Выбор натуры - [56]

Потирая ладонь с отпечатками зубов, Сараев вышел в кухню. Входная дверь была открыта настежь, но он не стал её закрывать, а открыл еще и балконную, чтобы побыстрей проветрить квартиру. Голова шла кругом, и крепко стучало в висках. Он прошелся по комнате, вышел в спальню, вернулся, сел у стола. Встал, прошелся, сел. Ну, чем не сон? Хоть рассказывай вслух. Немного успокоившись, расставив на кухне по местам стол и табуреты, Сараев позвонил Демиду. Тот не отвечал.

Сараев задумался, к кому бы он мог еще обратиться. Хотя бы рассказать, попросить совета. Может быть, к Резцову? У него масса знакомых в самых разных кругах…

Пока он гадал, перезвонил Демид. Судя по шуму в трубке, он ехал в машине. Выслушав Сараева, таможенник весело сказал: «Ух ты! Ну и страсти у вас там! Ваня Таран, говорите? Это серьезная заявка. Ждите. Я перезвоню». Через полчаса он позвонил и задал несколько вопросов. Потом сказал: «Хорошо. А как зовут вашего бандита, не вспомнили? Ладно. Дайте-ка мне телефон этих ваших бардов. Если кто-то из них объявится, обязательно звоните мне». На следующий день поздно вечером Демид позвонил с кратким отчетом. «Как я и думал, это какой-то залётный безумец, – сообщил он, – совершенно посторонний идиот. К Тарану не имеет никакого отношения. Уже задержан и обезврежен». – «Так быстро?» – «А чего ж тянуть? Думали сначала у вас дома брать, а потом позвонили вашим бардам, встретились. Попросили их позвонить и встретиться с этим деятелем. Вот, собственно, и вся операция. Он, кстати, смешной оказался. Говорил, что хотел продемонстрировать вам свое актерское мастерство, чтобы вы его в кино взяли. Хотите на него посмотреть?» – «Нет-нет, зачем?» – «Ну, как знаете. Тогда всё. Потом как-нибудь расскажу подробнее. Сегодня устал очень. Конец связи».

 

 

XXXII

Борис-2

Несмотря на заверения Демида, Сараев с некоторым волнением ждал субботы. И когда днем в субботу ему позвонил Борис и попросил о встрече, он даже обрадовался – появился предлог уйти из дома. (Странно, но пойти куда-нибудь самому ему не пришло в голову.) Хотя повод для встречи оказался не из приятных – Борис просил одолжить немного денег. Так что Сараев несколько поторопился, когда решил, что покупкой самогона полностью рассчитался с ним за беспокойство. Борис хотел прийти к нему домой, но Сараев предложил встретиться в сквере на Старопортофранковской.

Был холодный, несуразно солнечный ноябрьский день. Борис, ежась, протянул ему красную, словно ошпаренную, ладонь. Плечи его были стянуты широкими лямками, а над головой торчал гриф зачехленной гитары.

– Не бойтесь, больше вас тревожить не буду, – сказал он, усмехаясь, и потерся затылком о гриф. – Могу расписку оставить.

Они сели на скамейку и Сараев отсчитал деньги.

– Вот не захотели тогда идти ко мне в гости, да и сейчас не пригласили к себе, а я бы мог вам кое-что исполнить…– сказал Борис, снимая гитару и ставя ее между ногами.

– Я не люблю авторскую песню, извините, – пробормотал Сараев.

– Обижаете. Это классическая семиструнная гитара. У меня серьезный репертуар: Боккерини, Джулиани, Сеговия…

– То что не пригласил… Да. Это правда. Извините. Поосторожничал. Да и не до того мне сейчас. Хотел бы вас спросить… – Сараев помолчал – Нет, ничего…

Борис смотрел на него как-то подбоченясь.

– Вы все время чем-то отягощены… – сказал он.

– Разве?

– Я вас другим не видел.

Сараев улыбнулся в знак того, что оценил шутку.

– Уезжать вам отсюда надо. А я тут еще одну историю вспомнил. Подумал, может быть, вам пригодится? Кажется, в ней тоже есть то, что вы любите. То есть какую-то тему она открывает. Только не знаю, какую. Рассказать?

– Постойте. А почему вы решили, что мне надо уезжать?

– Решил? Да нет, это я так. Ну, может съездить куда-нибудь, развеяться…

Сараев помолчал и всё-таки спросил:

– Вы верите в магию?

– Не очень. А что?

– Да так, ничего. А что за история?

– С папашей моим произошел как-то занятный случай. У него был приятель, не из самых близких, сослуживец. Ну и жил неподалеку, сосед. У него был рак. Отец с матерью его пару раз навещали, когда он слег. И вот буквально за несколько дней до его смерти пришли к нему в последний раз. А перед этим их долго не было. За это время он совсем сдал, кожа и кости; отец говорил, что даже смотреть на него не решался, все как-то мимо или в пол, чтобы глазами не встретиться. Ну вот, сидят они втроем у его кровати – отец с женой, моей матерью, жена больного – и пьют чай. Состояние – хуже не бывает: утешать язык не поворачивается – всем уже все понятно, а делать вид, что за этот месяц, пока их не было, ничего не изменилось и все по-прежнему, тоже не получается... Сидят, молчат. Но и молчать ведь все время тоже нельзя, а надо хотя бы полчаса высидеть. И тут мать не выдержала, видно, ну и её понесло. Заводит разговор о том, что в болезни часто наступает такой критический момент, после которого она начинает отступать, и надо только набраться сил и терпения, чтобы этот момент преодолеть. Дескать, есть такие примеры. И вот, мол, и у Юры, похоже, такой период наступил, и это значит, что скоро все будет позади, надо только надеяться и не падать духом. Ну и так далее, в том же роде. Когда она больного первый раз Юрой назвала, отец решил, что она оговорилась. Потом слышит, она опять: Юра. А тут как раз и его жена ему: «Юра, давай-ка я тебе подушку повыше подниму». Отец сидит и ничего понять не может, думает: да что это они, с ума, что ли, посходили?! Ведь его Петром зовут, и всю жизнь так звали! Думает: ну, моя-то еще ладно, могла с кем-то перепутать, хотя и невероятно это, ну а его-то жена? Тоже перепутала? Что за чертовщина?.. И не успевает он обо всем этом подумать, как ему на глаза попадает правая рука приятеля – лежит поверх одеяла. И на пальцах татуировка: «ЮРИЙ» – на каждом пальце, кроме большого, по букве. А он руку-то Петра знал, никогда никаких татуировок у него не было. И вот сидит мой папаша, смотрит на руку больного, и не решается ему в лицо взглянуть. Пытается, значит, как-то себя успокоить. Думает: кто его знает, у больного человека всякие могут быть причуды или фантазии. Может быть, он почему-то решил, что его Юрием зовут, или вдруг захотел, чтобы его теперь так называли, вот все и договорились между собой так к нему обращаться, а отцу сказать забыли. Маловероятно, конечно, но все же. Надо же какие-то объяснения этому найти. И татуировку, в конце концов, он мог себе на той же почве сделать, для убедительности. Вот только не похоже, чтобы ее недавно сделали, вид у нее какой-то очень уж затертый, старый. Наконец отец не выдержал и поднимает глаза на больного. Тот сидит: худой, страшный, и как-то жалко отцу улыбается... ну, как больные обычно улыбаются. И отец видит, уже без всяких сомнений, совершенно ясно, что это никакой не Петр, а совсем другой, незнакомый ему человек. Тоже смертельно больной, изможденный, кожа да кости, но – другой. Не Петр. Не мог он ни при какой болезни так измениться. Так никто не меняется. И опять же – татуировка «ЮРИЙ». И вот сижу я, говорит, и думаю: что же это все-таки такое? с ума я сошел, что ли?. Нет, вроде бы не похоже – всё остальное я же воспринимаю нормально. Но, с другой стороны, и Катя моя с хозяйкой тоже не могли сойти с ума одновременно. А если это действительно какой-то Юрий, то где же тогда Петр? И главное – что это за Юрий, откуда он взялся? И почему жена Петра и Катя его знают, а я – нет? Кто этот человек? Что здесь вообще происходит? Беда еще в том, что если это действительно какой-то проходимец, который, предположим, загипнотизировал всех вокруг, то это все равно ведь тяжело больной человек, которому жить осталось считанные часы, и поэтому уличать его в обмане и требовать объяснений невозможно. И что делать в этой ситуации, скажите пожалуйста?.. И так мне тогда от всего этого не по себе стало... так не по себе стало...