Выдумки чистой воды - [2]

И тут руководители Союза писателей СССР приняли решение судьбоносное: пригласить, наконец, учеников «Школы Ефремова» на Всесоюзное совещание молодых.

И пригласили.

И обсудили.

И приняли прямо на совещании в члены Союза писателей Елену Грушко из Горького и Виталия Пищенко из Новосибирска (у каждого из них уже было, между прочим, по три книги прозы).

И вынесли вердикт: издать под одной обложкой произведения фантастов — участников совещания.

Надо ли объяснять, что к такому загадочному повороту колеса Фортуны вечно гонимые фантасты не были готовы психологически…

Вот так и появились «Выдумки чистой воды» — первая серьезная попытка лучших учеников «Школы Ефремова» стать вровень.

Насколько она удалась — судите сами.

ЮРИЙ МЕДВЕДЕВ

Елена Крюкова (Горький) КОСМИТЫ

Я оставила знаки на этой стене:

Синева, киноварь и кусок желтой меди —

Чтоб узнали когда-нибудь вы обо мне —

И в безумии жить, и в преддверии смерти.

Мы пришли к вам с веселой косматой Звезды.

Космолет наш покрылся окалиной ржавой.

Мы не ведали, что доведем до беды

Всемогущую, древнюю эту державу.

Что плохого творили? Дарили огонь.

Календарь объяснили и карту чертили…

Но на пульт управленья упала ладонь:

Взлет, родные!.. Недолго у вас погостили.

Вы казнили публично нас на площадях.

Вы сжигали, танцуя, вселенские книги.

Вы брели к космолету, в снегах и дождях

Пронеся окаянные ваши вериги!

Вы каменья бросали в округлую твердь!

И корабль загудел клепкой кованой стали!..

На Звезде мы не знали, что есть в мире смерть.

О, спасибо вам — мы это чудо узнали.

И, пока космолет содрогался в огне,

Собираясь обратно в небесные сферы,—

Я оставила знаки на грязной стене

Молоком и овчиной пропахшей пещеры.

Чтобы поняли те, кто заглянет сюда,

И в безумии жить, и в преддверии смерти —

Что Бессмертие есть и пребудет всегда:

Синева, киноварь и кусок желтой меди.

Александр Бачило (Новосибирск) ПОМОЧЬ МОЖНО ЖИВЫМ

Ночью со стены снова заметили темную тушу свирепня. Выйдя из леса, зверь неторопливо затрусил прямо к воротам — наверное, понял, что здесь самое слабое место. Он не торопился. Попробовав ворота клыком, недовольно заворчал и принялся разгребовать передними лапами снег.

Сторожа, притаившись наверху, со страхом глядели на быстро углубляющуюся яму под воротами.

— Никак до земли дошел! — пискнул Мозгляк.

— Тише! — зашипел на него Дед. — Чего верещишь?

— Так подроет же! — Мозгляк отодвинулся от края стены и втянул голову в плечи.

— Очень даже просто, — сказал Шибень, снимая рукавицу и вдевая ладонь в ременную петлю на рукояти палицы. Не для драки, конечно, какая уж тут драка. Просто с дубиной в руке он чувствовал себя немного уверенней.

— Не вздумайте копья кидать! — предупредил Дед. Но и без него все знали, что копьем свирепня не возьмешь, только беду себе накличешь. По городу до сих пор ходила история про Псана-добытчика и его сыновей. Те повстречали свирепня как-то раз весной на охоте, когда еще никто не знал, что это за зверь, и Псан кинул в него свое копье. Они стояли на самой вершине Оплавленного Пальца и считали себя в полной безопасности. Свирепень ушел, не обратив на них особого внимания, но той же ночью все четверо захворали странной болезнью: кожа на руках и на лицах у них потрескалась и стала сползать рваными лоскутами, глаза перестали видеть, и тяжкая рвота выжимала желудки. На рассвете, первым из четверки, умер Псан, а до вечера нового дня не дожил никто.

— Гляди, гляди, чего-то он нашел! — зашептал Дед, указывая на свирепня.

Шибень и Мозгляк высунули головы из-за зубьев стены и увидели, как зверь, кряхтя от натуги, выворачивает из земли не то бревно, не то какой-то длинный брусок. Вытащив его на снег, свирепень долго отдувался. На выдохе его пыхтение переходило в рык.

— Болванка свинцовая, не иначе, — сказал Шибень.

И действительно, в лунном свете на поверхности бруска металлическим блеском отливали следы, оставленные клыками свирепня.

Отдышавшись, зверь снова ухватил зубами болванку и, поминутно продавливая крепкий наст, потащил ее к лесу.

Таких брусков немало можно было накопать в округе: остались от недостроенных убежищ, брошенных бункеров и просто в погребах и подвалах живших здесь когда-то, говорят, еще до войны, людей. Тогда все старались натащить домой побольше свинца. Наверное, думали, что это их спасет…

Бруски пригодились много лет спустя, когда в домах остались одни истлевшие скелеты, а люди, впервые осмелившиеся выглянуть из убежища, стали рыть Город, чтобы жить в нем хотя бы летом. В то время как раз начались набеги зверей из леса, и бруски стали собирать и использовать для строительства стены. Их укладывали в фундамент и просто в кладку — куда придется. Наверное, зарыли и под воротами, чтобы не вышло как-нибудь подкопа.

Сторожа глядели вслед свирепню, пока его черная туша не слилась с темной полосой леса.

— И зачем ему эта болванка? — спросил Мозгляк.

— Известно зачем, — ответил Дед, — грызть будет. Видал, как на Большой Яме колпак изгрызли? Теперь весь зверь такой пошел: свинец грызут, некоторые светиться могут. И болезни от них.

— Что же это будет теперь? — Мозгляк сел на дощатый настил и, кутаясь в шкуру, все качал головой. — Скоро совсем за ворота носа не высунешь. Как жить-то дальше? Околеем мы тут, за стеной…