Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века - [108]

.

У этой второй формы дарвинизации вырождения в европейской психиатрии, однако, есть еще один аспект, который связан с распространением дегенеративных патологий, усиленно постулируемым в 1890‐х годах европейскими учеными, и противоречит отождествлению выродившихся индивидов с биологически неприспособленными, поскольку предполагаемые unfits не просто не гибнут, а буквально завоевывают целые (городские) пространства[1147]. Объяснение этому опять-таки черпается из дарвиновского учения об эволюции. Согласно этой точке зрения, современная цивилизация посредством гигиенических мер и социальной заботы противодействует отбору, снижая эффективность борьбы за существование и способствуя не развитию человечества, а его вырождению. Эта объяснительная модель, сформулированная уже Геккелем в ответ на учение Дарвина и играющая важную роль в теории наследственности Фрэнсиса Гальтона[1148], приводит (прежде всего в странах немецкого языка) к возникновению протоевгенической мысли в рамках так называемой расовой гигиены, воспринятой и в психиатрии[1149] и осмысляемой, по словам Альфреда Плетца, как реакция на «опасности, которыми усиливающаяся защита слабых грозит достоинствам нашей расы»[1150]. Таким образом, в этом понимании современная цивилизация выступает уже не первопричиной обострения борьбы за существование, а «тормозящим механизмом», причем вырождение человека рассматривается как результат ослабления естественного отбора[1151].

В этой полемике участвует и сам Дарвин, в «Происхождении человека» («The Descent of Man», 1871) высказавший взгляды, колеблющиеся между прото– и антиевгеникой[1152]. В главе VII.3 этой книги подробно рассмотрены тезисы Дарвина и показано, как А. П. Чехов в буквальном смысле инсценирует указанную двойственность дарвиновского дискурса в повести «Дуэль» (1891). Психиатрия того времени склонна диагностировать враждебное естественному отбору влияние цивилизации и вытекающее отсюда распространение дегенеративных патологий. Эволюцию европейские психиатры рассматривают как процесс совершенствования, а вырождение – как следствие ослабления естественного отбора; Дарвин же, как известно, считал, что естественный отбор не обязательно является движением вперед, поскольку fitness в первую очередь означает случайное, даже «оппортунистское» приспособление организмов к условиям среды[1153]. С. С. Корсаков формулирует это мнение об ослаблении естественного отбора, широко распространенное в европейской психиатрии, следующим образом:

[В]следствие цивилизации и связанного с ней развития гуманных принципов, значительное количество людей мало приспособленных, неудачников, слабых – не погибают и не сходят с жизненной арены, а остаются жить и могут давать потомство, которое в большинстве случаев носит признаки дегенерации и, следовательно, особенно расположено к душевным заболеваниям[1154].

В контексте психиатрической науки, которая вплоть до начала XX века, т. е. до того момента, когда были заново открыты сформулированные Г. Менделем законы наследственности и заложены основы генетики, оставалась под влиянием ламаркизма (гл. II.1), предлагаемые для борьбы с этим «нарушением эволюционного развития» меры носят лишь протоевгенический характер. С одной стороны, еще не установленные законы наследования не допускают возможности «искусственного отбора» человека; с другой стороны, ввиду отводимой экзогенным факторам важной роли в процессах наследования более осуществимой мерой представлялось воздействие на среду – например, посредством воспитания или социальных реформ. В текстах 1880–1890‐х годов, предшествующих утверждению идей евгеники в российской психиатрии, которое началось, как и в Европе в целом, около 1910 года[1155], обнаруживаются лишь спорадические протоевгенические представления, при определенных обстоятельствах предусматривающие возможность регуляции брачных союзов между душевнобольными посредством некоторых законодательных запретов[1156]. Так, Ковалевский пишет, что «можно требовать», чтобы «лица, расположенные к заболеванию психозами», не вступали в брак с «лицами, подверженными подобным же или нервным страданиям»[1157]. Вместе с тем он уточняет, что наследственность не является единственной причиной вырождения, так как в противном случае можно было бы «почти с математической точностью» предсказать, «что Ивановы должны вымереть, а Петровы забрать верх в обществе, Сидоровы – колебаться между жизнью и смертью». «Вопрос естественного подбора» должен был бы тогда встать так остро, что единственной заботой родителей было бы выбрать дочерям «крепких и сильных мужей», однако подобное положение дел напоминало бы «конюшню или конский завод». К счастью, продолжает Ковалевский, существуют и другие факторы, такие как «воспитание», а также «питание организма», играющие не меньшую роль, чем наследственность[1158].

Как будет показано в двух последующих главах, художественная литература 1890‐х годов тоже не остается в стороне от этого современного ей многогранного дискурса о вырождении дарвинистского толка. При этом можно выделить две разные повествовательные модели,