы перед этим по­кушением на диету ее мужа потонули в общем шуме.

После обеда с Портером Артур заметил Жетулиу в ку­рительной с игроками в бридж, а потом обнаружил, что может позвонить из своей каюты Аугусте, которая должна быть одна.

— А, это ты? — сказала она с притворным удивлением.

— А кто же еще это мог быть?

— У тебя такой же голос, как у отца Гриффита.

— Не стыдно вам с Элизабет развращать служителя Бога, который еще никогда не имел дела с порождениями Дьявола?

— Вот именно! Пусть потренируется, пока еще не попал в Америку, где его добродетель будет подвергаться огром­ной угрозе.

Какая актриса! Однако, как только зрителей становилось больше трех, она замыкалась в себе, словно цветок мимозы, и ее выразительное лицо, всегда готовое к смеху или к сле­зам, настолько теряло свою одухотворенность, что, расста­ваясь с ней, те, кто ее не знали, жалели Жетулиу, ведь у него не такая блистательная сестра, как он сам. Зато, перегова­риваясь по телефону, переглядываясь за столом, идя рядом с Артуром по прогулочной палубе и тяжело опираясь на его руку, так что он почти ее нес, она с редкостной живостью пускала в ход целый арсенал орудий обольщения, и даже опытный или попросту пресыщенный мужчина быстро по­нимал, что не может им противиться. Артур еще не знал (он поймет это позже, много позже), что привлекательность Аугусты была привлекательностью опасности, ощущением, которое никогда не вызывала даже такая соблазнительная и умная молодая женщина, как Элизабет.

— Артуро, ты где? О чем ты грезишь?

— О тебе.

— Среди бела дня! Подожди… я задерну занавески.

— Нет у тебя занавесок.

— Откуда ты знаешь?

— У меня такая же каюта, как у тебя. Мы живем на под­водной лодке.

Она испустила длинный вздох и замолчала.

— Что-то не так?

— Я думала, что ты несерьезный. Что ты делал на палубе с Элизабет, в полночь? С нее слетела фуражка, а ты даже не вызвался за ней нырнуть.

— Я колебался несколько секунд… А потом было уже поздно.

— Я вешаю трубку. Жетулиу сейчас вернется и придет в ярость от того, что я разговариваю с тобой, когда его нет.

— Жетулиу играет в бридж с тремя американцами в ку­рительной.

— Опять! О господи, он нас разорит!

Она ни о чем не догадывается? Или подыгрывает? В от­ношениях брата и сестры была неясность. Не то чтобы они выглядели хоть немного двусмысленными, но если, когда им ничто не угрожало, их связь ослабевала вплоть до без­различия, при возникновении малейшей опасности они вновь стояли друг за друга горой.

— Самое ужасное, что он больше не сможет каждый ве­чер дарить тебе розу для платья.

— Я это предусмотрела. Перед отъездом я заранее за­платила за пять роз на пять вечеров. И хорошо сделала. Представь себе, сегодня ночью я поставила свою розу в воду в стакан, а поутру ее там уже не было. Не правда ли, невероятно?