Высокая вода - [30]

— Кто его нашел? — спросила Бретт.

— Уборщица.

— Что произошло? Как его убили?

— Его ударили по голове.

— Чем? — спросила Флавия.

— Кирпичом.

С неожиданным любопытством Бретт спросила:

— А что за кирпич?

Брунетти вспомнил, что впервые увидел его рядом с телом.

— Темно-синий, размером примерно в две мои ладони, и на нем какой-то тонкий золотой узор.

— Что он там делал? — спросила Бретт.

— Уборщица сказала, что Семенцато придавливал им бумаги. А почему вы спрашиваете?

Она кивнула как бы в ответ на другой вопрос, оттолкнулась от дивана и прошла по комнате к книжным полкам. Брунетти поморщился, глядя, как осторожно она ступала, как медленно подняла руку, чтобы снять толстую книгу с высокой полки. Сунув ее под мышку, она вернулась к ним и положила книгу на низкий столик, стоявший перед диваном. Она открыла ее, пробежалась по нескольким страницам, потом полностью раскрыла и придержала обеими руками, обхватив обрезы.

Брунетти наклонился и поглядел на цветное фото на странице. Это оказались огромные ворота, но их точный размер определить было трудно, потому что они стояли изолированно, в помещении, возможно, в музейной галерее. Громадные крылатые быки замерли в угрожающих позах по обе стороны проема. Фон был такой же кобальтово-синий, что и кирпич, которым убили Семенцато, тела животных того же золотого цвета. При ближайшем рассмотрении Брунетти увидел, что ворота сложены из прямоугольных кирпичей, а фигуры быков — это барельефы.

— Что это? — спросил он, указывая на фото.

— Иштарские ворота из Вавилона, — сказала она. — Большая часть реконструирована, но кирпич отсюда. Отсюда или из того же места. — Прежде чем Брунетти успел спросить, она объяснила: — Я помню, что несколько таких кирпичей были в хранилищах музея, когда мы там работали.

— Но как он попал на его стол? — спросил Брунетти.

Бретт опять улыбнулась.

— Привилегия занимаемой должности, я полагаю. Он был директор, поэтому мог взять почти все что угодно из постоянной коллекции и принести в свой кабинет.

— Это нормально? — спросил Брунетти.

— Да, вполне. Конечно, они не могут взять к себе Леонардо или Беллини, но нет ничего необычного в том, что предметы из музейной коллекции используются для украшения кабинета, особенно директорского.

— А ведутся ли записи такого рода заимствований? — спросил он.

По другую сторону стола Флавия скрестила ноги, зашуршав шелком, и тихо сказала:

— Ах, вот оно как. — Потом добавила, как будто Брунетти спросил: — Я встречала его только раз, но он мне не понравился.

— Когда ты его встречала, Флавия? — спросила Бретт, не отвечая на вопрос Брунетти.

— За полчаса до того, как встретила тебя, cara. На твоей выставке во Дворце дожей.

Почти автоматически Бретт поправила ее:

— Это была не моя выставка.

У Брунетти появилось чувство, что эта же поправка делалась много раз и раньше.

— Ну, чья бы там она ни была, — сказала Флавия, — она только что открылась, а мне показывали достопримечательности, по полной программе — гастролирующая примадонна и все такое.

В ее тоне промелькнуло слегка ироничное отношение к своей славе. Поскольку Бретт должна была знать историю их знакомства, Брунетти заключил, что объяснение предназначено ему.

— Семенцато провел меня по залам, но у меня была репетиция после обеда, и полагаю, что я могла быть с ним резковата.

Резковата? Брунетти присутствовал при гневных вспышках Флавии, к которым едва ли подходило слово «резковата».

— Он все повторял, как он восхищается моим талантом. — Она замолчала и нагнулась к Брунетти, положив руку ему на плечо. — Это всегда значит, что человек и не слышал, как я пою, и, возможно, ему бы и не понравилось, зато он наслышан о том, что я знаменита, поэтому считает, что мне надо льстить. — Дав такое объяснение, она убрала руку и опять села на стул. — У меня было ощущение, что, рассказывая мне, какая чудесная выставка… — Тут она повернулась к Бретт и добавила: — Она и правда была чудесная. — Затем посмотрела на Брунетти и продолжила: — …Он хотел внушить мне, какой он замечательный, что организовал ее. А он не организовывал. Ну, я тогда не знала, что это выставка Бретт — но он был напористым, и мне это не понравилось.

Брунетти легко мог представить, что ей не нравится конкуренция напористых людей. Нет, это было несправедливо, потому что она сама никуда не перла. Ему пришлось признать, что он обманулся во время их последней встречи. Тут не было тщеславия, только спокойное признание собственной значимости и таланта, и он достаточно знал о ее прошлом, чтобы понимать, как трудно было этого достигнуть.

— Но тут ты пришла с бокалом шампанского и избавила меня от него, — сказала она, улыбаясь Бретт.

— Кстати, неплохая идея, шампанское, — сказала Бретт, обрывая воспоминания Флавии, и Брунетти был потрясен, насколько схожа ее реакция с реакцией Паолы на его попытки рассказать кому-нибудь о том, как они познакомились, врезавшись друг в друга в коридоре университетской библиотеки. Сколько раз за годы совместной жизни она прерывала его монолог просьбой сходить за бутылочкой или обращенным к кому-нибудь вопросом? И почему он с таким удовольствием рассказывает эту историю? Загадки. Загадки.