Высокий счет - [7]

Но краем уха он продолжает слышать разговоры и машинально выхватывает из них все, что касается его непосредственно, неминуемо. И на чей-то вопрос быстро отвечает:

— Эту емкость мы сдадим через две недели.

— Мы же записывали в графике: ее нужно сдать завтра! — возмущается заместитель управляющего трестом. — Да понимаешь ли ты…

Алексей Николаевич понимает. Он так давно и так остро ощущает беды, ожидающие завод и город, если их оставить без тепла, словно сам уже замерзает. Интересно, может человек ощущать, как замерзает и лопается водопроводная труба или радиаторы отопления?..

— Хорошо, сдадим емкость через три дня, — обрывает он гневную тираду заместителя управляющего.

Сколько у него случалось таких разговоров! Как элементарно проста бесконечно повторяющаяся схема: «Когда сделаешь?» — «Через две недели». — «Ты с ума сошел! Нужно быстрей!» — «Неделя». — «Еще быстрей! Три дня сроку». И он капитулирует, мучает себя и весь коллектив, чтобы на четвертый день услышать: «Ну, Кочет, пеняй на себя! Сорвал! За такое с работы снимают!»

Никто его с работы не снимает, через две недели емкость или туннель, или котел, что-то очень важное, удается пустить. Но тем временем наваливается столько новых емкостей, туннелей или котлов, нужных позарез, немедленно, что вся история повторяется снова и снова.

Совещание длится, Алексей Николаевич мрачнеет все больше, все сильнее ноет злополучный зуб, треснувший почти тридцать лет назад, когда Алеша Кочет откусил кусок чугунка.

Тогда он учился в школе-интернате, а на праздники ездил к своей бабушке. Вернее, ходил, потому что автобус вез его по шоссе только двенадцать километров, а тридцать по проселочной дороге приходилось идти пешком. Шел быстро: голод — погоняльщик хороший, а тогда, в войну, Алеша редко наедался досыта.

Хлеба у бабушки в деревне не было, но всегда Алешу дожидалась большая миска горячей, рассыпчатой, растрескавшейся картошки в мундире. И молоко, великолепное молоко, такого больше нигде не бывало. А когда Алеша отправлялся обратно в интернат, бабушка еще и с собой давала ему круг замороженного молока, которое, впрочем, до школы не добиралось: мальчишка сгрызал его доро́гой.

Вот так однажды грыз и нарвался на отбитый край чугунка. Если верить семейной легенде — раскусил, ему что, и чугун мог схрупать, но зуб все-таки треснул. Надо бы к доктору сходить, да всю жизнь времени не хватает.

…На все это — на зуб, нервы, голову, бесконечные разбирательства — Алексей Николаевич пожалуется мне несколькими днями позже, в воскресенье. А пока я тихонько прощаюсь: с непривычки на таком совещании высидеть нелегко.

В субботу они опять работали, как во многие предыдущие субботы и воскресенья, но домой Алексей Николаевич приехал раньше обычного.

Держась за щеку, сразу после ужина ушел в свою комнатку, улегся с газетой в руках и моментально уснул.

В два часа ночи его разбудил телефон:

— Алексей Николаевич? Ваши люди отказались от бетона, мы снимаем вашу заявку.

— Как отказались? Кто отказался?

Но диспетчер уже положил трубку. Теперь хозяйство Кочета будет оштрафовано: кто-то из мастеров не принял бетон, отказался, и несколько дней заявки будут урезать, иронизируя: «Зачем вам? Вы же отказываетесь!»

Ладно, в понедельник он со всем этим разберется, а сейчас ничего не сделать, скорей под одеяло. Он снова проваливается в сон и утром спит безумно долго, невероятно долго. Вскакивает с ощущением вины: уже восемь часов, проспал!

Но ехать на ТЭЦ не нужно. Зато дома столько дел: и дверь пора утеплить, и помидоры в огороде не убраны, и к сыну в дневник давно пора заглянуть, и машину следует помыть… А неприятность висит на душе: от бетона кто-то ночью отказался. Обидно. Так сложно его выпросить… Странно, что же там случилось? Ночью только и должны были работать бригады на бетонировании да насосы на откачке. Может быть, опять затопило туннель?

Алексей Николаевич решает дозвониться до участка, но никто не подходит — видно, прораб на объекте.

До завтрака он успевает принести ведро помидоров. Они еще зеленые и твердые, но убирать нужно, со дня на день ударят холода. За завтраком он разглядывает своих детей, давно не видел их при дневном свете. Ирина бледненькая, серьезней, чем нужно в ее десять лет. Сергей отощал, но это не страшно, так ему и полагается по возрасту — ишь, вытянулся! Смешной парень, даже походка становится отцовской.

— Сережа, что там у тебя в дневнике?

— В дневнике порядок, папа. Полный.

Это хорошо, взрослеет сын. Как-то вдруг начал учиться не для папы с мамой, а по-настоящему.

— Папа, мы завтра всем классом поедем к тебе металлолом собирать. Учительница просила прислать за нами автобус. Пришлешь?

— Постараюсь.

— Нет, ты обязательно пришли!

— Хорошо. Пришлю обязательно.

— Ты сейчас в огород пойдешь? — с надеждой в голосе спрашивает жена, Лидия Васильевна.

— Нет, пожалуй, съезжу на Волгу, помою машину…

Еще открывая гараж, он собирается ехать на Волгу. Только за рулем меняет решение: раз машина грязная, можно сначала сгонять на ТЭЦ — не все ли равно, сколько грязи смывать? А на душе будет спокойнее.

Сразу все встает на место, даже зуб перестает болеть. Кочет улыбается и на предельной скорости мчится на свою обожаемую электростанцию.