Высшая мера - [196]

— Страшные расстояния, дорогой Максимилиан. Обеспечение горючим, боеприпасами, запчастями — проблема проблем. Только для подвоза одного боекомплекта танковому батальону требуется не менее тридцати большегрузных автомобилей. — Нагнув лобастую голову с жиденьким зачесом слева направо через лысеющее темя, Гудериан остро, искоса глянул на художника. — Можете понять нашу арифметику, дорогой Максимилиан? — И сомкнул губы в узкую выжидательную скобку уголками вниз. В светлых глазах крохотно отразились переплеты оконных рам.

— Понимаю, господин генерал…

— Спасибо. К сожалению, не все понимают. Не все! Или, что еще хуже, притворяются непонимающими.

Забыв на время о Максе, генерал сделал новую попытку докопаться до истоков последних неудач. Составляя планы, не учли, похоже, многого. Не учли, в первую очередь, неистовства русских в обороне. Французам, оборонявшим Париж, достаточно было сбросить листовки с призывом сохранить город от разрушений, и они капитулировали. А тут!.. Не учли возможного размаха диверсий, партизанского движения. Не учли колоссальных расстояний и осеннего бездорожья. Не учли морозов и вьюг… Многого не учли! Невольно думается, что и фюрер, и его ближайшие советники начисто лишены тактической гибкости, не говоря уже о гибкости стратегической.

О себе он полагал, что наделен даром предвидения. Сейчас надо отступить. И закрепиться до весны на линии верхнее течение Дона — река Шат — река Упа, то есть, потеряв престиж, сохранить войска. Свои доводы, свои соображения он, Гудериан, и пытался внушить верховному командованию, изложив их в форме письменных докладов. Об этом было сообщено фюреру (превратно, конечно!), и от него последовал телефонный звонок: «Гудериан! Я вам приказываю наступать! Мои генералы должны думать только о наступлении! Даже если у них насморк от русской слякоти! Даже если у них зубы болят от русских морозов! Только наступление! Вы меня поняли, Гудериан?!»

«Мой фюрер, я понял вас!»

Вот и все. «Отстоял» свою точку зрения! «Повинуйся и почитай начальство! Этого требует хороший тон. Что же мне делать, если власть предпочитает ходить на кривых ногах?» Спасибо, господин Ницше, за наставление, нами понято: знай сапожник свои колодки! А ведь среди генералов вермахта он считается самым скандальным, самым смелым, кто не боится накричать даже на фюрера. Легенда, конечно, но слышать приятно: приподнимает и в чужих, и в собственных глазах…

Макс решился отвлечь Гудериана, сделать приятное: передал дружеский привет от доктора Геббельса. Привет и самые лучшие пожелания.

— Благодарю вас, Рихтер! — Гудериан просветлел.

— И еще доктор Геббельс передал: «Желаю генералу Гудериану быстрейшего, славного вступления в Москву!»

Этого пожелания, быть может, не следовало передавать: Гудериан опять стал озабоченным и даже сердитым.

— Благодарю.

Всем нужна Москва, а брать ее должен он! Другие войска группы армий «Центр» стоят к ней ближе, а надежды почему-то возлагают на него. Приятно, конечно, да разочаровывать и опасно, и зазорно. Он, к сожалению, тоже топчется на месте, никак не вырвется на прямое, словно копье, шоссе Тула — Москва.

Гудериан остановился перед картой и, вновь сцепив за спиной руки, вздернул к ней подбородок. В линии лба, носа и этого задранного подбородка почудилась Максу некая хищная, жестокая напряженность. Так напрягается перед мощным прыжком зверь, чтобы смять жертву, перекусить ей горло. А на карте ясно видны крутые изгибы стрел, охвативших Тулу справа и слева, как челюсти. Усилие — и они перекусят артерию, ведущую к большевистской столице. Дальше всех врезалась в позиции противника 17-я танковая дивизия храброго, хладнокровного генерала Тома, ее жало нацелилось на город Венев. Макс подумал: она всегда и везде на острие удара, везде впереди других, а в ней (как не гордиться!) — батальон односельчанина, товарища детства Вильгельма Штамма. Надо добраться до семнадцатой, вместе с ней войти в Москву…

Командующий сел за стол, посмотрел участливо:

— Возвращение, чувствую, было нелегким?

Макс постарался ответить равнодушным, будничным голосом:

— Дорога, наверное, обычная по военному времени, господин генерал. Поезд дважды обстреляли неизвестные. Перед Оршей полсуток ждали восстановления железнодорожного моста, взорванного партизанами. Под Орлом попали под бомбежку… Обычная, право.

— К сожалению, не обычная, милейший Рихтер! Вы так судите потому, что вам не с чем сравнивать. Эта война не укладывается ни в какие правила и традиции, выработанные человечеством. Мы столкнулись с народом, у которого нет ни малейшего представления о рыцарском ведении войны. Он сжигает свои жилища, уничтожает после себя все, что поддается уничтожению, убивает из-за угла, всячески вредит, пакостит… Вчера в селе Ясная Поляна мы повесили двух крестьян. Они подорвали наш грузовик, ночевавший в их дворе… Дикий, дикий народ, дорогой Макс!.. Ну а как поживает Берлин? Каковы там настроения?

— Знаете, ваше превосходительство, во-первых, у всех приезжающих с фронта обязательно спрашивают о партизанах. Во-вторых, берлинцы увлеклись походами Карла XII и Наполеона.