Выше Эвереста - [47]

Мы ехали по главным улицам города. В Бомбее я бывал и раньше. Мимо пролетели Санта-Крус, Блидра, Дадар с их ресторанами. Затем Педдар-Роуд, Марии-Драйв, отель Тадж-Махал. Последний раз я посещал этот город вскоре после своего возвращения с Эвереста, в июле. Всеиндийская шерстяная федерация устроила для нас прием. Мы жили в Тадж-Махале, и окна моей комнаты выходили на море. Сейчас все было иначе — мы мчались по улицам Колабы, а затем оказались в тихом тенистом зеленом районе, где расположился госпиталь.

Езда утомила меня, и я был рад, что машина наконец остановилась. Санитары перенесли меня в большую просторную палату, уложили в постель и открыли окна За окном виднелось море, корабли на якоре, маяк и слышались удары волн о берег. Было так приятно снова увидеть море. Теперь я мог следить за кораблями на рейде, наблюдать за лодками и слушать шум моря.

С сотрудниками госпиталя, исключительно милыми людьми, я подружился очень быстро. В общем, жить здесь было приятно. Правда, сильно тосковал по дому, больше всего я скучал по матери и совсем потерял аппетит. Часто хотелось остаться одному. В Бомбее у меня было много друзей, но мне не хотелось встречаться с ними — не знал, доставит ли им удовольствие общение со мной, но надеялся, что со временем, узнав о моем приезде, они сами навестят меня. Не знаю, почему ц меня было такое настроение. Пожалуй, дело в том, что некоторые друзья, посещавшие меня раньше, вели себя так, будто они потеряли ко мне всякий интерес. Я пролежал в госпитале уже полтора года, и мне тяжело было наблюдать, как старые друзья отходят от меня. Вспоминал человека, которого я звал «дядя». Он прославлял меня, как героя, обнимал и всем хвастал:

— Это мой племянник.

Однако, когда я заболел и стал инвалидом, он стал меня избегать. За долгие месяцы болезни я хорошо изучил характеры людей. Конечно, было и много хорошего. Я познал истинную любовь и сострадание. Многие оставались рядом — и старые друзья, и новые. Регулярно меня посещал полковник Гурдев и его супруга. Беседы с ними, их тепло и доброта, которые они всегда несли с собой, буквально согревали меня за время пребывания в госпитале.

Врачи приступили к работе по восстановлению моей трудоспособности. Меня возили в отделение физиотерапии, где молодой врач, мисс Ваниа, возглавлявший отделение, специально для меня разработала обширную программу. Сначала следовало пройти курс теплового лечения лампами и другими электрическими приборами. Затем следовали физические упражнения. Мною руководили весьма опытные тренеры, и, хотя упражнения были нелегкими, я старался изо всех сил, понимая, что они пойдут на пользу. Мисс Ваниа не прекращала со мной занятий до самого конца моего пребывания в госпитале. В кабинете трудотерапии мне давали упражнения для рук и ног. Сначала там занялись моими руками: специальным аппаратом приводили их в движение. Металлические крюки держали пальцы, а ремень подтягивал кисти рук назад. Это была болезненная операция, и я мог в любой момент прервать ее, но она, к счастью, помогала, и я постепенно привык к этому страшному аппарату.

То же самое проделывали и с руками других пациентов, в частности с майором Вермой (он находился в таком же состоянии, как и я). Мы часто направлялись в отделение физиотерапии вместе, а в промежутках между тренировками беседовали. Иногда даже ели вместе. Г-жа Верма переехала с детьми в Бомбей и кормила нас самыми изысканными блюдами. Их дети мальчик и девочка — бегали по госпиталю за кошками, а мы тем временем ели и болтали о жизни.

Меня навещали члены некоторых бомбейских альпинистских обществ, а также энтузиасты, собиравшиеся в экспедицию в Гималаи. Хотя я был уже далеко-далеко от гор и понимал, что моя альпинистская карьера кончена, проблемы высокогорных экспедиций меня интересовали.

Прошло около трех месяцев после того, как я уехал из Дели. 25 марта я получил из Дели письмо, из которого следовало, что в Бомбей приезжает Сарин и на следующий день посетит меня. Помимо важной работы для правительства Индии Сарин делал очень много дли развития нашего альпинизма. Мне так хотелось повидать его! Ведь он так умел заражать окружающих своим энтузиазмом. Сарин оптимист, и рядом с ним все трудности кажутся преодолимыми. Мне интересно было знать его мнение о сложившейся со мной ситуации.

На следующий вечер Сарин, улыбаясь, вошел в мою палату. Он сказал, что есть решение послать меня на лечение в Эйлсбэри в Стоук-Мандевильский госпиталь. Конечно, я очень обрадовался этой новости, так как слышал много хороших отзывов об этом госпитале. Известно, что существует огромная очередь желающих туда попасть, и если мне это удастся, то только благодаря усилиям Сарина. Так что новость была ошеломляющей. Он добавил, что документы уже посланы, и осталось только ждать ответа из Англии. Я представлял, каких трудов стоило Сарину добиться согласия военных медицинских властей на мое лечение за границей и преодолеть все формальности. Сарин спешил — его ждало много неотложных дел.

Веру в лучшее будущее поддерживали во мне мои друзья и встречи, подобные той, которая произошла с Сарином. Я никому не сказал о том, что, возможно, поеду в Англию, но сам был чрезвычайно рад и взволнован. Я чувствовал, что именно после моего пребывания в Стоук-Мандевиле я не буду больше зависеть от других людей. Моя жизнь в госпитале в Бомбее текла по-прежнему. Я ждал ответа из Англии. Ежедневные процедуры в отделении физиотерапии и в кабинете трудотерапии играли в то время главную роль.