Вышли в жизнь романтики - [13]
Тюфяков покорно взял туфлю, щепочкой очистил от комков налипшей глины. Тут он что-то заметил на полу. Нагнулся, вытащил из груды обрезков гладко обструганную филенку, хмуро посмотрел на паренька:
— Где брал?
— Около рамы валялась.
— Неси назад.
— Отходы, вот еще дело! Что, отходами нельзя пользоваться?
— Сказано — неси, и все! — повелительно повторил Тюфяков.
Паренек обиженно шмыгнул носом, взял злополучную филенку, вышел.
— У плотников свистнул, — сказал Тюфяков.
— Это я его посылала, — призналась Ядя. — Топить было нечем.
— Значит, хороший материал губить?
— Ты уж слишком строгий, Толечка, — томно протянула Руфа. Отодвинувшись на койке, она освободила место для парня. — Иди сюда. Знаешь, я ночью сегодня совсем замерзла. Брр! Ляжешь в постель, как в лягушечье болото… Что, от этой дощечки строительство разорится?
— Не в том дело… — Тюфяков присел на край койки. — Хотите, я вам палатку утеплю? — Он преданно посмотрел на Руфу. — Все щели законопатим, обоями оклеим. Лампочка у вас какая? Эх, пятисотваттку достать бы! Я в стройбате когда служил, тоже на Севере, мы делали так: брали пятисотваттку, клали в ящик… зажженную… обкладывали песком. Комната так нагревалась, хоть в одних трусах сиди. — Он вздохнул. — Сегодня опять не выполнили.
— Нас тоже гоняли, гоняли, гоняли, — пожаловалась Руфа. — Какая-то шарашкина контора, а не стройка.
— Камней у вас на участке много, — сочувственно заметила Ядя.
— Так не в том дело, — отмахнулся Тюфяков. — Обыкновенная строительная работа. Есть ребята очень несознательные. Не могу ж я над каждым стоять. Пойду в контору — они бездельничают. Аккуратности никакой: «Лопатки, говорит, нет, работать не могу». — «А куда дел?» — «Вчера запрятал, а утром пришел — не найду». Порастеряли инструмента не знаю сколько. Только ломишки соберу — лопаток не хватает. Лопатки соберу — ломишек нет. В палатке беспорядок, грязь. Я в армии так не привык. Там было чисто, каждая вещь на своем месте. За пять минут можно встать, койку заправить. Нет, он лежит, курит, как генерал. И ведь культурные ребята есть, десять классов окончили.
— Например, Савич, да? — натянуто усмехнулся вошедший в палатку Игорь. Он слышал, что говорил Тюфяков.
— А хотя бы и так. Я это тебе в глаза скажу.
— Так. Очень принципиально. — Игорь взял табуретку, поставил возле койки Юли и сел, перекинув ногу на ногу. — Может, и прогульщиком еще назовешь?
— Игорек, да ты не волнуйся, — вкрадчиво начала Руфа. — Анатолий вовсе не собирается жаловаться на тебя. Правда, Анатолий?
Руфа с появлением Игоря стала еще разговорчивей:
— Мальчики, сегодня все идем в кино!
Она вскочила с койки, достала зеркальце, извлекла из сумочки коробку с пудрой и пуховку и стала наводить красоту. Она шутила, сыпала ласковыми словечками, задабривая обоих, но ни Тюфяков, ни Игорь на миролюбивый лад не настраивались.
— Почему, когда старые рабочие прогуливают, — раздраженно заговорил Игорь, — с них не спрашивают? А если комсомольцы-новоселы чуть что не так, так их сразу — «прогульщики, лодыри».
— Зачем делить: старые — молодые, — невесело возразил Тюфяков.
— Мне тетя Нюра с бетонузла жаловалась, — стала рассказывать Ядя. — Мы, говорит, с мужем сюда приехали, когда еще и палатки ни одной не было… Зимой. Мы, говорит, тоже когда-то комсомольцами были, а нас так не встречали, как вас. Обижается, почему теперь всё только для новоселов. Даже подписка на газеты и журналы.
— Все эти женатые, вербованные, они нас назад тянут! — отрезал Игорь.
Тюфяков не соглашался:
— Если не по путевке, так и работать ему нельзя, что ли? Есть и с путевкой, а лодырь!
— Здесь комсомольская стройка! — напомнил Игорь.
— Другой некомсомолец… Вербованный… за смену четыре кубика выбрасывает. Ты сумеешь?
— Я трудностей не боюсь! — Игорь быстро взглянул на Юлю. Она слушала молча. — Мы приехали сюда совершить подвиг, так? У каждого сердце горит. А тут начинаются разговоры: «Почему прогрессивки нет?», «Почему мясишко не завозят?», «Путем не порубаешь — и опять в ямку лезь».
Тюфяков помолчал и поднял на Игоря угрюмые глаза:
— Если у него жена, ребенок… Если он честно заработать хочет, что плохого?
— Я не за длинным рублем сюда приехал! — Глаза Игоря заблестели, голос стал мягче, проникновеннее. — Знаете, о чем я мечтаю? Вот придет Седьмое ноября. Соберемся на демонстрацию. И торжественно поднимем флаг молодежной стройки. Поднимем этот флаг при свете прожекторов. Он будет развеваться, пока мы не построим город. Вот главное! Те, кто придет за нами, для них все уже будет готово. Вот моя мечта! А деньги и удобства я презираю… Да, презираю!
Вошла чем-то озабоченная Егорова, в мокром ватнике и заляпанных грязью ботинках.
— Машины пришли из Металлического, — сказала она, присев к печке и грея озябшие руки. — С шифером. Разгружать надо.
— Сейчас? — погасла Руфа.
— Задерживать нельзя. Майка и Нелли уже там.
— Но мы-то смену уже отработали! — У Руфы даже дрогнули губы. — Что же, культурно отдохнуть нельзя?
— Я прорабу говорила. Некого больше ставить.
Ядя и Юля стали собираться.
— Издевательство какое-то! — негодовала Руфа. Тюфяков попытался успокоить ее:
