Вязь - [5]

Верона горько выдохнула и смяла платье на коленях. Не умела она словом лечить души. Только делом.

— Ты не похож на алкоголика.

Но Исмаил покачал головой.

— Я не пью. В смысле… Я не придерживался шариата, но я не пью. Только это и усвоил… Но я про другое. У меня была бутылка, — гость неожиданно заговорил быстро, в спешке, хотя и запинался, как раньше. Он хмурился и вздрагивал, словно речь сама по себе причиняла ему боль, словно тяжело было даже думать, но явно пытался сквозь страдания выговориться. Торопился куда-то? Боялся забыть? Так сильно переживал из-за того, о чем рассказывал? — Я атеист. В смысле, я… Я не знаю. У меня была эта бутылка, отец привез ее из Махачкалы. Оставил мне. Он вернулся на родину, но всегда говорил, что нужно следить, чтобы… Чтобы ничего не произошло. Он говорил, что если я не хочу ничего знать, никаких традиций, то это неважно, но нужно, чтобы я ее берег. Ее оставил еще дед… Вроде, это память… Я не знаю. Ее дал ему какой-то мулла.

Верона поджала губы, изучая лицо Исмаила. Она догадалась: он был другой веры. Запахло кровью, пылью и шерстью. Ведьма слышала про мусульман, читала про них, но никогда не углублялась. Она пообещала себе разузнать побольше обо всем позже.

— Я предлагаю оставить черные мысли. Ты тревожишь моего домового, — Верона указала на нервно затрепетавшие без ветра пучки с зеленью, что на карнизе соседствовали вместе с прозрачным тюлем. Темные силуэты мяты, петрушки и зверобоя раскачивались из стороны в сторону практически синхронно.

— Еще немного, — дополнила Верона, — и придется его кормить. Он очень прожорливый. Давай ты отдохнешь? Придешь в себя, соберешься с мыслями. Я тебя подлечу.

Исмаила слова ведьмы отвлекли — да так, что он посмотрел на нее совершенно диким, непонимающим взглядом.

— Домового?.. То есть он… Ладно, неважно, пускай будет еще и домовой, — невесело отсмеялся гость и вытер влажное веко. А после бесцветно прошептал: — Она тоже в домовых верила…

Но Исмаилу не позволили упасть в бездну черных воспоминаний. Верона уже тут как тут оказалась с половником, полным отвара.

Гостю все еще нездоровилось, а потому после завтрака и новой порции успокоительного он уснул. Верона только и успела, что провести Исмаилу небольшую экскурсию по квартире и временно принадлежащей ему комнате, познакомить с соседями. Две большие деревянные двухэтажные клетки с дегу и крысами стояли около окна. Первые смотрели на Исмаила с любопытством, вторые — не смотрели вовсе. Ведьма с гордостью рассказала про питание своих друзей, показала вкусности и веточки, которыми лакомились грызуны вечерами, и красную лампу, обогревавшую их круглые от хорошей жизни бока.

Но после Верону ждала большая работа. Хвала новым технологиям — сегодня не приходилось искать специальных людей и книги, чтобы узнать о чем-то, и это хоть как-то облегчало тяжелое погружение в дебри чужеродной культуры и религии. Корни у Исмаила, так уж сложилось, уходили в очень сильную веру. Настолько сильную, что даже быт атеиста с Востока неизбежно опирался на Коран и сунну. Ни побег с родной земли на чужую, как диктовалось в исламе, ни вероотступничество не отрывали мусульманина от корней. Всему там было свое определение.

По части личных интересов Верона и вовсе успела запутаться. Как и в христианстве, в исламе были свои ангелы и демоны — шайтаны, — существа духовного плана, которые боролись за душу человека, чтобы склонить каждый на свою сторону. Праведники верили в Аллаха и беспрекословно служили ему. Грешники отреклись от Всевышнего и подчинились Иблису. Были там и свои языческие боги, большая часть из которых перешла в демонический ранг, но среди всех сверхъестественных тварей особое внимание уделялось джиннам, которые, наряду с людьми, оказались созданиями божьими. Эти, как говорилось, порой вступали в контакт со смертными и, ведомые то шайтаном, то верой в Аллаха, то личными мотивами, нередко сводили людей с ума. Верона поняла, что мусульмане приписывали джиннам огромную свободу воли. И еще она знала: хотя во всех религиях «законы божьи» являются, в сущности, плодом человеческого творчества, было бы ошибкой считать сказанное в них абсолютным вымыслом.

А вот ответить на вопрос, по своей ли вере Исмаил нашел врага в тонком мире, было сложнее. Современность диктовала новые законы: одержимые бесом, на Востоке ли, на Западе, мало чем отличались от душевнобольных в мирском сознании. Религия предлагала универсальное средство — веру. Зло ее боялось, а добро — уважало. Возможно, выбор языка и божества в борьбе с проклятием и темным духом важной роли не играли — тогда Верона справилась бы сама. Но нужно было вернуть и Исмаила к корням, заставить его поверить в спасение…

Оставалось лишь понять, с чем конкретно ведьма имеет дело — и чего ей бояться в ответ.

— Ритуал.

Верона разложила перед собой камни, переплетенные белой нитью ветви ивы, соль. Свечи, расставленные на все четыре стороны, остервенело трещали, и маялось, гнулось пламя без ветра и ведьминого дыхания.

— Невидимое видимо. Вайга, прошу тебя, невидимое видимо…

Верона запалила веник полыни, чтобы после затушить пламя и заставить высушенную траву тлеть в руках. Она шептала. Молила предков подсказать верный путь и поведать, кем являлся ведьмин гость. Тревожно стало сразу: треск пламени, что бенгальских огоньков в новогоднюю ночь, сбивал ее с толку, а нагревшийся плетеный крест на груди подсказывал о злом духе. Татуировку на запястье все так же кололо. Даже жгло.