Выродок - [33]

Вильгельм ничего не сказал о своих опасениях жене, которая и так не находила себе места от беспокойства за Франца.

До последнего дня он надеялся, пару раз ходил в полицию, но всё было бесполезно. В эти неспокойные дни у полиции хватало дел, кроме поисков строптивого мальчишки.

Пожар в приюте оставался главной новостью города. Слухи ходили самые невероятные - от диверсии русских шпионов, до мести обиженного на строгие порядки сироты.

Не зная ничего, о происхождении Франца, Вильгельм даже мысли не допускал, что их с Фридой приёмный сын может быть причастен к этой истории. Но Фрида, когда до неё доходили все эти слухи, бледнела и обмирала. Гораздо больше, чем предполагаемое преступление Франца её беспокоило опасение, что Франц сам погиб в огне. И сколько ни твердил ей муж, что по сведениям полиции в пожаре никто не погиб, этот страх не давал ей вздохнуть полной грудью.

Она не могла ни выходить в город, ни работать по дому. Вильгельм сам готовил обед, как умел, и кормил жену с ложки. Доктор, которого он вызвал перед своим отъездом, сказал, что болезнь сердца развивалась у Фриды, видимо, уже очень давно, но женщина не обращала на неё внимания. Предположение о беременности Фриды доктор подтвердил, но после этого досадливо цыкнул и строго покачал головой; беременность больной женщине сейчас была совсем некстати.

Утром в день отъезда мужа, Фрида всё-таки встала с постели и приготовила завтрак. Ноги у неё были ватные, левая рука и вся левая половина груди ныла, голова кружилась. Но Фрида старалась казаться бодрой, чтобы Вильгельм не беспокоился о ней.

Конечно, Вильгельма не обманули её робкие попытки казаться такой, как раньше, и целуя её бледные губы на прощание, он про себя выругался: "Ну вернусь, попадётся мне этот паршивец..."

Фрида осталась стоять на крыльце, глядя вслед удаляющейся фигуре мужа. Первый раз в жизни она не пошла провожать его на станцию. Когда раньше Вильгельму приходилось куда-либо уезжать, она обязательно провожала его до вагона, давала ему с собой тугой узелок с домашней снедью и звонко целовала, не стесняясь присутствующих. Она была весёлая, здоровая, молодая женщина. Куда ушло всё это?

Фрида опустилась на ступеньку крыльца, по-старушечьи кутаясь в платок. Фигура мужа скрылась за поворотом, а она всё смотрела ему вслед. На глаза набегали слёзы, но она их даже не замечала, машинально смахивая концом платка.

И вдруг откуда-то сбоку раздался тихий детский голосок:

- Мама... Ты почему плачешь, мама?

Франц! Забыв про болезнь и слабость, женщина вскочила и резко повернулась. Да, это был Франц - похудевший, побледневший с белой повязкой на голове, но вполне себе живой и на первый взгляд абсолютно здоровый.

Волна облегчения напополам с самой настоящей материнской яростью окатила Фриду, как будто прорвалась плотина.

- Ах ты паршивец такой! Ах ты бессовестный паршивец! Есть ли у тебя сердце?! Отец обошел весь город, тебя искал! Ты знаешь, что он сегодня отправился на фронт и теперь будет там, вместо того, чтобы беспокоиться о себе, беспокоиться о тебе?! Глупый маленький засранец, да знаешь ли ты, что я пережила, пока тебя не было?!

Она зажмурившись лупила Франца по чём попало маленькими слабыми кулачками и испытывала такое наслаждение от этого действия, какого не испытывала, наверное, никогда раньше.

А Франц, вместо того, чтобы увернуться, что было совсем не сложно, только обнимал её и прятал лицо в складках её фартука. Эти бессильные побои доказывали ему любовь приёмной матери гораздо сильнее, чем множество любых ласковых слов.

Фрида быстро устала и, охнув, боком опустилась опять на ступеньку крыльца. Впервые ей бросилась в глаза повязка на голове мальчика.

- Почему у тебя голова перевязана? Где ты был?

Франц испуганно смотрел на её посеревшее лицо. Ему не хотелось расспросов, уж лучше бы она продолжала его лупить, тем более это было совсем не больно.

- Я был в больнице... - пробормотал он, опустив глаза.

- Как в больнице? В какой больнице? Твой отец обошёл все городские больницы, что ты врёшь!

- Я не вру! - горячо воскликнул Франц.

Мальчик вскочил, глаза его сверкали.

Фрида по лицу Франца поняла, что он действительно говорит правду.

- А что с тобой? - спросила она, - тебя кто-то ударил?

Франц не хотел волновать свою приёмную мать ещё больше. Даже такому малоопытному в сфере человеческих отношений ребёнку было понятно, что волнение Фриде вредно. Франц снова опустил глаза и сказал:

- Нет, я упал. Мы играли с Медведем на улице, я бежал, споткнулся об него и упал. Меня подобрал дядька на телеге и отвёз в больницу.

Фрида всплеснула руками:

- Как же так! Почему в больнице не сказали Вильгельму, что ты у них? Почему ты сам не послал за нами?

- Я хотел, но потом...

- Что потом?

Франц заплакал.

Фрида тормошила его, задавала без конца одни и те же вопросы и покрывала его лицо такими же беспорядочными поцелуями, какими были минутой раньше удары её кулачков.

Наконец Франц выдавил из себя посреди всхлипываний:

- Мне казалось, что ты... Что ты меня не любишь...

Фрида грустно улыбнулась:

- Глупый маленький паршивец. Я бы не стала брать тебя к себе скрывать твою историю от мужа, переживать и волноваться, если бы не любила тебя. Какие ещё доказательства тебе нужны?