Выше Эвереста - [46]

В палате еще долго оставался тонкий запах ее духов. Я лежал в полутьме и перебирал в памяти наши встречи в Дарджилинге и Патиале. Вспоминал и дарджилингский клуб, и сад, окружающий его, и последний день своего пребывания в Дарджилинге, и прощании с ней. Канченджанга в то памятное утро казалась огромным золотым самородком на фоне темно-голубого неба. Солнце медленно поднималось из-за горы. Девушка была в темных очках, что весьма необычно для раннего утра. Возможно, она надела их, чтобы защитите глаза от яркого утреннего солнца, а может, желали скрыть застывшую во взоре печаль.

После моего возвращения с Эвереста мы виделись с ней несколько раз. Встреча в Патиале была поистине романтической, и я, помня, что уже помолвлен с другой, побаивался, не попал ли в трудное положение. Мне казалось, что именно ее увлечение породило нашу дружбу и взаимную симпатию. Она полюбила все, что окружало меня, ореол победителя Эвереста. Может, тогда она и сама не сознавала этого, и я ей действительно нравился. В Дарджилинге она как-то сказала:

— Хари, знаете, я ничего не могу поделать с собой — я люблю вас.

После своего ранения я потерял в жизни многое, в том числе и некоторых друзей, так что я совсем бы не удивился, если бы и она перестала со мной встречаться. Но видно, чувство ее ко мне было сильным, ведь девушка навещала меня в госпитале, даже когда я находился в безнадежном состоянии. Всякий раз, приезжая в Дели, она приходила ко мне, и всегда с какими-нибудь подарками. Я был в отчаянии, так как знал, что имею права отвечать на ее любовь.

Помню, однажды она пришла и в это время у моей постели находилась медсестра. Когда медсестра ушла, пушка сказала:

— Как бы я хотела быть вашей сиделкой, тогда мы всегда были бы вместе.

Я не знал, что ответить, но потом нарочно заговорил о своем состоянии и о том, что подлечить меня врачам почти не удалось.

— Из-за длительного пребывания в госпитале мое жалованье сократили вдвое. Если задержусь здесь дольше, его еще сократят. Во всяком случае на то, что выйду на работу, я надеяться не могу, придется идти на пенсию.

Ее реакция была весьма для нее характерной:

— Я не из тех девушек, которые мечтают о деньгах. Я работаю и буду работать всегда.

Я предпочел не продолжать разговора на эту тему. Мне почему-то казалось, что наша дружба, долго не продлится.

Время неумолимо. Постепенно она приезжала в Дели все реже, да и письма приходить от нее стали не раз в неделю, а раз в месяц, и тон их стал прохладнее. Наконец после нескольких месяцев молчания я получил от нее письмо, из которого понял, что она ушла из моей жизни навсегда. Но никогда не сотрутся в памяти приятые часы, проведенные с нею вместе. Даже время не изгладит этих воспоминаний.

Наступила осень. Я снова стал проводить много примени на веранде. Напротив веранды была небольшая лужайка. Я запоем читал журналы и книги, которые приносили мне друзья. Руководство госпиталя решило, что, поскольку я провел в нем уже год, меня следовало бы перевести в военно-морской госпиталь в Бомбее, где условия для лечения были лучше. Я с готовностью согласился.

7 января меня привезли в аэропорт Палам и на военном самолете отправили в Бомбей. Пока я лежал в самолете на носилках, самые различные мысли приводили мне на ум. Последний раз я оказался в делийском аэропорту Палам вместе с другими членами экспедиции сразу после возвращения с Эвереста. Там для нас устроили пышную встречу. Собрались толпы людей, множество журналистов и фотокорреспондентов. Люди приветствовали нас, улыбались, щелкали затворы фотоаппаратов. Гремели бодрые марши. Тогда мы были героями. Военный оркестр с удовольствием исполнял для нас разные мелодии, высоко взлетала палочка капельмейстера, громко стучали барабаны и гудели волынки. Когда я вышел из самолета, мой брат восторженно принял меня в свои объятия. Это был незабываемый момент в моей жизни. Отец с матерью счастливо улыбались. Никто не подозревал, что ждет меня впереди.

Недолго предавался я воспоминаниям. Надо были думать о мрачной реальности и о неясном будущем. Интересно, поможет ли мне лечение в Бомбее? Врачи говорили, что это лучший военный госпиталь в стране. Но ведь с такой же уверенностью они заявляли, что и останусь инвалидом и буду прикован к постели. Этого я опасался больше всего. Никогда я не представлял, что буду таким беспомощным и всю жизнь проведу в постели. Я не знал, что меня ждет в Бомбее, но не сомневался, что буду скучать по родным и друзьям.

Надо сказать, что последние дни я чувствовал себя неважно. Самолет приближался к Бомбею, а на душе у меня было неспокойно. Снова нахлынули воспоминания. Теперь они мучили меня очень часто. Я мысленно возвращайся к школьным походам, покоренным вершинам, сделанным в горах снимкам. Вот они — женщина курящая бамбуковую трубку, пони, младенцы, выглядывающие из-за спины матери из сумки.

И тем не менее я был уверен, что обязательно поправлюсь. Когда это произойдет, я не знал, — но то, что это будет, знал точно.

Стюардесса объявила, что мы совершим посадку на аэродроме Санта-Крус. В Бомбей самолет прибыл после обеда. На борт самолета поднялись несколько человек в военно-морской форме — служащие госпиталя. Они перенесли меня в машину скорой помощи и отправили в госпиталь.