Вятские парни - [12]
Ник.».
И пришлось кланяться братцу, чтоб доставил послание по назначению:
— Гер, дружище. Я убедился, ты мне друг. Самый настоящий. Еще раз очень тебя, дружище, прошу отнести Наташе письмо. Я понимаю, тебе осточертело быть на побегушках. Посоветуй, как быть? По почте не могу, еще прочитает мать. Нужно в собственные руки, понимаешь? И только тебе, как другу, я доверяю. Понятно? А Кате нет. Не считаю ее своим другом. Ну, как — отнесешь?
Герка поморщился.
Колька, сделав вид, что не настаивает, как бы между прочим сказал:
— Знаешь, я решил нынче в летние каникулы поработать грузчиком на пристани. Заведутся в кармане деньжонки — выпишу из Ижевска централочку. Уж и постреляем же мы с тобой на озерах у Загарского моста! А ночью на бережку костерок запалим…
— Хватит, Черный! Уговорил.
— В собственные руки, или неси обратно.
— Да ладно. Знаю…
В пожелтевших старых книгах напечатано, что в далекие времена вятчане спешивших к ним на подмогу устюжан приняли за своих врагов. В овраге, очевидно поэтому названном Раздерихинским, произошло кровавое побоище.
В память легших костьми вятчане поставили над обрывом часовенку. С тех пор ежегодно в четвертую субботу после пасхи поминают тут убиенных — «своя своих не познавших» и справляют праздник «свистопляски»…
Николай, Катя и Герка еще издали услышали гудение ярмарки и голоса свистулек.
По площади, от знаменитого портала в Александровский сад до кафедрального собора, вытянулись веселой улицей серые парусиновые шатры и палатки, сооруженные за ночь. На открытых прилавках и полках выставлены разнообразные изделия местных умельцев для детской забавы и интереса взрослых: нарядные голубоглазые куклы, смешные собачки, пучеглазые кошки, гармонии, вертящиеся мельницы, домики, пароходы, гривастые деревянные кони, ружья, дудки, капокорешковые шкатулки, коробочки.
Среди пестроты изделий выделялись самобытной формой и броской хитроумной раскраской творения дымковских мастериц: глиняные чопорные франтихи, румяные с насурмленными бровями молодицы в кокошниках, бравые парни с балалайками, золоторогие олени, сердитые бородатые козлы, гордецы индюки.
Толкаясь в толпе, Ганцыревы увидели Аркашу, Женю, Доньку Калимахина. Донька был чуточку навеселе. Сияли, как и сам он, лаковый козырек заломленной фуражки и начищенные ваксой сапоги. Аркаша купил «тещин язык», а Колька на весь гривенник копеечных свистушек.
— Давайте выберемся из этой толчеи! — взмолилась Катя.
У палатки с напитками Коля заметил Наташу. Все дружно засвистели. Колька стоял, не зная, что делать. Потом тряхнул головой и тоже засвистел — долго, пронзительно. И на душе стало легче. Наташа повернулась, засмеялась, заткнув уши.
Купили «кислых щей» и чокнулись стаканами.
— А теперь в сад! — сказала Катя, взяв за руку Наташу. — Тебе очень идет эта прическа. И платье. Сейчас ты кажешься мне похожей на Веру из Гончаровского «Обрыва».
— Выдумщица ты, Катюша… Мне бы хотелось это услышать от… — Наташа лукаво повела глазами в сторону Николая и спросила: — А где же обещанный подарок, Коля?
Колька с благодарностью взглянул на нее: «Забыла. Не сердится». Он покраснел, заулыбался и торопливо выдернул руку из кармана. На ладони блестели жестью пять маленьких с колесиками свистушек.
— Пожалуйста, любую!
Наташа выбрала и попробовала посвистеть.
— Э, красавица, так у вас настоящего звука не получится. Дайте-ка, покажу!
Отодвинув плечом Кольку, Донька Калимахин взял у Наташи свистушку, поднес к своим губам и надул щеки.
Завертелось колесико, и тонкий пронзительный свист заставил девушку закрыть ладошками уши.
— Каково? Вот как следует обращаться, милая красавица, с этой крошечной свистулькой. А теперь, здравствуйте, с праздником вас и угощайтесь.
Соловей-разбойник вытащил из оттопыренных карманов пиджака полные горсти кедровых орехов. Щедро, с верхом сыпал в подставленные пригоршни.
С главной аллеи свернули в боковую, к берегу.
Донька, задевая плечом Кольку, шел рядом.
— Орехов хочешь — лезь в карман.
— Нет. Спасибо.
— Послушай, в голубом-то платье с оборочкой, у которой талия в рюмочку, как зовут?
— Спроси у нее, рюмочка! Сколько ты их опрокинул сегодня?
Донька нахмурился:
— Что оскалился-то? Зазноба твоя что ли? А ну тебя! Он обошел Аркашу с Женей и вклинился между Наташей и Катей. Подхватив их под руки, признался: — Прошу прощения, красавицы, за свою невоспитанность, необразованность. Не гимназист я. Всего простой рабочий, кухаркин сын. А вы обе нравитесь мне.
— Эй, Калимахин, они не одному тебе нравятся! — крикнул Аркаша.
— Знаю, знаю, — обернулся Донька. — Орехов хочешь?
— Не хочу. Объелся.
А Донька уже тащил Наташу и Катю к ротонде над обрывом.
— Красота! Простор какой, мать честная! — воскликнул он, наваливаясь на перила.
Внизу солнечными зайчиками трепетала гладь реки. У дебаркадера тускло дымили пассажирские пароходы «Помощник» и «Иловатский затон». С прижатых к дебаркадеру рыжих барж доносились выкрики: «Раз-два взяли… раз-два взяли…». Выбиваясь из сил, тянул работяга-буксир на ту сторону реки тяжелый, похожий на гигантскую черепаху, паром.
За одной из колонн ротонды Наташа увидела Кошменского с незнакомой девушкой в соломенной шляпке. Игорь, прижимая к своей груди ее зонтик, что-то рассказывал. Девушка смеялась и смотрела вдаль.
