Высшая мера - [25]

Лагеря — звено тех школ, из которых, по мысли фюрера, должна выходить неистовая, активная, властная, неустрашимая и жестокая молодежь. Ребята выходят из лагерей действительно здорово подготовленными, хотя, на взгляд Макса, в их мышлении всегда улавливается некий интеллектуальный перекос. Впрочем, Максу это, быть может, казалось, может, ему просто не везло на знакомства с недавними выходцами из лагерей.

Хельга прошла лагерную школу и очень гордилась этим. Кажется, она весьма серьезно полагала, что только после отбытия трудовой повинности стала настоящей немкой. Там она познакомилась и с Мольтке. Армейский лейтенантик учил девушек маршировать, петь строевые песни, пользоваться противогазом. А с полгода назад он появился перед Хельгой в черной форме оберштурмфюрера охранных войск — похоже, сработали какие-то влиятельные связи.

Но Хельга посмеивалась: «Думаю, Мольтке все-таки немного сожалеет о прошлом… Почему? Из цветника да на асфальт. Там он гонял нас, муштровал, в карцер сажал, но и… вниманием не обходил. Особенно хорошеньких. Стоило даме-наставнице отвлечься или уйти…» — Хельга не договаривала и, прикрыв глаза, громко смеялась. Максу казалось, что глаза она прикрывала для того, чтобы лучше представить, как вел себя Мольтке, оставшись наедине с «хорошенькой». И у Макса закипало внутри. Хотелось спросить: «Тебя… тебя тоже не обходил вниманием?!»

— Я не хочу, чтобы он у тебя бывал, Хельга! — с раздражением сказал Макс.

Она посмотрела на него и удивленно, и с укоризной.

— Ма-а-акс! Да брось ты. Он же не в квартиру ходит, а в лавку. И я к нему совершенно равнодушна, ты же знаешь… Ну-ну… — Хельга прильнула к нему, ладони прижала к его щекам. — Ты, наверно, голоден? Есть хочешь?..

В маленькой комнатке сзади лавки они сидели за столом друг против друга, ели вафли и запивали их подогретым лимонадом. Им было тепло от кафельной голубой печки, возле которой на вешалке сушилось пальто Макса, тепло от взаимной близости, от счастья победы…

— Хорошо, что русский министр Молотов приезжает, — промолвила Хельга. — Войны с ними не будет.

— Да, хорошо…

3

Было уже восемь вечера, когда Хельга и Макс поднялись наконец наверх. Макс почти не бывал здесь раньше. Не любил бывать. Его угнетало великолепие множества комнат, раздражала холодноватая вежливость фрау Марты и откровенная издевка во взгляде папаши Шмидта, издевка над нищетой и неприспособленностью Макса.

Хельга с веселой решимостью забрала у Макса пальто и шляпу, подтолкнула не к дверям своей комнаты, как бывало раньше, а к гостиной, где люстра из множества хрустальных штучек одинаково ровно освещает и бежевую добротную мебель стиля «бидермайер», и стеклянную горку с фирменным фарфором и хрусталем, и цветной портрет фюрера над спинкой дивана, и «Майн кампф» на столике в переднем углу.

Папаша, Шмидт сидел в глубоком кресле в мягкой полосатой пижаме, с влажными редкими волосами на широком темени. Круглые роговые очки скрашивали его мясистое лицо с толстым носом. Забросив ногу на ногу, он читал свежий номер «Фелькишер беобахтер», читал не очень проворно, полз коротким пальцем со строчки на строчку. Из-под вздернутой штанины выглядывали розовые фланелевые кальсоны, заправленные в клетчатые шерстяные носки, подштопанные на пятках. На кончиках пальцев покачивался войлочный расшлепанный тапок.

В доме его — тишина, покой, уют. Сытость. Крепкая, надежная сытость: к запахам жарящейся на кухне ветчины прибавились запахи лукового салата, горячего кофе. Эти запахи надоумили Макса взглянуть на меню в рамочке, висевшей возле кухонной двери: рукой фрау Марты там были вписаны на ужин сосиски и простокваша. Значит, гостя здесь ждали, если нарушено меню, скрупулезно составляемое Хельгиной матерью на каждый день.

Шмидту вдруг весело стало, и он расхохотался:

— Слушай, Марта, что говорил Фридрих Великий: «Богатые жиды более любят наличные деньги, нежели синагоги…» Га-га-га!

Увидев Макса, тяжело поднялся, вскинув руку в партийном приветствии, за очками блеснули глаза.

«Как два новеньких пфеннига! — мгновенно сравнил Макс. — Сейчас скажет о предполагаемом приезде русского министра. Или нет?»

— Рад, рад за тебя, дорогой! — произнес тот без обиняков. — Все мы рады. Да. Вот так. И — согласны! Благословляем. Да. Фюрер не ошибся в тебе.

В груди Макса словно бы высокие волны стали биться, какие бьют о берег, когда по реке пройдет пароход. Не верилось, что все свершилось так быстро и обыденно, не дав ему насладиться праздничным фейерверком сбывающейся мечты. Волнение настолько быстро погасло, что, когда из кухни вышла фрау Марта и тоже поздравила Макса с успехом, он довольно равнодушно отнесся к ее бесцветным словам.

«Черт побери, неужто у них при помолвке кровь не играла?! — Макс обиженно смотрел то на отца девушки, то на мать. — А впрочем, все возможно. Чем прельстил эту красавицу увалень с лицом как задница?» Макс сидел хмурый, как неузнанный принц.

Выручила Хельга. Едва она вышла из своей комнаты, переодетая в белое шерстяное платье, облегавшее грудь, узкую талию и крепкие бедра, как у него отмякло сердце. Она села на подлокотник его кресла и в упор глянула ему в глаза, словно спрашивая, хороша ли в этом наряде. Конечно же хороша!