Выродок - [23]

Невнятность речи Фриды при этом неприятном разговоре куда-то исчезла, но появилась одышка. Она с трудом закончила фразу и упала на стул.

Сестра Августа опустила глаза:

- Дело в том, что этот противный мальчишка сбежал из приюта уже давно...

- И вы, наверное, заявили в полицию и всё делаете для его поисков? - саркастически спросила Фрида, с трудом переводя дыхание.

- Да, мы заявляли в полицию! Но он убегал снова! Мы не хотим рисковать репутацией нашего заведения из-за одного паршивца! - вспылила, наконец, Августа.

- Он не паршивец, он честный мальчик, он мой сын! И я прекрасно знаю, кто его мать. Да, я принимала у неё роды. А вы... Дожили - невинному ребёнку жизнь ломаете! Вам за сплетни платят, или за воспитание детей?! - Фрида вновь вскочила и выбежала в коридор, громко хлопнув дверью.

Там она остановилась, прислонившись к стене и прижав руку к сердцу.

Сестра Августа, будучи человеком глубоко порядочным, хоть и недалёким, покрутила пальцем у виска и подумала с жалостью: "Вот что война с людьми делает. А ведь была такая приятная женщина..."

Парадоксально, но после посещения приюта вера Фриды в её названного сына только укрепилась. Она понимала, как трудно было этому честному, незаурядному ребёнку находиться среди такой системы, изначально предполагающей сплетни, доносительство и несправедливые наказания. Произвел на неё тяжёлое впечатление и сам приют. Приходя туда раньше, она как будто не замечала замызганных стен, убогой мебели и одежды на сиротах, вечного запаха переваренной чечевицы из кухни. Сейчас же всё это, вместе с разговором с сестрой Августой, так сильно ударило по её расшатанным нервам, что ей опять стало плохо. Она едва дошла до дома, где её ждал Франц. В пёстром кухонном фартуке, который почти волочился по полу, он варил картошку, воображая себя поваром.

- Ты мой сынок, - обняла его Фрида, - ты самый честный мальчик на свете, правда?

- Правда, - ответил Франц без малейшей доли иронии. В его представлении ему действительно не в чем было себя упрекнуть, он всегда действовал справедливо и правильно.

========== Глава XII ==========

Ночью, глядя на спящего Франца, Фрида продолжала мысленный диалог то ли с сестрой Августой, то ли с кем-то ещё, высказывая всё, что не высказалось днём при встрече. Была у неё такая привычка, от которой она долго и безрезультатно пыталась избавиться. На ум приходили всё новые и новые аргументы в пользу усыновления ею именно этого мальчика, всё новые хлёсткие ответы, которыми можно было бы поставить собеседницу на место.

"Да разве я не знаю, кто его мать! - мысленно восклицала она, - я сама принимала у неё роды! Я видела это чудовище, лишившее жизни стольких детей! Но даже она, после того, как узнала, что ей не суждено больше увидеть своего ребёнка, лила слёзы в подушку. Даже в самом гадком человеческом существе хранится образ божий. Как же можно говорить об испорченности ребёнка, которому только семь лет? И как нужно воспитывать этого ребёнка, чтоб он не понимал слов "любовь" и "милосердие", а постоянно говорил бы только об одной справедливости?

Да как же можно не любить его?" - она гладила короткие волосы спящего Франца. Мальчик казался ей ангелом - таким невинным и чистым было его лицо.

А утром их обоих ждало потрясение в виде телеграммы от Вильгельма, в которой он сообщал о своём скором приезде. И если для Фриды это потрясение было радостным, то Франц сразу замкнулся и неприятно насупил брови.

- Что ты не рад, сынок? - растерянно спрашивала его Фрида. Она металась по дому, хватаясь то за одно, то за другое, готовясь к приезду мужа.

- А чего мне радоваться? - хмуро ответил Франц, - ведь ты из-за него меня не взяла из приюта раньше? Из-за него, да?

Фрида и не подозревала, что у мальчика могут быть такие мысли. Когда она в прошлый раз покинула Триест, Франц был совсем малышом. Как он мог сделать такой вывод? И ведь он прав! Фрида одновременно испытывала и гордость за своего названного сына, за его необыкновенный ум, и одновременно непонятный страх перед этим умом. Не смотря на то, что мальчик в некоторых вещах был очень наивен, например, он до сих пор не знал, как завязывать шнурки и как пользоваться вилкой, он был чрезвычайно развит для своего возраста во всем, что касалось человеческих отношений.

- Ну что ты, что ты! Всё совсем не так, - бормотала она, - у меня просто не было возможности взять тебя с собой. Ты не представляешь, в каких условиях мы жили, там было не место для детей.

Когда она это говорила, у неё перед глазами стояли унылые приютские коридоры, и она беспощадно спрашивала себя: "А разве там место для детей? Разве там ему было лучше?"

Вильгельм объявился под вечер, когда они уже решили, что в этот день он не приедет. Мать с названным сыном сели ужинать. Над столом уютно светила керосиновая лампа, на большом красивом блюде высилась стопка блинчиков, а чайник уже шумел на печке.

В это время в двери громко постучали и не дожидаясь ответа, дверь приоткрылась. Фрида бросилась в прихожую и Франц, слезая с высокого стула, услышал её радостный визг. Приехал. Чтобы там ни говорила мама (с недавних пор Франц называл её только так), радоваться приезду Вильгельма он не мог. Он и сам не понимал, почему. Если бы у него сейчас это спросили, он бы ответил, глядя на блины, что здесь их не так уж и много, и этот мамин мух, небось, все их съест. Это было простое, понятное объяснение, как раз такое, какое поняли бы в приюте. Хотя на самом деле всё было гораздо сложнее.