Вышли в жизнь романтики - [15]

— А я на бюллетене, — объяснила Руфа.

Горло у нее завязано, пестрый халатик накинут на плечи. Она гладит, разостлав на столе одеяло.

— Утюг остыл. — Милая, беспомощная улыбка скользнула по Игорю. — Посмотри в печке… жар есть еще?

Внутренний голос подсказывал: «Уходи отсюда, уходи, это не твоя девушка…» Но он не уходил, подчиняясь взятому Руфой интимному, домашнему тону. Послушно разогревал железный утюжок, терпеливо ждал, пока Руфа не перегладила все свои кофточки, косынки, платочки. Полы ее халатика разлетались во все стороны. Наконец она уложила все выглаженное в чемодан, села на койку и посадила его рядом с собой.

— Ну, теперь читай.

Пока сдавленным от волнения голосом чеканил он куплеты, глаза ее были закрыты. Когда кончил, веки Руфы вздрогнули.

— Ты талант, Игорек!

Сняла со стены гитару:

— Сейчас подберу!

Благодарное и сладостное чувство захлестнуло Игоря. Мягкий перезвон струн сливался с задумчивым воркованием голоса:

А когда нам скучно становится,

Мы всегда поем…

Она перестала петь и вдруг положила голову ему на колени. Это было так неожиданно, что Игорь испугался: может, ей плохо стало, ведь все-таки на бюллетене! Но, наклонившись, он увидел вызывающие зеленоватые глаза.

Гитара с жалобным звоном упала на пол.

* * *

Через два дня было воскресенье.

Солнце как будто торопилось вознаградить заполярных строителей за июньский снег, за холодные и дождливые дни. Сразу стало тепло, почти жарко.

В небе лениво застыли кольца, ленты, шапки облаков. Их легкие сиреневые тени пятнами лежали на склонах сопок. Обласканная наконец земля щедро дохнула густым травяным запахом. Послышались птицы.

Накануне, в субботу, на площадке за клубом натянули сетку. Игорь играл в волейбол, Юля тоже. Вместе пошли мыть руки, и она как бы невзначай сказала:

— Завтра едем на озеро… Ася договорилась об автобусе.

— Крепко! Вот это инициатива!

— Ты поедешь с нами?

— Ох, не могу!

— А что случилось?

— Целую кучу писем надо написать. Решил уж воскресеньем пожертвовать.

Утром он долго не вставал, прислушивался к тому, как на улице шумят ребята, которые тоже собрались на озеро.

Потом Игорь слышал, как Тюфяков возле палатки разговаривал с Руфой. Уговаривал ее поехать с ним в поселок Металлический, в магазин — хочет купить костюм. «Но я же еще не совсем здорова», — отказывалась Руфа. «Погода хорошая…» — «Не могу, Толечка, горло болит, поезжай без меня, только бери двубортный, однобортный тебе не пойдет».

Тюфяков уехал. Другие ребята еще с ночи ушли на рыбалку, захватив спиннинги и резиновые камеры для плотиков.

Поселок опустел.

Игорь и Руфа встретились за складом стройматериалов. Отмахиваясь ветками от комаров, по тропинке, заросшей березняком, они пошли к сопке.

С шоссе доносилось то гудение машины, то стрекот мотоцикла. Где-то пели: наверное; проехал автобус с девчатами. Голоса долетали все слабее и слабее.

Ноги Игоря и Руфы утопали во мху. Трещало под ногами сухое дерево. Дорогу перегородил ручей. Бурный его поток заглушал слабые голоса птиц.

Перебрались на другую сторону. Там рос ивняк. Пушистые, матовые, с серебристым отливом листья кустарника были не так ярки, как буйно пробивавшаяся между камнями трава.

Что-то белело среди ветвей кустарника. Игорь наклонился и поднял кость.

— Интересно, череп оленя, лошади… а может, человека? — Игорь принялся разглядывать кость. Она была легкая, трухляво-белая, до желтизны вымытая дождями, из мелких трещинок торчали пучки зеленого мха.

— Новый принц Гамлет нашелся! — съязвила Руфа. — Или перед тобой тоже стоит проблема: «Быть или не быть?»

* * *

Вдруг память вернула его к Ленинграду.

Львы у Дворцового моста толкали лапой каменные шары. Была белая ленинградская ночь — одна из лучших белых ночей первого года после школы.

Невская волна осторожно плескалась, заливая нижние ступени лестницы. Игорь и Юля сидели на верхней. Игорь был в майке, она — в платье с короткими рукавчиками. Локти их касались, они не отнимали локтей.

Долго ждали, пока уйдет какой-то завзятый рыболов, пытавшийся что-то поймать с моста.

Губы у Юли сухие, горячие. Она вырвалась из объятий Игоря и пошла вдоль набережной. Он догнал ее:

— Ты обиделась?

Она ответила тогда странно:

— Над Кировским, смотри, небо чистое, а здесь — в пелене… Почему?

Игорь начал о чувствах, Юля остановила:

— Не говори… не надо…

Молча прошли они до Кировского моста — по старому любимому маршруту прогулок. Только прощаясь, она спросила:

— Не помнишь, где мы с тобой читали: «Никогда не утрачивать поэзию жизни»?..

Как давно все это было!

* * *

Руфа на обратном пути ругала Тюфякова. Вот пристал так пристал. Вообразил, что она пойдет за него. Да никогда! Такая дубина: «Аккурат не аккурат». Даже целоваться не умеет. Настоящий тюфяк. Лопух!

Игорь слушал рассеянно. Хотелось поскорее добраться до палатки и завалиться спать.

— Ты что, боишься? — глянула на него Руфа. — Нарви мне вон тех…

Вплетая в волосы цветок иван-чая, она спросила:

— Нравлюсь?

— Пойдем, наверно, уже с озера вернулись.

— Боишься? Боишься своей Юльки?

— Перестань!

— Вы что, жених и невеста?

— Тебя это не касается! — рассердился Игорь.

— Можешь не терзаться, дорогой принц. Я ей ничего не скажу. До чего противная твоя Юлька… Буратино. А я бы звала ее Синица. «Ах, лопаты, ах, героизм!..» Прыг, прыг, подскочит — и побежала дальше. «Ах, Игорь! Ах, мы дружили еще в школе!..» Она, между прочим, уверена, что ты об одной о ней только и думаешь… Си-ни-ца!