Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни - [46]
На самом деле, скорее, в аргументации конвентуалов по поводу бедности – на первый взгляд, более неопределенной, чем аргументация спиритуалов, – можно уловить элементы определения пользования в контексте собственности, которое бы настаивало не только на их юридических аспектах, но также (и даже в первую очередь) на субъективных. В одном из трактатов, опубликованных Делормом, uti re ut sua как определяющая черта собственности радикализуется в психологических терминах вплоть до того, что в образцовых случаях скупца и amator divitiarum собственность и пользование становятся несовместимыми:
Двойной является цель богатств: одна, внутренняя и главная, в том, чтобы пользоваться вещами в качестве собственных, а вторая – внешняя и менее важная, согласно которой каждый использует вещи или для собственного удовольствия, как это делает неумеренный, или для благополучия и совершенного поддержания природы, как это делает умеренный, или для необходимого поддержания жизни, как это делает евангельский бедный, что подобает его состоянию. То, что пользование для собственного удовольствия (ad delectationem) не составляет само по себе цель того, кто любит богатство, очевидно в случае скупца, который превыше всего любит богатства, однако не использует его для собственного удовольствия, до того даже, что как будто не решается есть. И чем больше растет в нем любовь к богатствам, тем меньше он их использует, поскольку хочет не пользоваться ими, но сохранять и накапливать в качестве собственных (quia eis non vult uti, sed conservare ut proprias et congregare)… Из чего следует, что использование вещей для удовольствия не является целью, которой собственность была бы предназначена сама по себе, и, следовательно, тот, кто отказывается от собственности, не обязательно отказывается от удовольствия по пользованию (Delorme, p. 48).
Хотя эта аргументация направлена против тезиса Убертина, согласно которому «богатства ищут ради пользования, и тот, кто отвергает первое, должен поэтому отвергать также и пользование, поскольку оно является излишним», пользование (особенно в том, что касается извлекаемого из него удовольствия) приобретает здесь конкретность, которой обычно недостает во францисканских трактатах о бедности.
3.4. Критический момент в истории францисканства наступает тогда, когда Иоанн XXII в булле Ad conditorem canonum ставит под вопрос возможность отделения собственности от пользования и тем самым аннулирует сами предпосылки, на которых основывалась paupertas миноритов.
Аргументация папы – обладавшего несомненной компетентностью in utroque iure248 – базировалась на определении сферы (предметы потребления, такие как пища, напитки, одежда и т. п., необходимые для жизни меньших братьев), в которой отделение собственности от пользования оказывается невозможным. Уже согласно римскому праву узуфрукт относился только к тем благам, какими можно было пользоваться, не разрушая их субстанцию (salva rerum substantia); поэтому предметы потребления, в связи с которыми говорилось не об узуфрукте, но о квазиузуфрукте, становились собственностью того, кому они доставались в пользование. Фома, канонизацию которого готовил Иоанн XXII, также утверждал, что в вещах, «чье пользование совпадает с их потреблением… пользование не может быть отделено от самой вещи, но, если кому уступается пользование вещью, тем самым уступается также и вещь (cuicumque conceditur usus, ex hoc ipso conceditur res)» (S. th. 2a, 2ae, qu. 78, art. 1).
Опираясь на эту традицию, булла Ad conditorem canonum постановляет, что в предметах потребления невозможно установить или иметь ius utendi или usus facti, если при этом притязают на то, что они отделены от собственности на вещь (nec ius utendi nec usus facti separata a rei proprietate seu dominio possunt constitui vel haberi – Mäkinen, p. 165). Различие между ius utendi и usus facti, на котором держались тезисы Бонавентуры и Николая III, тем самым оказывается нейтрализованным. И, чтобы исключить саму возможность притязать на фактическое пользование или
