Выбор натуры - [44]

Сараев мотнул головой; да что это он, с ума, что ли, сходит: как можно узнать коляску?!

– Нет, я уж лучше к тебе ползком, – сказала Акула. – У тебя какой этаж?

– Второй.

– Ну, это чепуха. Вползу как варан. А коляску эту надо выкинуть. Я ее боюсь. Ночью кажется, что в ней кто-то сидит. Может, прихватишь ее, когда будешь идти? Бросишь там, на улице, бомжи подберут.

– Как скажешь, – сказал Сараев и, пользуясь случаем, дотошно осмотрел комнату.

Ламинированные полы, шелковые занавески и ламбрекены на окнах, корзинки с искусственными цветами в простенках, кровать на некотором, в несколько сантиметров, возвышении – всё это напоминало помещение при морге, откуда забирали покойников.

– Нравится? – спросила Акула, повернув к нему опухшее лицо. – Это мой бывший затеял, чтобы времени зря не терять. Сдавать собирается. Быстро выносим гроб и заносим вещи. Садись. Он теперь рядом живет, каждый вечер приходит с проверкой, весь народ разогнал. Хочешь выпить? Да выключи ты этот свет!

Сараев выключил.

Акула села в кровати и закурила.

– Ну, рассказывай, – сказала она. Закашлявшись, погасила сигарету, взяла пульт и сделала тише телевизор.

Сараев стал по ее просьбе рассказывать о новой квартире. Мало того, что придется оставить какие-то деньги, так еще и развлекай ее, думал он при этом.

– Ты с такой любовью о ней говоришь…

– Да, она мне нравится. Только сны стали чаще в ней сниться, а я этого не люблю.

Сараев подумал, вот он, удобный случай рассказать о своем мудреном ритуале. Сколько ей там осталось. Тайна останется тайной, а он выговорится. Удержало только опасение, что она чутьем уходящего человека проникнет в его намерения.

– Умираю я, Андрюша, – словно отозвавшись на его мысли, произнесла Акула. – Печень скоро взорвется. Потому слушай. Мне сейчас, на пороге, многое открывается. На днях я говорила с Прохором. У вас с ним очень важный период сейчас, поэтому…

– У нас с ним? Ты это о чем?

Она некоторое время неподвижно смотрела на него, потом сказала:

– Может быть, ты дашь мне договорить? Потом задашь свои вопросы. Можно продолжать? Спасибо.

Сараев, впрочем, и сам решил, что лучше ему ее выслушать, чтобы знать, что там у Прохора на уме, чего от него еще ждать.

Акула продолжила и, в общем, повторила то, что орал Прохор в трубку во время поездки к Убийволкам, только в смягченной до приторности версии: Бог, вдруг решивший помочь им обоим сразу, придумал для них совместное дело, оно же испытание, в котором они должны поддерживать друг друга и еще больше сблизиться. Закончила она так:

– Вы мне оба одинаково дороги. И я хочу, чтобы вы это кино делали вместе. Плечом к плечу. Дайте мне помереть спокойно. Я оттуда за вами следить буду. Если что, спущусь и дам в пятак, ты меня знаешь…

Она шмыгнула носом, развернула платок и высморкалась. Не хватало только, чтобы сейчас из соседней комнаты вышел Прохор, они с ним встали на колени, а Акула, достав из-под подушки икону, их благословила. «Тьфу ты, дура пьяная! – выругался про себя Сараев. – Спустится она…»

– Ты меня для этого хотела видеть? – спросил он

Акула, отложив платок, строго уставилась на него.

– И для этого в том числе. А что?

– Ничего. Вряд ли продюсер на такое согласится. Да и с кино всё еще вилами по воде писано.

– А ты? Ты ведь тоже против?

– Я? Да. Я тоже против.

– Так вот, слушай меня внимательно, Сараев. Кино будет. Можешь мне поверить. Я такие вещи чувствую. Кино будет, но только при одном условии…

– А он случайно не здесь сейчас?

– Кто?

– Прохор.

– Ты что, совсем уже? Сидит здесь сутками, тебя караулит. Пойди, проверь. Давай!

Да, это было глупо.

– Нет, я лучше домой, – сказал Сараев. – Тебе наверное деньги нужны. Могу дать немного. Только, пожалуйста, не дергай меня больше. И ему передай, чтобы отстал. Я не думаю, что у нас с ним может что-то получиться.

– Ты меня не дослушал. Кино будет только при условии…

– При условии, что он меня из него выпихнет.

Акула размашисто погрозила пальцем:

– Не смей! Знаешь, как он о тебе здесь отзывался? Не смей!

Нет, это было выше всяческих сил. Перед отъездом Демид оставил Сараеву немного денег; еще на лестнице он отложил из них часть, и теперь, бросив их на стул возле дверей, пошел к выходу.

– Сараев, стой!

Сараев остановился.

– Забери деньги! Сейчас же. И сядь!

Сараев вернулся, взял деньги и опять пошел к дверям.

– Коляску вынеси! Умоляю!

Сараев вернулся, подхватил коляску и вышел.

Что ж, как он и предполагал, Прохор взялся за него всерьез. Приучает постепенно к мысли о напарничестве, а заодно обкатывает ее на всех, кто только под руку попадется. Дальше всё будет просто. Сначала он влезет со своим сценарием, а потом и вовсе выдавит Сараева. Обо всём намеченном сразу можно будет забыть. Хлопоты полуживой Акулы придавали этому еще и какой-то глумливый оттенок. То есть Прохор, возможно, еще и издевался.Тут Сараев вспомнил переданный ему неизвестным привет от мальчика. Ведь тоже с какой-то целью делалось. Вывести из равновесия? Чтобы он сам всё к черту бросил?..

Поставив коляску возле первого попавшегося мусорного контейнера, Сараев позвонил Вадиму и сказал, чтобы отныне и никогда больше – «никогда больше, слышите?» – в их разговорах не произносилось имя Прохора.