Вятские парни - [14]

Кольку обрадовала и тройка с крестиком. Сегодня ему просто везло: француженка за перевод расщедрилась на четверку, а после урока гимнастики Кольку поманил мизинцем Томеш. Потрогал мышцы рук, взял за подбородок:

— Выше голову, Ганцырев! Держись соколом! Ежедневно тренируйся, тренируйся! Ни капли алкоголя. Запрещаю курить. Возьми это, читай на здоровье.

В тяжелом свертке были русские и чешские спортивные журналы.

На юбилейном вечере

Приближалась важная для гимназистов дата — столетие мужской гимназии.

На юбилейном торжестве обещали присутствовать сам начальник губернии с супругой и попечитель гимназии — местный миллионщик купец Булычев.

Еще за месяц до праздника в гимназии засуетились. В вечерние часы, после двухчасового перерыва, начиналась в классах деятельная работа: спевка хора, репетиции оркестра, подготовка чтецов и декламаторов, писание красками декораций, панно, гобеленов.

В спортивном зале гимнасты готовили свои номера. Обращали на себя внимание Колька и Федос Ендольцев. Разные стойки на руках, замысловатые комбинации на параллельных брусьях вызывали восхищение. Оба чувствовали гибкость, почти невесомость своего послушного тела. Томеш ходил довольный около снарядов, потирал руки:

— Браво, Ганцырев! Браво, Ендольцев! Браво!

Наконец, знаменательный день наступил.

В вестибюле повесили огромную, ярко раскрашенную афишу с программой концерта. Приосанился швейцар, начистивший до золотого сияния медные пуговицы и галуны своей ливреи.

Еще накануне, через Герку, послал Колька пригласительный билет Наташе, а в торжественный день, осмелев, зашел за ней на квартиру.

Наташа удивилась:

— Вот уж не думала… Я почти готова.

Она была в форменном коричневом платье и белом фартучке с пелеринкой.

— Пройди в мою комнату, — показала Наташа на дверь.

Колька попятился:

— Подожду у ворот.

Наташа кивнула головой. Через пять минут они уже шли по бульвару Николаевской.

Наташа молчала. А Колька поглядывал на нее сбоку и твердил самому себе: «Уж сегодня я спрошу ее… Обязательно. Вот сейчас…».

Он замедлил шаги, готовясь заговорить, приостановился. Наташа оглянулась:

— Ты что, Коля?

— Наташа, — заговорил он стесненно, — скажи, пожалуйста… Ты иногда вспоминаешь Митю Дудникова?

— Что это ты вдруг? — улыбаясь, протянула Наташа, заглянула ему в глаза и засмеялась: — Вон, оказывается ты какой? Ох, чудак!

Кольку обидел этот смех. Он наклонил голову и, глядя под ноги, быстро заговорил:

— Нет, ты скажи! Обязательно. Понимаешь, это важно для меня. Он, ты знаешь, хороший парень и мой друг. А это очень много значит, когда друг. И я должен…

— Ну, ну! — улыбаясь, торопила Наташа: — Почему ты сейчас вспомнил этого Дудникова? Ну, говори!

— Какие он стихи вчера написал! — Колька поднял голову: — И я хочу знать, как ты к нему относишься. Нет, серьезно, Наташа. Это очень важно.

Наташа перестала улыбаться и ответила, пожав плечами:

— Не знаю, Коля. Ты уже второй раз мне о Дудникове. А я, право, не знаю. Ну, он очень славный… стихи хорошие пишет… А как я отношусь?.. Право, не знаю. Ну, как ко всем… Правда… Кстати, а где он. Я что-то его давно не встречала.

Колька стал рассказывать о Мите, о его комнате, о книгах, но Наташа перебила:

— Пойдем, пойдем, Коля, скорее. А то опоздаем.

У освещенного фонарем парадного входа гимназии толпились люди. Подъезжали озорные лихачи, мирные извозчики, доставляющие гостей. На стеклах светлых окон мелькали тени.

Колька повел Наташу не к парадному подъезду, а во двор. Они прошли через черный вход.

На втором этаже, в коридоре, у выставки картин гимназистов-художников толпились какие-то люди в форменных мундирах, во фраках, незнакомые дамы в вечерних шелестящих платьях и в прозрачных митенках до локтей, белели батистовыми фартуками гимназистки, толкался свой брат гимназист, вертелись вежливые незнакомые щеголи. К стенке, к темным углам жались редкие реалисты.

Зазвеневший колокольчик приглашал в нарядный актовый зал. За большим столом, накрытым тяжелой бордовой скатертью, за вазами живых цветов, рассаживались высокие гости с директором гимназии в центре. На их груди сверкали «владимиры», «станиславы», «анны».

В переполненный зал Колька с Наташей не пошли, остановились у дверей, время от времени поднимаясь на цыпочки.

С высокой кафедры, часто поворачивая голову в сторону почетных гостей, директор говорил о славном пути вверенного ему старейшего учебного заведения. Говорил с паузами, тянул фразы, повторялся.

Колька слегка коснулся Наташиной руки, шепнул:

— Скучища. Пойдем посмотрим нашу художественную галерею.

На щитах, затянутых парусиной, висели портреты и пейзажи, написанные маслом, акварелью и углем на картоне. Было несколько удачных копий с известных картин Левитана, Куинджи, Айвазовского.

— Никак не думала, что у вас столько художников, — сказала Наташа. — А еще чем удивишь?

Они заглянули в физический кабинет, представляющий собой, благодаря декорациям, покой древнегреческого дворца. Из дворца попали в греческий храм, устроенный в шестом классе. Наташе понравился искусно сделанный портик с изображением бородатого Зевса, обнаженного гордого красавца Аполлона, Афины Паллады в воинском шлеме и других богов.