Вязь - [38]

— Все потихоньку. Привыкаю. Мало слишком времени прошло… — вздохнул Шах и неожиданно выпалил серьезно и даже мрачно: — Мне с людьми сложно. Не могу ни с кем сближаться.

Верона впилась взглядом в джинна: «Неужто уже подействовало?»

— Да что ты? — Оксана подняла брови, а после хищно потянула уголки красного рта в ухмылке. — По тебе и не скажешь. Такой активный, спортивный, красивый.

— Ну, Оксана, не суди людей. Никогда. Это хорошо, что человек из души спертые переживания выпускает, — одернула подругу Верона.

Но джинн лишь отмахнулся и отпил еще.

— Да ладно. Дело в том, что я ведь ото всех это слышу… Вот только это ложь.

Чашка Шахрура с грохотом опустилась на стол. С неожиданно прорвавшейся во взгляд яростью джинн схватился за печенье; Вероне казалось, что он вот-вот отшвырнет и тарелку или поломает все. Но Шах замер, вернувшись в прежнее напряженное оцепенение, задумчиво уставился на кругляшок сладости у себя в руке.

— А правда обо мне никому не нужна. Она даже мне не нужна, вот только без нее я никто.

— Мне кажется, пора перейти к более крепким напиткам, — выдохнула Оксана и прикончила свой отвар. — А то что-то плохое настроение у нашего красавчика.

Верона напряженно стиснула руками платье, заглядывая джинну в лицо. Не ожидала она, что из приоткрывшихся чертогов разума первым делом польется боль и страх, отчуждение. Такие человеческие чувства, словно Шахрур никогда и не был черным.

— Мне нужны, — успокаивающе улыбнулась ведьма, но тут же исправилась под жгучим взглядом Оксаны. — Всем… Всем, кто тебя окружает. Ты хороший, Шах.

— Не думаю, что такой уж хороший… А, к дьяволу.

Шахрур поморщился и все же съел печенье, щедро запив его последней порцией настоя, будто тем самым проглотил вместе с угощением и страдания. — Не хочу говорить о себе. Лучше вы мне что-то скажите… У тебя, Оксана, дела, гляжу, идут неплохо? Новая жизнь полным ходом?

Под столом тени метнулась под ноги Оксаны. Верона сначала решила, что домовой, но того смыло с кухни на антресоли первой жгучей эмоцией Шаха. Никого чужого в квартире ведьма, впрочем, не чувствовала. Показалось по свежей памяти?

— Иногда мне трудно смириться с потерей, но я уговорила себя, что так Илюше только лучше… Я думаю о том, что он в месте, где больше нет страданий.

На лице Оксаны расцвела сначала одна эмоция, потом другая, затем третья, но никакую из них Верона не смогла бы для себя четко определить. Ведьма кусала губы, ожидая, когда же прорвется пузырь печали, что давит материнскую грудь по утрате ребенка, но находила только ужимки и ловкие прыжки с темы на тему.

— А как вам с Вероной живется? Не покусали еще друг друга? — Оксана посмотрела на Шаха.

— Ну, я бы не прочь и покусаться, если бы она не бегала от меня, как от огня…

Шах вдруг вытянулся на месте, встревожился, смутился, а потом поспешил загладить осадок тоски в глазах глупой улыбкой. Верона вжала голову в плечи. А под почти яростным взглядом Оксаны хотелось и вовсе раствориться, но рот подруги, словно игнорируя встревоженную позу и злые глаза, неизменно кололся ухмылкой.

— Даже так? Что это ты, друг мой хороший, влюбился в нашу ведьму?

— Нет, — протестовала Верона. — Он так шутит. Какие глупые у тебя шутки, Шах!

— Я не знаю. А разве не мог влюбиться? — перебил джинн, уставившись в глаза Оксане. Он вновь сглотнул нервный ком, — Шахрур выглядел человеком, который боится собственных мыслей, но, будучи загнанным в угол, пробует их на остроту.

— Мог, конечно… Но разве это случилось? — допытывалась Оксана.

— Прекратите говорить так, словно меня здесь нет! — взвыла Верона.

Шах нахмурился и поджал губы. Он повернулся к Вероне, как-то странно повел ладонью, вздохнул тяжелее, — но в конце концов лишь крепко переплел руки на груди.

— Я не знаю, потому что никогда не испытывал таких чувств. Но ты мне правда нравишься, Верона. Слишком сильно. Я думаю о тебе постоянно… И мне стыдно, что это легче выражать похотью или издевкой. Стыдно за эти сны и страшно обидно из-за того, что ты меня сторонишься. Но когда после той ночи… Когда ты плакала у меня на плече, мне было спокойно оттого, что я рядом…

Слова из сна мантрой слетали с губ Шахрура, вплетаясь в поток эмоций, что наконец нашли свободу. Без своей дерзкой маски и едкой злобы джинн казался еще более беззащитным, запутавшимся, сломленным. Верона не могла оторвать взгляда от его лица, заставляя замирающее сердце вновь и вновь начинать свой ход. И даже фыркнувшая сбоку Оксана не вызвала в ней чувства вины и сожаления за то, что чужое откровение могло причинить боль. Ведьма прижала руки к груди, когда подруга вдруг поднялась с места.

— Думаю, стоит вас оставить, — процедила она. — Не знаю, зачем приглашать человека, когда вы сами ищите уединения. Извращенцы какие-то.

Оксана встала, и в этот момент свет в кухне моргнул. Шахрур вздрогнул, настороженно и резко подорвался следом, но шагу так и не сделал. Не дал он пойти в прихожую за подругой и Вероне, отчего-то крепко схватил ее за руки на пороге кухни и все напряженно вглядывался в полутьму, где Оксана торопливо и зло одевалась. Ведьма дернулась пару раз, а там и затихла.