Вятские парни - [11]

Колька шел по Московской в толпе гуляющих, посматривая, не увидит ли он где-нибудь Митю Дудникова.

После встречи на пожаре он иногда забегал к Мите на Спенчинскую. В узкой комнатешке с одним подслеповатым окном, которую Митя снимал у старика портного, было тесно от книг. Книги заполняли самодельные полочки, затейливую этажерку, тоже самодельную, лежали стопками на столе, на подоконнике.

Книги придавали этой неказистой комнате с низким потолком и старыми блеклыми обоями какой-то особый уют.

Рыться в книгах было очень интересно. А еще интереснее слушать Митю, когда он, покашливая и смущаясь, начинал читать свои новые стихи. Митино лицо бледнело, прямые волосы падали на его высокий лоб, широко открытые глаза смотрели в пространство и глуховатый негромкий голос вздрагивал от волнения. Митя словно бы делился с приятелем своим, самым потаенным. И Колька любовался им. И был благодарен Мите за то, что тот открывает свою душу именно ему, Кольке. И каждый раз со стыдом вспоминался тот случай, а затем являлась мысль: «Какой же все-таки он чудесный парень, Митя Дудников!».

Иногда пили чай и разговаривали обо всем, но ни Колька, ни Митя не упоминали о Наташе.

Сегодня Колька уже побывал на Спенчинской, но Митю не застал. Хозяин сказал, что Митя ушел, наверно, в книжный магазин Балыбердина. Значит, он должен возвращаться по Московской.

Давно уже Колька не видел Наташу. И отношения у него с ней были странные. Встречи сдержанные, непродолжительные, обидные для Кольки.

Она часто проводила время в окружении вертлявых молодых модников. Однажды, сжимая в карманах кулаки, Колька поплелся следом за ее шумной компанией. Он видел, как Наташа смеялась, отвечая на шутки, как ей нравилось, что она одна здесь и что за ней так ухаживают, как ей было приятно сознавать свою силу.

Прошел он два квартала, а потом остервенился на себя и, снедаемый тоской, отстал.

По мостовой, цокая копытами, медленно выплясывал, изогнув шею, красивый жеребец в яблоках, а в легкой пролетке сидел Игорь Кошменский со своим дядей-горбуном, крупным вятским бакалейщиком.

Игорь, сильно натягивая вожжи, заставлял жеребца пританцевывать почти на месте, картинно изгибая шею, а сам, приподняв левую бровь, посматривал на гуляющих и, узнав знакомых, ухитрялся с ними раскланиваться.

Но вот он передал вожжи дяде, соскочил с пролетки и, улыбаясь, подошел к кому-то в толпе. Колька шел, уступая дорогу встречным, думал о своем, и ему совершенно безразличен был Кошменский, и его дядя-горбун, и красавец-рысак. Случайно попались ему на глаза, как вот эта вывеска, как фонарь над кондитерской, — промелькнули и следов не оставили.

Но тут толстые господа, плотно стоявшие на тротуаре, раздвинулись, и Колька увидел, как Игорь подсаживал в пролетку Наташу и разбирал вожжи. Его дядя, сладенько улыбаясь, что-то говорил Наташе и все кивал большой головой. Рысак вскинул голову и полетел, выбивая искры из мостовой.

Колька не помнит, долго ли он простоял у афишной тумбы, с яростью перечитывая афишу о спектаклях с участием знаменитого артиста императорских театров Мамонта Дальского. Потом, злясь на себя, медленно дошел до угла и опять увидел Наташу с Игорем. А дядя Игоря вновь садился в пролетку.

Наташа счастливо улыбалась. Игорь придерживал ее за локоть.

Недоброе чувство к Наташе, обида за себя, за Митю, толкнули Кольку вперед. Он смело подошел к ним и молча остановился перед Наташей. Игорь презрительно взглянул на него.

— А-а… Коля? — сказала Наташа. — Добрый вечер. Знакомьтесь, Кошменский.

— Мы знакомы! — сцепив зубы, грубо сказал Колька и вдруг, покраснев, стараясь скрыть свою грубость, заторопился: — Вы не встречали, Наташа, Митю Дудникова?

Наташа удивленно взглянула на Ганцырева:

— Постойте, Коля, разве вы с ним знакомы?

— Как же, конечно. Друзья мы.

Игорь стоял с Наташей, вежливо склонив голову.

— Друзья? Вы друзья с этим «беднягой Д»?

После этих слов Колька вспыхнул:

— Представьте, дружу! Этот самый «Д» — хороший товарищ.

— Простите, Ганцырев, — сдержанно и холодно прервал Игорь: — Минутку… Мы с Наташей только начали разговор, как вы подошли… Извините… Да и вообще я заметил, что Наташе не очень интересен ваш разговор о каком-то «господине Д»…

— Так вам не интересен Митя Дудников? — Кольку взорвало высокомерие Кошменского и особенно иронический тон Наташи: — А жаль! Среди вашей свиты поклонников Митя, пожалуй, был единственным, настоящим… рыцарем чести… что ли. И вы такого… Митя-то стихи писал о вас, Наташечка!

Колька круто повернулся, быстро-быстро пошел вниз по улице, и кулаки у него сжимались, и было стыдно за свою грубость, и сердце жгло ненавистью, как только он вспоминал Кошменского.

Калимахин свистит

Скоро любимый Колькин весенний праздник — свистунья. За день до открытия ярмарки-свистуньи Колька написал Наташе письмо, длинное, с упреками и извинениями за грубость. Второе на двух страничках. Потом опять длинное, но без упреков. И, наконец, вот это четвертое — короткое, из нескольких строк:

«Наташа! Завтра свистунья! Катя и все мы будем там. Если завтра в четыре часа я увижу Вас на игрушечной ярмарке, я подарю Вам глиняную дудочку или озорную свистушку с вертящимся колесиком.