Выбор оружия - [7]

Анг ответил сдавленно:

— Дело вовсе не в отдельных людях. Общественное положение — вот что обусловливает правильность взглядов.

— А если общественное положение человека приводит его к ошибочным взглядам…

— Какое значение имеет считает тот или иной, что он прав. Каждый думает, что он прав, история всех рассудит.

— Да, пожалуй. Но ведь в истории ничего не пропадает зря.

— Но люди пропадают, если не понимают истории.

— Возможно.

Однако покладистость Кирина объяснялась скорее духом его учения, чем согласием с доводами Анга.

Фрир выпрямил затекшие ноги и оттянул рубашку, прилипшую к влажной коже; он чувствовал, что всю энергию словно выжали из него вместе с потом, который струился по всему телу. Он поглядел вокруг, не пробился ли где косой луч солнца сквозь густую листву: здесь сидеть.

— Что, уже пора? — нетерпеливо спросил Тину.

— Пока нет.

Он мог притворяться, будто ему безразлично, что Сумерки так медлят; но для него это бесконечное ожидание было особенно тягостно, и тому была личная причина. Сигнал сказал ему не только, что путь открыт, — потому что желтую тряпку (а может даже, это была ее собственная шаль) между шестами повесила Анна. Анна, которую он не видел вот уже много месяцев и от которой лишь редко-редко получал весточки через кого-нибудь из связных.

Слабый ветерок коснулся верхушек деревьев, мягким шепотом скользнул по нешелохнутой зелени и легкой дрожью отдался в поникших листьях. Застрявшая в паутине веток жара ничуть не уменьшилась, только где-то там, высоко наверху, пробежала сонная рябь.

Чтобы выдержать еще час, Фрир постарался подавить в себе радостное нетерпение и умерить естественное волнение разведчика. Остальные молчали; каждый с замиранием сердца вслушивался, как пробуждаются Джунгли, следил, как гаснут последние лучи солнца, чтобы тронуться в путь и идти к хижинам на берегу реки.

Тихое движение наверху, постепенно нарастая, неспешно достигло гущи веток и устремилось вниз, усиливая томление в груди Фрира; вот медленно вздымающаяся зеленая волна согнала семью попугаев над самой его головой, и они метнулись прочь, точно стайка быстрых разноцветных рыбок.

— Ночью будет дождь, — нарушил молчание Кирин.

Наконец исчез и последний беглый луч, сумерки заметно сгустились, и все вокруг зашелестело, задвигалось, захлопало крыльями — джунгли пробуждались и стряхивали с себя дневное оцепенение.

Фрир встал и уперся кулаками в бока.

— В путь!

Тину кинулся уничтожать все следы их пребывания здесь, остальные собирали пожитки. Прижимая к груди маленький автомат Оуэна, Тек роздал оружие. Последний взгляд — и отряд медленно двинулся через лес.

Дорога вела вниз, и высокие деревья сменились почти непроходимым подлеском, теснившимся по крутому склону. Фрир выискал во всклокоченном кустарнике кабанью тропинку.

— Растянуться цепью, — скомандовал он.

Беззвучно ступают по утоптанной тропе резиновые подошвы; лишь слабо шуршат взлетающие из-под ног листья; под горой все сходят с тропинки и ждут, сгрудившись, за последней тонкой завесой кружевной листвы.

По сравнению с темным туннелем, из которого они выползли, открытая долина живет в другом времени: здесь еще властвует серый призрачный день и пятна рисовых полей брезжат изумрудной зеленью; каменные великаны, пощаженные ленивой рекой в дни, когда она с бешеным ревом пробивала себе путь к плоскогорью, изо всех сил тянутся кверху, точно спешат, прежде чем зайдет солнце, в последний раз поймать клочок ярко раскрашенного неба.

— Видно что-нибудь?

Островками — там и сям — сгущается тьма, ползет и постепенно закрывает всю долину. Прямо перед ними еще долго маячили хижины, потом ночь стерла их и за холщовыми занавесками засветились лишь точечки огней.

— По одному, — скомандовал, наконец, Фрир. — Ты первый Тек.

Тек, низко согнувшись, вышел на открытое место и быстро зашагал вдаль, странными зигзагами двигаясь по высоким межам, отделявшим прямоугольные наделы рисовых полей.

— Тину.

Потом настала очередь Кирина. Фрир уже решил, что лучше пойти самому, чем давать команду Ангу, но Анг, переждав положенное время, сделал шаг вперед и, не говоря ни слова, нырнул в темноту.

2

Стоило Фриру остаться одному хотя бы на несколько минут, как у него исчезало ощущение внутренней борьбы. Он снова был самим собой. С каким-то извращенным удовольствием он мог даже сравнивать прежнее житье в родной стране с теперешним и словно со стороны поражался собственной силе воли, которая вдруг взбунтовалась и аккуратно расколола его жизнь надвое.

Он еще немного постоял за кустами, подавляя в себе желание вскочить и пуститься бегом. Наконец тихонько встал, выбрался на открытое место и легким шагом пошел вперед на тусклый грязно-желтый огонек керосиновой лампы. Одной рукой он сжимал ружье, другой — придерживал карман, чтобы не гремели патроны, и казалось, все: прохладный воздух, и темное широкое небо, и одинокая каменная громада, что, словно крадучись, шагала рядом, — все усиливало радость, набухавшую в груди: радость ширилась, клокотала в горле и только что не изливалась в победном крике. Сейчас ему все по плечу, он неуязвим, и автомат, точно перышко — того и гляди вскинет одной рукой, как пистолет. Так и нужно себя чувствовать, когда идешь на дело. Надо только уметь вызвать этот подъем в решительную минуту; но обычно он настает внезапно, вот точно так же Фрир наткнулся раз на чудесную полянку с крошечным озерцом всего в нескольких милях от лагеря, а потом так и не смог отыскать ее. Откуда-то с реки донесся голос — видно, кто-то ставил сети. Одинокий, он звучал сиротливо в затихшей деревне. Фрир подошел к сваям, на которых, точно журавли, распластав глиняные крылья, стояли хижины, скинул автомат на плечо и прислушался. Ни звука. Он ухватился за перекладину приставной лестницы и начал подниматься, пока его глаза не оказались на уровне пола, как у водолаза, выходящего из воды; остальные четверо были уже здесь, и он видел их снизу в какой-то странной перспективе. Он ступил на дощатый пол и протянул ружье Теку; от положил его в общую кучу с остальным оружием и прикрыл обрывком циновки. Было слышно, как кто-то ходит во второй комнате, за бамбуковой занавеской.