Введение в изучение св. Григория Паламы [заметки]

Шрифт

Интервал

Мауристы — бенедиктинские монахи из Конгрегации св. Мавра, занимавшиеся изданием греческих святых отцов. Все их издания перепечатаны в Патрологии Миня и, в значительной части, сохраняют научное значение до сих пор. По их изданиям читали древних отцов отцы Церкви в последние столетия.

В русском переводе оба этих приложения сняты. Причины объяснены во вступительной заметке «От издателей».

О том, какой эта связь с «исканиями современной мысли» представлялась автору, см. ниже, ч. II, особ. гл. V (об «экзистенциализме», или «богословии бытия», и о «персонализме»).

Ср. Послесловие, раздел «Св. Григорий Палама и экуменизм».

Противопоставление взглядов св. Григория Кипрского и св. Фотия по вопросу об исхождении Св. Духа автор позднее признал необоснованным. См. ниже, ч. II, гл. VI.

Факт прямой ориентированности св. Григория Паламы на Григория Кипрского не подлежит сомнению. Тем не менее, нужно признать, что определяющим было воздействие не столько Григория Кипрского лично, сколько более общей традиции, восходившей к Никифору Влеммиду. См. примечания после гл. VI ч. II.

Неизданный текст Арсения Тирского [Ходатайство к Иоанну Кантакузину] просвещает нас относительно умеренной позиции св. Феолипта: «Епископ Филадельфийский, — пишет он, — отошел от общения с двумя патриархами–современниками; он не сослужил с ними и не поминал их имен на святой литургии, хотя это и имело причиной не догматическое заблуждение, не другие канонические соображения, а соборное распоряжение, даровавшее великий мир Церкви, — акт, который получил ревностнейшее одобрение императора, восстановившего поколебленную латинством Церковь. ” Один из двух патриархов, с которыми св. Феолипт прервал церковное общение, несомненно, Григорий Кипрский. Что касается «соборного распоряжения», то это — Томос 1285 г., осудивший Лионскую унию; действительно, из–за него произошел раскол, но это, по крайней мере в случае св. Феолипта, не было связано с его богословским содержанием.

И не ранее 1322 г. — наиболее вероятного года его блаженной кончины (Sinkewicz. Theoleptos of Philadelpheia…, 22–23).

Говоря о преп. Никифоре, св. Григорий Палама пишет, что Варлаам «не уважил его блаженного (направленного против унии) исповедничества и изгнания, к которому оно привело; он не уважил тех, кто поддерживали с ним отношения во время его изгнания и кому он преподал Божественное знание… я говорю о том Феолипте, которому город Филадельфия послужил светильником» и т. д. (Триады. II. 2, § 3 // 509. 12–14); ср.: Никифор Хумн. Похвальное слово св. Феолипту // J. F. Boissonade. Anecdota graeca. Paris 1833 [репринт: Hildesheim 1962]. V. 201–203; св. Филофей, Похвальное слово, 12 // 439.1 eJp. <561 A>. Св. Феолипта и св. Никифора до сих пор почитают на Афоне, в особенности в Карее, где они будто бы жили (Путеводитель по св. Афонской горе. М. 1903. С. 132).

Этот вывод, в основном, подтверждают новейшие исследователи, знакомившиеся с произведениями св. Феолипта во всей полноте: A. Rigo. Nota sulla dottrina ascetico–spirituale di Teolepto Metropolita di Filadelfia (1250/51–1322) // Rivista di studi bizantini e neoellenici. 1987. 24 (34). 165–200; Sinkewicz. Theoleptos of Philadelpheia…, 26–66. Тем не менее, систематического исследования исихастской традиции в тех формах, которые она имела в ближайшие десятилетия перед «исихастскими спорами», до сих пор не появилось. Это нужно связать и с крайне плохой изученностью религиозной жизни Византии более ранней — периода Комнинов. Весьма вероятно, что именно св. Феолипт был автором Канона Иисусу Сладчайшему и 4 стихир, следующих за ним: в греческих печатных часословах этот канон обычно атрибутируется исихасту XIV в. Феоктисту Студиту, однако из немногих средневековых рукописей, где составитель канона указывается, только 1 содержит атрибуцию Феоктисту, а 3 — св. Феолипту (Sinkewicz. Theoleptos of Philadelpheia…, 24). Для каждого, кому знаком этот канон, должно быть понятно, насколько его автор свыкся с непрестанным памятованием Имени Иисусова.

«Отшельник легко уловляется [врагом], ибо идет один», — пишет он монахам, восхваляя преимущества общежития (Учение, преподающее подобающее поведение сущим в общежитии монахам [Монашеские проповеди 9, 4] // Sinkewicz. Theoleptos of Philadelpheia…, 220. 35–36).

Ср.: выше, дополнения к прим. 23 к гл. I. О гимнографических произведениях св. Феолипта см. Sinkewicz. Theoleptos of Philadelpheia…, 24–25 (всего известно 5, в последнее время все, кроме одного, опубликованы, а для неизданного произв. опубликован итал. пер. ).

См. главным образом: P. Charanis. The monastic properties and the state in the Byzantine Empire // Dumbarton Oaks Papers. 1948. IV. 53–118, особ. 69–72, 111. [Во времена Алексия Комнина непримиримая оппозиция императору руководствовалась не каноническими, а догматическими соображениями — возглавлавивший ее митр. Халкидонский Лев впал в особого рода иконопоклонную ересь (согласно которой «относительное» поклонение усваивается не «характиру» иконы, как того требовало бы православное иконопочитание, а самому материалу; что же касается «характира», то он объявляется нетварным, и ему воздается поклонение боголепное). Ересь была осуждена на Константинопольском соборе 1085 г. Об исторических обстоятельствах спора см.: A. A. Glabina. JH ejpiV jAlexivou Komnhvnou (1081–1118) periV iJerw'n skeuw'n, keimhlivwn kaiV aJgivwn eijkovnwn e[ri» (1081–1095). (BuzantinaV keivmena kaiV melevtai, 6). Qess. 1972. По историко–догматическому контексту (полемика с армянским актистизмом, отталкиваясь от которого, Лев Халкидонский перенес актиститское представление о Теле Христовом на иконографический характир ипостаси Сына) см. ниже, ч. I, гл. V, прим. ii и указанную там лит., особ. работу Бусыгиной.]

Выраженная здесь патриархом гражданская лояльность по отношению к даже антиканоническому действию императора едва ли дает основание для столь далеко идущего вывода. Для современного читателя ситуация может стать более понятной по аналогии с позицией св. патриарха Тихона по отношению к так наз. «изъятию церковных ценностей»: правительство может забирать все, что ему угодно, не исключая и богослужебных сосудов, но ни священники, ни миряне не должны ему в этом помогать.

См., в частности, Житие св. Германа Святогорца 6, 15, 17, где св. Филофей доходит скрытой критики правила св. Афанасия в Лавре, основываясь на собственном опыте, так как он сам был там игуменом: P. Joannou. Vie de s. Germain l’Hagiorite par son contemporain, le patriarche Philothйe de Constantinople // Analecta Bollandiana. 1952. 70. 35–115 (P. 77–80, 83–84).

Дополнительно к тем данным, которые будут приведены об этой среде в примечаниях к последующим главам, здесь отметим еще некоторые исследования об исихастах–современниках св. Григория Паламы. Самое яркое из таких имен, совсем не упомянутых в книге, — преп. Максим Кавсокаливит (он должен был быть на поколение или более старше св. Григория). О нем см.: Н. Д. Барабанов. Исихазм и агиография: развитие образа св. Максима Кавсокаливита в житийной литературе XIV в. // Византийский временник. 1994. 55 (80). 175–180 (с дальнейшей библиографией). Об этом святом упоминают также все, кто пишет об афонском периоде св. Григория Синаита (см. ниже, ч. I, гл. II). Юродство этого великого делателя умной молитвы было вызвано упадком духовной жизни на Афоне рубежа XIII и XIV вв., однако, точно оценить степень этого упадка оказывается непросто. Из младших современников, не упомянутых в книге, вероятно, наиболее примечателен преп. Каллист Ангеликуд (в греч. и слав., но не в рус. Добротолюбии фрагмент его сочинения о молитве издан по новогреч. пер. и под искаженным именем Каллиста Тиликуды). Это автор особенно важных полемических сочинений против триадологии Фомы Аквинского, одно из которых издано (нам недоступно): S. Papadopoulou. Kallivstou jAggelikouvdh, KataV Qwma' jAkinavtou. Eijsagwghv, keivmenon kritikovn, uJpovmnhma kaiV pivnake». jAqh'nai 1970; см. также подробный разбор этого соч. в книге, которая может служить общим введением в сопоставление православной триадологии со схоластической: S. Papadopoulou. Sunavnthsi» ojrqodovxou kaiV scolastikh'" qeologiva» (ejn proswvpw/ Kallivstou jAggelikouvdh kaiV Qwma' jAkinavtou. ( jAnavlekta Blatavdwn, 4). Qess. 1970; ср.: также: St. Papadopulos. Thomas in Byzanz. Thomas–Rezeption und Thomas–Kritik im Byzanz zwischen 1345 und 1435 // Theologie und Philosophie. 1974. 49. 274–304. Именно преп. Каллист Ангеликуд, а также св. Нил Кавасила были первыми святыми отцами, опровергавшими томизм на основании знакомства со многими текстами в латинском оригинале. Не менее важный трактат (точнее, серия из 30 слов, только одно из которых издано) — Как Св. Дух действует в верных; о нем см. неопубликованную диссертацию, включающую изд. одного из слов и его франц. пер.: H. I. Ashiotis. «Comment le Saint–Esprit agit dans les croyants». Un traitй inйdit de Callistos Angйlikoudиs. Thиse prйsentйe en vue de l’obtention de la License en thйologie. Soutenue le 21 juin 1983. Institut de thйologie orthodoxe Saint–Serge. Paris 1983 (копия есть в библиотеке СПб. Духовной Академии). В дополнениях к настоящей книге мы не приводим суммарной библиографии по св. Филофею Коккину, т. к. основная ее часть — это новые издания его творений, на которые мы ссылаемся, а также исследования о церковной политике Византии, указанные в прим. 57 к этой главе. Кроме того, см. работы об анти–исихастской полемике Григоры (которому отвечал св. Филофей), указ. в гл. V ч. I, а также: Г. М. Прохоров. К истории литургической поэзии: гимны и молитвы патриарха Филофея Коккина // Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1972. 27. 120–149; Он же. Филофей Коккин о пленении и освобождении гераклиотов // Там же. 1979. 33. 253–260; PraktikaV qeologikou' sunedrivou eij» timhVn kaiV mnhvmhn tou' ejn aJgivoi» patroV» hJmw'n Filoqevou ajrciepiskovpou Konstantinoupovlew» tou' Qessalonikevw» (14–16 Noembrivou 1983) / Provnoia/ tou'… Pantelehvmono» B*. Qess. 1986; И. П. Медведев. Почему Константинопольский патриарх Филофей Коккин считал русских «святым народом»? // Славяне и их соседи. [Вып. 1.] Этнопсихологические стереотипы в Средние века. М. 1990. 73–82; I. Medvedev. Die Russen als «Heiliges Volk» aus der Sicht Konstantinopels im 14. Jh. // Geschichte und Kultur der Palaiologenzeit. Referate des Internationalen Symposions zu Ehren von Herbert Hunger (Wien, 30. November bis 3. Dezember 1994) / W. Seibt. (Цsterreichische Akademie der Wissenschaften. Philos. — hist. Kl. Denkschriften, 241; Verцffentlichungen der Komission fьr Byzantinistik, VIII) Wien 1996. 145–150; I Padri Esicasti. L’amore della quiete (ho tes hesychias eros). L’esicasmo bizantino tra il XIII e il XV secolo / Introduzione, traduzione e note a cura di A. Rigo. (Padri orientali, [9]) Magnano 1993. 175–180 (перевод по рукописи неизд. соч. св. Филофея К ревностному монаху, о еже како пребывати в келлии). См. также обзор исихастского движения во второй половине XIV в.: A. — E. N. Tachiaos. Le mouvement hйsychaste pendant les derniиres dйcennies du XIVe siиcle // Klhronomiva. 1974. 6. 113–130 (сокращ. серб. пер.: А. — Е. Тахиаос. Исихазм у доба кнеза Лазара // О кнезу Лазару. Научни скуп у Крушевцу 1971. Београд 1975. 93–103).

О св. Николае Кавасиле за последние 30 лет появилось довольно много литературы (в частности, см. ниже, ч. II, гл. VI, прим. 43). Важнейшей монографией о личности и учении (несмотря на появление большого числа публикаций — но либо слишком поверхностных, либо посвященных частным вопросам) остается: jA. jA. jAggelopoulou. Nikovlao» Kabavsila» Camaetov», hJ zwhV kaiV toV e[rgon aujtou'. SumboulhV eij» thVn makedonikhVn buzantivnhn prosopografivan. ( jAnavlekta Blatavdwn, 5). Qess. 1970; часть этой работы предварительно вышла по–сербски: А. А. Ангелопулос. Ученье Николе Кавасиле о животу у Христу. Београд 1967. Вышли материалы симпозиума (нам недоступно): PraktikaV Qeologikou' Sunedrivou eij» mnhvmhn tou' aJgivou Nikolavou Kabavsila tou' Camaetou'. Qess. 1984. Изданы впервые некоторые произведения — в греч. монографии Ангелопулоса, а также: B. S. Yeutogka. Nikolavou Kabavsila, JEptaV ajnevkdotoi lovgoi toV prw'ton nu'n ejkdidovmenoi. (EijsagwghV — Keivmeno — Scovlia). Qess. 1976; B. S. Yeutogka. Nikolavou Kabavsila, JOmiliva eij» toV swthvriu pavqo». (EijsagwghV — Keivmenon — Scovlia) // jEpisthmonikhV jEpethrivda Qeologikh'" Scolh'" jAristoteleivou Panepisthmivou Qessalonivkh». 1981 [1983]. 26. 341–368. Основополагающим для дальнейших исследователей стало переиздание критического текста толкования литургии, снабженное примечаниями лучших специалистов и editio princeps еще одного небольшого его сочинения со сходной тематикой: Nicolas Cabasilas. Explication de la divine liturgie / S. Salaville, R. Bornert, J. Gouillard, P. Pйrichon (Sources chrйtiennes, 4 bis). Paris 19672. (Посредственный рус. пер. в приложениях к Христианскому чтению за 1857 г. в: Писания св. отцев и учителей Церкви, относящиеся к истолкованию православного богослужения. СПб. 1857. Т. 2. Произведение важно и как документ догматической полемики с латинянами, в частности, тем, что именно в нем начинается многовековая полемика об эпиклезе, приведшая к осуждению под именем «хлебопоклонной ереси» западно–русского и, отчасти, греческого окатоличенного богословия на соборах Московском 1690 и Константинопольском 1691 гг.). Фундаментальный труд представляет собой комментированное критическое изд. главного сочинения св. отца — О жизни во Христе: Nicolas Cabasilas. La Vie en Christ / M. — H. Congourdeau. I–II. (Sources chrйtiennes, 355, 361). Paris 1989–1990. (Ср.: рус. пер.: Николай Кавасила. Семь слов о жизни во Христе. М. 1874 [репринт: 1995]; 18922). Однако, издательница ошибочно (вслед за неточными сведениями каталогов) отнесла к XV в. и не использовала при издании, вероятно, старейшую рукопись сочинения, исполненную при жизни автора (был жив еще в 1390–е гг.) двумя известными в исихастской среде писцами Иоасафом и Мануилом Цикандилисом, — ГИМ, Синод. греч., N 290 (идентификация писцов и передатировка рукописи: Г. М. Прохоров. Сочинения Давида Дисипата в древнерусской литературе // Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1979. 33. 32–54, особ. 38–40). Св. Николай Кавасила до старости, а может быть, и всю жизнь, не принимая монашеского пострига, вел жизнь исихаста в столице, будучи в звании мирянина. Естественно, что сегодня это делает его любимым героем «неоправославных» богословов, желающих спасаться без аскетики. Но уже чтение О жизни во Христе и особенно, последней главы, где говорится о хранении помыслов, могло бы дать понятие об известном различии между внутренней жизнью святого отца и тем поглощением «общечеловеческих ценностей» (т. е. удовлетворением страстей), к которому призывают обновленческие богословы. Выдвижение кандидатуры св. Николая — мирянина — в качестве одного из «исихастских» кандидатов на патриарший престол — еще одно свидетельство его аскетического духа, на сей раз, от сонма живших в его время отцов. Наконец, действительная степень конфликта кружка исихастов, к которому принадлежал св. Николай, с его мирским окружением видна из истории вокруг проповеднической деятельности св. Исидора (см. ниже, ч. I, гл. II, прим. iii). В советской византинистике св. Николаю посвящен ряд работ М. А. Поляковской; из них последняя: М. А. Поляковская. Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка (Дмитрий Кидонис, Николай Кавасила, Алексиос Макремболитес). Екатеринбург 1992.

Специально о Плифоне см. обзор новейшей историографии в: И. П. Медведев. Апофеоз Плифона: новая историографическая волна // Византийский временник. 1990. 51. 74–84. Основной работой о Плифоне остается: F. Masai. Plйthon et le platonisme de Mistra. Paris 1956. В целом о византийском гуманизме, включая Плифона, с подробной библиографией, см.: И. П. Медведев. Византийский гуманизм XIV–XV вв. Изд. 2–е, исправленное и дополненное. СПб. 1997 (в печати). Георгий Гемист Плифон (ум. в 1452 г. в возрасте ок. 100 лет) — философ и ученый, пользовавшийся огромным влиянием в светском обществе; был настроен антилатински и на таких позициях участвовал во Флорентийском соборе (правда, это не мешало Виссариону Никейскому — одному из главных деятелей унии — быть его учеником). В то же время, тайно он отрекся от всех видов христианства вообще и разработал собственную эзотерическую религию, заключавшую в себе, как ему казалось, высший смысл христианства, ислама и иудаизма, а также неоплатонистического язычества. (Так, христианскую Троицу в ней заменила «троица» Зевса, Посейдона и Геры… Специально о плифоновском «пантеоне»: I. P. Medvedev. Neue Philosophische Ansдtze im spдten Byzanz // Jahrbuch der цsterreichischen Byzantinistik. 1981. 31/2. 529–548). С этим учением полемизировал св. Геннадий Схоларий, который сумел сжечь основной вероучительный труд Плифона — «Законы» (поэтому дошедшие до нас лишь фрагментарно; полный рус. пер. фрагментов в: Медведев. Византийский гуманизм…). Таким образом удалось пресечь распространение плифоновских идей в Греции эпохи турецкого владычества, но влияние их на Западе было очень большим. Сочинения Плифона имелись даже в библиотеке Эразма Роттердамского. Плифона не в меньшей степени, чем его современника Николая Кузанского следует считать отцом религиозного синкретизма и эзотеризма (герметической традиции) итальянского Возрождения и более поздних эзотерических учений.

В последних двух абзацах автор формулирует свое представление о гуманизме, которого он продолжал держаться всю жизнь. Быть гуманистом означает не просто заниматься «гуманитарными» науками, но черпать именно из них основу своего мировоззрения и верований. В этом смысле он отнесет всех «гуманистов» к категории антипаламитов (хотя среди последних будут и люди другого типа — вроде Акиндина). Такое понимание «гуманизма» шло и идет до сих пор вразрез с преобладающей тенденцией западной историографии, согласно которой «гуманизм» определяется по более внешним признакам — занятиям «гуманитарными» дисциплинами. Название «гуманитарных» эти дисциплины получили по противопоставлению богословию (studia divinitatis — studia humanitatis, т. е. человеческие, а не божественные науки — грамматика, филология, риторика, история, педагогика, этика). (Один из последних и наиболее развернутых примеров такого подхода: H. — V. Beyer. Studien zum Begriff des Humanismus und zur Frage nach dessen Andwendbarkeit auf Byzanz und andere vergleichbare Kulturen // Buzantiakav. 1989. 15. 7–77). О. Иоанн, по всей видимости, в своем разграничении между занятиями науками и «гуманизмом» как таковым отправлялся от Синодика в Неделю Православия — содержащейся там анафемы тем, кто будет заниматься эллинской философией «не только для обучения» (см. ниже). Но отсюда не следует бесполезность такого подхода для науки. Со второй половины XIII в. в Византии — где занятия философией, филологией, историей существовали, разумеется, и прежде — в некоторых кругах гуманизм проявляется как особого рода духовно–интеллектуальный, психологический и эстетический комплекс. С гуманизмом итальянского Возрождения его роднит концепция человека как свободной, духовно эмансипированной, творческой и просвещенной личности, способной самостоятельно решать жизненные проблемы в соответствии с вечными идеалами греко–латинской античной цивилизации. Однин из первых подобных кружков сформировался вокруг Феодора Метохита — учителя св. Григория Паламы в пору его юности (см. след. главу). Последним таким кружком был тот, что собирался вокруг Плифона. Идейной основой всего движения — в кружке Метохита обозначившейся, а у Плифона достигшей крайнего выражения — было особое отношение к усвоению античного наследства; попытки его переосмысления и превращения в фактор мировоззрения; известное преодоление формализма в некоторых областях литературного творчества; идеал человека, основанный на интеллектуальной культуре человека–гражданина, призванного играть активную роль в государстве; повысившийся интерес к восприятию культурных ценностей соседних народов и ориентация на западную литературу; наконец, использование неоплатонизма в качестве философской основы своего мировоззрения и даже неопаганизм как система взглядов, представлявшая антитезу христианству (разумеется, у Метохита до последнего дело не доходило). — И.М.

Синодик предает анафеме «тех, кто основательно предается наукам эллинов <= язычников], а не занимается ими только ради упражнения, и принимает их легкомысленные мнения» (Triw/vdion. jAqh'nai 1930. 148 <у греков полный текст Чина Православия сохранился и входит в состав Триоди постной (в России анафематизмы и все тексты доктринального содержания были выведены из употребления при Екатерине II, а все анафемы вообще — после большевицкого переворота); крит. изд. Синодика: J. Gouillard. Le Synodikon de l’Orthodoxie // Centre de recherche d’histoire et civilisation byzantines. Travaux et memoires. 1967. 2. 1–316; рус. пер. и изд. по нескольким ркп.: Ф.И. Успенский. Синодик в Неделю Православия. Одесса 1893; специально о процессе Итала см.: J. Guillard. Le Proces officiel de Jean l’Italien. Les actes et leurs sous–entendus // Centre de recherche d’histoire et civilisation byzantines. Travaux et memoires.1985. 9. 133–174; Idem. Une lettre de (Jean) l’Italien au patriarche de Constantinople? // Ibid. 175–179].

Св. Григорий Нисский следовал здесь преданиям о Моисее, распространенным в иудейском мире перед приходом Спасителя и принятых затем церковными авторами; см. особо статьи сборника: Moise, l’homme de l’alliance / H. Cazelles et al. (Cahiers Sioniennes, spec. issue) Paris 1955.

Это предположение подтвердилось позднейшими исследованиями, хотя вопрос все еще нуждается в изучении (главное препятствие — очень слабая изученность догматических споров и истории монашества в эпоху Комнинов). См. особенно: A. Rigo. Monaci esicasti e monaci bogomili. Le accuse di messalianismo e bogomilismo rivolte agli esicasti ed il problema dei rapporti tra esicasmo e bogomilismo. (Orientalia venetiana, II). Firenze 1989.

Св. Филофей. Похвальное слово, 17 // 446 <568 A>. Афонский Патерик указывает днем праздника «св. Никодима, учителя Григория Паламы» 11 июля. [О преп. Никодиме известно очень мало; соврем. свод данных — статья в PLP 20374: монах Ватопеда с 1316 по 1319, в это же время — наставник св. Григория Паламы; до 1316 — монах горы св. Авксентия; умер в глубокой старости; поддерживал Андроника II против Андроника III.]

Согласно св. Филофею, решение св. Григория Паламы было принято вследствие явления св. Дмитрия, удержавшего его в Фессалонике, но разрешившего уехать его собратьям.

Действительно, он снова отправится на Афон, чтобы принять постриг от св. Григория Паламы, когда тот будет уже игуменом (Житие св. Исидора, 25 // 358.6–7), т. е. около 1335 г.

Житие св. Исидора, 23 // 354.23–25: «не мужам токмо, но и женам, и не из одних низших и меньших частей <общества>, но и от благородных».

Служение св. Исидора в кружке мирян в Фессалонике, а затем и деятельность жившего в Константинополе мирянином св. Николая Кавасилы дали образец истинно православного ответа на вопрос, можно ли спастися, живя в миру. Ответ: можно, но только если жить не по–мирски. Такой же ответ давали и монахи IV–V вв. (работа, написанная по материалам древних патериков: K.Ware. The Monk and the Married Christian: Some Comparisons in Early Monastic Sources // Eastern Church Review. 1973. 5. 72–83) и сегодняшние подвижники благочестия (прот. Иоанн Журавский. О внутреннем христианстве. СПб. 1994).

В частности, в вопросе о браке св. Исидор цитировал ап. Павла: время прекращено есть прочее, да и имущии жены, якоже не имущии будут… преходит бо образ мира сего (1 Кор. 7, 29 и 31). Оставление женами мужей под влиянием его проповеди не представляет собой не только чего–либо невероятного, но даже чего–либо необычного: такова же была, согласно их житиям, проповедь апостолов, причем, для апостола Андрея именно подобные последствия его проповеди стали причиной казни. Собор в Ганграх (ок. 340 г.) анафематствовал женщину, оставляющую мужа ради принятия монашества, однако оговорив, мотив анафематствуемого поступка — «гнушение» (прав. 14; ср. остальные правила этого собора, запрещающие ряд вещей, вроде воздержания от мяса или обособленных богослужебных собраний, когда они делаются по гнушению). Православное каноническое право содержит формальное дозволение оставлять супруга ради монашества даже без его (ее) согласия: «Вопрос 12. Как принимать надобно состоящих в супружестве? Ответ. И тех, которые приступают к подобной жизни, состоя в брачном сожитии, надобно допрашивать: с согласия ли делают сие, по заповеди апостольской? Ибо сказано: своим телом не владеет (1 Кор. 7, 4). И таким образом приходящаго принимать при многих свидетелях; потому что всего предпочтительнее послушание Богу. Если же другая сторона возмущается и спорит, менее заботясь о благоугождении Богу; то да будет приведен на память Апостол, который говорит: в мир призва нас Бог (1 Кор. 7, 15), и потом да исполняется повеление Господа, сказавшаго: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену, и чад, и братию, и прочее, не может Мой быти ученик (Лук. 14, 26); ибо всего предпочтительнее повиновение Богу. А мы знаем, что во многих намерение жить в чистоте не редко превозмогало вследствие усильной молитвы и неослабного поста; тех же, которые еще упорствуют, Господь к согласию с здравым суждением приводит часто и телесною необходимостью» (св. Василий Великий. Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах, 12 // Творения иже во святых отца нашего Василия Великаго, архиепископа Кесарии Каппадокийския / Новый исправл. пер. МДА. СПб. 1911. II. 348–349). Как во времена св. Василия на то «монашеское» движение, к которому принадлежал он сам и главным организатором которого он сделался (фактически же это было движение мирян — не имевших никакого пострига и никогда не употреблявших применительно к себе слово «монах»), возводились всевозможные обвинения, так и на исихастскую проповедь относительно христианской жизни в миру нападали очень многие — и не только от внешних, но и от своих (ср. рассказанный ниже эпизод с исихастом Иовом из Жития св. Григория Паламы).

О. Иоанн Мейендорф впоследствии посвятит статью участию св. Василия Великого в движении «совершенных (в том смысле, что принимают все Христовы заповеди как вполне обязательные для себя лично) христиан»: J. Meyendorff. St Basil, Messalianism and Byzantine Christianity // St Vladimir’s Theological Quarterly. 1980. 24. 219–234. Эта статья была написана под преимущественным влиянием работ дом Жана Грибомона (сейчас собраны в: J. Gribomont. Saint Basile: Evangile et Eglise. Melanges. (Spiritualite orientale, 36–37) Abbaye de Bellefontaine 1984. T. I, II). Примечательно, что именно ученик дом Грибомона — Антонио Риго — написал наиболее полную на сегодня работу о св. Исидоре (в качестве отдельного экскурса внутри монографии: Rigo. Monaci esicasti e monaci bogomili… 238–248).

Для понимания действительной грани между византийским исихазмом и еретическими движениями необходимо представлять себе, насколько укоренены в церковной традиции и уверенность в невозможности спасения при такой жизни, во оправдание которой бывает лишь отговорка «ведь я же не монах», и терпение поношений за это от тех, кто именует себя православными.

Вопрос об отношении исихастов XIV в. в частности и наставников умного делания в общем к почитанию святых икон относится к числу наиболее трудных. (Новейшую библиографию применительно к виз. исихазму см. ниже, прим. 61). Все западные ученые, изучавшие этот вопрос применительно не только к поздневизантийскому, но и к раннему монашеству (кажется, без исключения), сходятся на том, что учителя умной молитвы если не отрицали иконопочитание категорически, то, по крайней мере, должны были его игнорировать. (Основная библиография по раннему мнимому «иконоборчеству»: L.W. Barnard. The Graeco–Roman and Oriental Background of the Iconoclastic Controversy. (Byzantina Neerlandica, 5) Leiden 1974; Ch. von Schonborn. La ‘lettre 38 de St. Basile’ et la probleme christologique de l’iconoclasme // Recherches de sciences philosophique et theologique. 1976. 60. 446–450; G. Tummel. Nylus von Ankyra // Byzantinische Zeitschrift. 1978. 71. 10–21; Idem. Die bilderfeindliche Schriften des Epiphanios von Salamis // Byzantinoslavica. 1986. 47. 169–188; Ch. Murray. Le probleme de l’iconophobie et les premiers siecles chretiens // Nicee II, 787–1987. Douze siecles d’images religieuses. Actes du colloque international Nicee II tenu au College de France, Paris, les 2, 3, 4 Octobre 1986 / F. B?spflug, N. Lossky. Paris 1987. 39–50; P. Maraval. Epiphane, “ Docteur des iconoclastes» // Ibid. 51–62). С ними можно согласиться отчасти, а именно в том, что умная молитва, будучи (согласно учению святых подвижников и, следовательно, Православной Церкви вообще) существенно необходимой для спасения, не требует молитвенного обращения к иконам в качестве необходимого своего условия. Именно этим объясняется, например, отсутствие икон в кельях древних монахов или отстутствие упоминаний о иконах в их аскетических наставлениях. Но нельзя согласиться с трактовкой учения о «безвидности» умной молитвы или даже запретов молитвенного взирания на иконы (встречающихся у свв. Нила Синайского и Епифания Кипрского) как иконоборчества в действительном смысле слова. В единодушии западных ученых по данному вопросу сказывается традиция другого типа молитвы и другого, по своему смыслу, иконопочитания.

С одной стороны, для человека западной религиозной культуры использование воображения при молитве вполне законно. Поэтому категорический запрет воображать перед собой во время молитвы что бы то ни было, хотя бы даже икону — принадлежащий к тем истинам, которые православный человек должен усваивать в первую очередь, — кажется для них, в лучшем случае, какой–то своеобразной аскетической традицией, ни в коем случае не исключающей остальных. Они видят в ней особенность какого–то «исихастского» способа молиться… Но, если бы это действительно было так, в Православной Церкви существовали бы какие–то другие наставления — о том, как молиться при помощи воображения. В действительности же таких не только не существует, но имеются в изобилии писания Отцов против увлечения западной религиозной практикой (особенно характерны писания свят. Игнатия Брянчанинова). Вся Православная Церковь обучена молиться только тем, единственным, способом, которому учат святые отцы: заключать ум в слова молитвы — не обращая внимания ни на какие представления, воспоминания и ощущения. Если бы этот способ действительно содержал в себе скрытое семя иконоборчества, то иконопочитание никак не могло бы сохраниться, и, уж тем более, не монахи бы оказывались в свое время самыми сильными его защитниками.

С другой стороны, содержание понятия «иконопочитание» в западном научном мире обычно известно из римско–католического учения (это относится и к протестантам, которые его отрицают). Между тем, в догмате о иконопочитании (как известно, прямо следующем из христологии) между латинским миром и Православием находится существенное различие (которого и не могло бы не быть — ведь догматические корни раскола 1054 г. и даже сама официальная мотивировка анафематствования Рима, звучавшая в XI–XII вв., находятся в области христологии). О таком различии можно догадываться по различию в самом религиозном искусстве, за которым прямо видна ориентация на разные потребности духовной жизни. Последнее свидетельствует не просто о различии аскетических традиций, но еще и о разной ориентации аскетики, или, что то же самое, разном понимании цели христианской жизни — спасения. Конкретно же в догмате о иконопочитании различие состоит в следующем. Согласно латинскому учению, икона свята лишь по своему отношению к изображаемой реальности, сама же божественная реальность в иконе не присутствует. Согласно же учению православному (в основных чертах — в рамках более общего представления о церковных символах — сформулированному еще в творениях свв. Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, но в спорах о иконопочитании выраженному, главным образом, св. Иоанном Дамаскиным), само «отношение» (scevsi»), которое определяет святость иконы, обусловлено присутствием в ней нетварных божественных энергий, то есть самой реальности Божества. Единственная работа, в которой указанное различие подробно исследовано, написана римско–католическим автором: Сh. von Schonborn. L’icone du Christ. Fondements theologiques. (Paradosis, 24). Fribourg/Suisse 1976 (Paris 19863. Coll. Theologies). Автор рассматривает учение св. Иоанна Дамаскина (о реальном присутствии Божества в иконе благодаря нетварным энергиям) и находит его полное отличие от учения латинского, которое в его глазах отождествляется с учением Церкви. Патристическое оправдание латинского воззрения он находит, главным образом, у св. Феодора Студита, для которого — в отличие от св. Иоанна Дамаскина — важнейшая линия защиты иконопочитания проходит по обоснованию «соответствия» между иконой и архетипом. Однако, впечатление об отсутствии у св. Феодора Студита элементов учения св. Иоанна Дамаскина возникло лишь вследствие игнорирования другого очень важного аспекта его учения об иконе — а именно, о значении надписания (без которого, согласно VII Вселенскому Собору, икона не считается освященной). Согласно свв. Дионисию (см. особ. его О божественных именах) и Максиму, именно имя является исконным и главным «образом», от которого, согласно VII Вселенскому Собору, почерпают освящение и другие, зримые образы. Поэтому надписание на иконе Имени Божия или имен святых угодников, само по себе, уже есть реальное присутствие именуемых, и притом, реальность этого присутствия обеспечивается божественными энергиями (даже если речь идет о святых, их вечная жизнь и их жизнь на иконе — это их жизнь в Боге). Это учение о значении надписания иконы — в частности, согласно VII Вселенскому Собору и св. Феодору Студиту, было проанализировано в незаслуженно мало замеченном исследовании (не использованном у о. фон Шёнборна): G. Lange. Bild und Wort. Die Katechetischen Funktion des Bildes in der griechischen Theologie des sechsten bis neunten Jahrhunderts. (Schriften zur Religionspadagogik und Kerygmatik, VII). Wurzburg 1969.

Что же касается латинского учения, то его представление о иконе как совершенно лишенной присутствия Божества, остается возвести только к одному источнику — к придворному богословию Каролингов, точнее, к иконоборческим Libri Carolini, составленным при дворе Карла Великого в опровержение VII Вселенского Собора. Впоследствии — после немалой борьбы — всеобщее признание VII Вселенского Собора на Западе утвердилось, однако к принятию православного догмата о иконопочитании это не привело. Произошла мутация, вызвавшая к жизни доктрину схоластов и Тридентского собора о почитании икон, несмотря на заведомое отсутствие в них Божества. (Основная библиография: A. Boureau. Les theologiens carolingiens devant les images religieuses. La conjecture de 825 // Nicee II, 787–1987… 247–262; K. Schatz. ?cumenicite du concile et structure de l’Eglise a Nicee II et dans les Livres Carolins // Ibid. 263–270; M. Maccarone. Il papa Adriano I e il concilio di Nicea del 787 // Annuarium Historiae Conciliorum. 1988. 20. 53–134; W. Hartmann. Das Konzil von Frankfurt 794 und Nizaa 787 // Ibid. 1988. 20. 307–324; о богословии при Каролингах в целом см. очень важную работу православного автора: R. Haugh. Photius and the Carolingians. The Trinitarian Controversy. Brookline, Mass. 1975). Подобная мутация, вызванная необходимостью согласовать иконоборческие выводы из принятой христологии со сложившейся практикой иконопочитания, не составляет какого–либо исключительного достояния Запада: то же самое наблюдалось в тех течениях монофизитства, которые сохраняли иконопочитание (что же касается несториан, с которыми латиняне были отождествлены в первые века раскола, то они с течением веков стали самыми строгими иконоборцами).

В вопросе об иконопочитании у исихастов перед нами хороший пример того, как второстепенная подробность исихастского движения фокусирует на себе все догматическое и аскетическое Предание.

Григора описывает эти «еретичесткие» учения с обычной для жанра «антиритик» передержкой: Считая заблуждением все праздничное песнопение христиан к Богу, помногу же проводя время в винопитии <букв. питии нерастворенного вина> и всецело предавшись роскошным угощениям… прельщали женское легкомыслие и <таким образом> достигали одного из двух: либо увлекали их мужей в бездну своей ереси, или, отлучив их от своих мужей, превращали в своих собственных спутниц и прислужниц. (Антирритика I // 145.10–147.3). Этот текст хорошо соотносится с тем, что Акиндин писал о деятельности Исидора в Фессалонике.

Именно это случилось со св. Афанасием Константинопольским (Житие, написанное Иосифом Калофетом // jIwshVf Kaloqevtou Suggravmmata / D. G. Tsamh (Qessalonikei'" buzantinoiV suggrafei'", 1). Qess. 1980. 498–500; Житие, написанное Феоктистом / А.И. Пападопуло–Керамевс (см. выше, гл. I, прим. 34). 37–38), самим св. Григорием Паламой (Григора. Антирритика I .; История. XXIV. 2 // II. 1146 etc.; ср.: Заявление антипаламитов в июле 1347 г. // PG CL. 882 B, в котором св. Григорий Палама обвиняется в том, что «обнажил» — иконы монастыря Перивлепты, а в монастыре Воскресения ел и мылся в великую пятницу); ср.: К. Ф. Радченко. Религиозное и литературное движение в Болгарии в эпоху перед турецким завоеванием. Киев 1896. 89–98, который устанавливает тесную параллель между духовным учением Григория Синаита и богомильством. Однако, он не знает о традиции Евагрия и Макария, давно приобретшей права гражданства в среде православного восточного монашества, из которой Григорий Синаит заимствовал суть своих формулировок и своего учения. Равным образом, вероучительное противостояние богомильства и исхазма значительно резче, чем считает автор.

О этих контактах мы располагаем еще одним свидетельством, относящимся также к 1325 г.: согласно соборному акту, датированному этим годом, некий монах из монастыря Христа Филокалла в Фессалонике лечился средствами, которые посоветовал ему один богомил, и за это его едва не осудили: Das Register des Patriarchats von Konstantinopel. 1. Teil. Edition und Ubersetzung der Urkunden aus den Jahren 1315–1331 / H. Hunger, O. Kresten. (Corpus Fontium Historiae Byzantinae, XIX/1) Wien 1981. 535–541 (N 95).

Ср.: Св. Иоанн Мосх. Луг духовный, 4 // PG LXXXVII. 2856 BC [рус. пер.: Блаж. Иоанн Мосх. Луг Духовный / Пер. прот. М. И. Хитрова. Сергиев Посад 1915 (репр.: Оптина Пустынь 1991). 9; повествователь этой истории авва Леонтий в воскресенье приходит в церковь киновии. В целом о сочетании киновиальной жизни с лавриотской в палестинском монашестве этого времени см.: J. Binns. Ascetics and Ambassadors of Christ. The Monasteries of Palestine 314–631. (The Oxford Early Christian Studies) Oxford 1994. 44–45 (св. Феодосий Киновиарх начальствует над общежитием, а св. Савва Освященный — над лавриотами)].

Св. Филофей. Похвальное слово, 29 // 457–458 <573 B–574 B>. Иов был строгоим исихастом, ставшим на некоторое время игуменом Лавры. Он фигурирует в Житии св. Афанасия, написанном Феоктистом (Житие, написанное Феоктистом / А.И. Пападопуло–Керамевс. 13) и, главным образом, в Житии св. Германа Святогорца (Filoqevou Kokkivnou JAgiologikaV e

Это намерение св. Филофея было оценено составителями Добротолюбия — святыми Макарием Коринфским и Никодимом Святогорцем. Отрывок из Похвального слова св. Григорию Паламе, рассказывающий об эпизоде с Иовом, был ими включен в сборник. См. пер. свят. Феофана Затворника: Добротолюбие в русском переводе. СПб. 19002. 5. 477–482. Подобным же образом используется этот эпизод в наставлениях современных пустынножителей Абхазии: Монах Меркурий. В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя / Игумен N, Алексей К. Москва 1996. 89–90.

Переводим isihasterion как скит за неимением точного славянского эквивалента («безмолвница» в таком значении неупотребительно). По смыслу же это точно соответствует скитскому уставу — среднему между пустынножительным и общежительным: будние дни проводятся уединенно, а суббота и воскресенье в совместном всенощном бдении и причащении.

Похвальное слово, 30 // 459.11–21 <574 BD>. Еще сегодня монахи Лавры показывают место, где на обрывистом склоне над Лаврой находился isihasterion св. Григория Паламы: там была выстроена часовня, видимая из монастыря. Чтобы подняться к часовне, нужно потратить примерно час.

Скит, в котором жил св. Каллист, находился, вероятно, недалеко от Лавры, но скорее всего речь идет о Магуле, пустыне св. Григория Синаита, находящейся неподалеку от монастырей Ивирского и Филофеевского, о которых говорит здесь Каллист. Действительно, нам известно из других источников, что Каллист, хотя и покинул на некоторое время Магулу, вернулся туда до 1340 г. (см. выше) и подписал там Святогорский Томос

Там, где он говорит об Акиндине, св. Григорий Палама обвиняет Варлаама в том, что тот погубил души своих учеников (toаj aЬtь foitїsantaj): Против Акиндина. I. 8 // GPS III. 72.1–5

Против Акиндина. VII. 16 // GPS III. 505.9–11/ Акиндин сам подтверждает, что он был духовным сыном Паламы, когда призывает последнего отказаться от своего богословия. Против Паламы. I. Monac. gr. 223. F. 24 v.). Он признается также, что Палама защищал его перед монахами, изгонявшими его из афонских монастырей (Письмо к Паламе. Ambros. gr. 290. F. 75 v.). В другом месте Палама называет Акиндина aUtop§twr monacOj (Против Акиндина. II. 17 // GPS III. 143.14, желая этим сказать, что Акиндин не устоял в повиновении своему духовному отцу.

Св. Филофей. Похвальное слово, 37 // 469.18–23 <581D–583 C>. Это свидетельство Св. Филофея мне кажется весьма недвусмысленным: Есфигмену не назван по имени, когда патриарх рассказывает об избрании св. Григория (39 // 471.1–18 <581 D>), но упоминается, когда речь заходит о деятельности св. Григория Паламы как игумена (38 // 470.3 <582 C>). Учитель безмолвия, следовательно, никогда не был настоятелем Лавры, как я писал (Les debuts de la controuverse hesychaste // Byzantion. 1953. XXIII. P.101[репринт: ByzHes, I]), поверив M. Jugie (Palamas, Gregoire. Col.1736). Впрочем, воспоминание об игуменстве св. Григория Паламы сохранилось в Есфигмену (Smurnakh. TO ?gion ?roj. 635).

Существующее теперь изд. этого диалога указ. в прим. 1 к этой главе.

ействительная последовательность развития спора в плане вероучения (т. е. в той самой области, где он первоначально возник) реконструируется теперь существенно иначе вследствие передатировки выдвинутого Варлаамом проекта объединения с латинянами. Ниже мы будем излагать параллельно эту новую реконструкцию хода событий, предложенную Робертом Синкевичем (см., главным образом: R.E. Sinkewicz. A New Interpretation for the First Episode in the Controversy between Barlaam the Calabrian and Gregory Palamas // The Journal of Theological Studies. 1980. N.S., 31. 489–500).

Любая реконструкция догматических и философских воззрений Варлаама в период его деятельности в Византии пока обречена на гипотетичность. — Слишком многое, как из произведений самого Варлаама, так и других авторов, могущих иметь значение для определения исторического контекста его мысли, остается неизученным и даже неизданным. Что же касается гипотез, то их к настоящему времени предложено две: настоящая гипотеза о. Иоанна Мейендорфа (изложенная, главным образом, в статье: Humanisme nominaliste et mystique chretienne a Byzance au XIVe siecle // Nouvelle revue theologique. 1957. 79. 905–914 [репринт: ByzHes, VI]) и альтернативная к ней гипотеза о. Роберта Синкевича; автор настоящего примечания имеет свою собственную — третью. Об этом см. в Послесловии, прим. 61. Не может быть спора лишь о том, что Варлаам основывал свой проект на какого–то рода агностицизме по отношению к догматической истине. Последний вопрос, по существу, является одной из форм постановки более общего вопроса: действительно ли «паламизм» нужно отождествлять с предшествовавшим ему церковным Преданием, то есть с Православием как таковым? Подробнее о проекте Варлаама см. ниже.

Варлаам вел в 1334 г. переговоры с двумя прибывшими в Константинополь в качестве папских легатов епископами–доминиканцами — Франческо да Камерино и Ричардом Английским. Именно в результате этих переговоров (а не во время поездки к папскому двору в Авиньон в 1339 г., как будет сказано ниже у о. Иоанна Мейендорфа) Варлаам предложил свой проект церковного объединения.

Св. Григорий Палама получает список V Слова против латинян Варлаама (Против возражений латинян: о том, что им невозможно в собеседованиях с греками доказать посредством силлогизмов, будто не только Отец есть начало и источник божественности) в праздник Пятидесятницы, 19 мая 1336 г. Слово это не издано до сих пор. Его подробный разбор: R.E. Sinkewicz. The Doctrine of the Knowledge of God in the Early Writings of Barlaam the Calabrian // Mediaeval Studies. 1982. 44. 181–242, особ. 189–196. Опровергая здесь возможность получения достоверных знаний о Боге силлогистическим путем, Варлаам, как заметит св. Григорий Палама (в своем Первом письме к Акиндину, содержащем реакцию именно на данный трактат), упустит из виду наличие другого пути — опытного познания Бога, — которым единственно и становится доступным точное знание догматов. Начальный этап полемики между св. Григорием и Варлаамом прослеживается, таким образом, по следующим произведениям: I. Косвенная полемика: 1334–1336. Секретные переговоры Варлаама с папскими легатами в 1334 г. и его письменный проект 1335 г. (о нем см. ниже); Аподиктические трактаты св. Григория Паламы как реакция на просочившиеся слухи о идеях, высказанных в этих переговорах. II. Прямая полемика: 1336 г. и далее. Начальный (мирный) ее этап фиксируют 6 тесно связанных между собой документов: 1. V Слово против латинян Варлаама; 2. Первое письмо к Акиндину св. Григория Паламы; 3. Первое письмо к Паламе Варлаама; 4. Первое письмо к Варлааму св. Григория Паламы; 5. XVI Слово против латинян Варлаама; 6. Второе письмо к Варлааму св. Григория Паламы. Точную хронологию этих произведений, хотя бы относительно друг друга, установить не удается. Оба письма св. Григория Паламы к Варлааму образуют вместе единый трактат, направленный преимущественно на опровержение тезисов первого письма Варлаама к св. Григорию. XVI Слово против латинян Варлаама (не издано) содержит некоторые черты, которые могут интерпретироваться как реакция на Второе письмо Варлааму. Анализ всех 6 документов во взаимной связи: Sinkewicz. The Doctrine of the Knowledge of God… 188–222. См. также ниже о Втором письме Акиндину св. Григория Паламы. Второе письмо Варлааму содержит уже защиту исихастского способа молитвы (см. ниже), что знаменует собой следующий этап полемики — расширение ее на область аскетики.

Подробно см. в части II, гл. II.

Предложенная здесь историческая интерпретация поездки Варлаама в Авиньон основывается, главным образом, на той датировке объединительного проекта Варлаама, которую предложил его издатель, Чиро Джьянелли (см. выше, прим. 22). Только в 1977 г. Ж. Даррузес доказал, что составление проекта имело место вскоре после избрания Бенедикта XII 20 декабря 1334 (J. Darrouzes. Les regestes de 1310 a 1376. (Le Patriarcat Byzantin, Serie I: Les regestes des actes du Patriarcat de Constantinople; vol. I, Les Actes des Patriarches, fasc. V). Paris 1977. 129–130 (N 2170); ср.: 145 (N 2189)). Это повлекло за собой пересмотр всей последовательности событий, связанных с началом исихастских споров, а заодно и дальнейшее уточнение даты проекта Варлаама: конец зимы или начало весны 1335 (Sinkewicz. A New Interpretation for the First Episode…). Что касается миссии в Авиньон, то от нее сохранились и опубликованы две латинские речи Варлаама чисто политического содержания; в частности, он говорит в них о том, что был послан тайком от греческого народа, по единоличной воле императора (подробно см.: Ibid. 489–490).

Характерно, что последнюю мысль высказывает Акиндин — то есть тот, кто и сам еретик. Церковные же правила разделяют два случая. 1. Еретичествующий — не епископ (тогда уже не важно, кто он: мирянин, монах, диакон, священник, настоятель и т. п.). Здесь сохраняют полную силу слова апостола Павла: Еретика человека по первем и вторем наказании отрицайся (Тит. 3,10). К ним не прибавлено никаких церковных правил. Это означает, — и именно такое понимание этого подверждает практика святых отцов, — что не следует ожидать каких–либо церковных осуждений, например, еретичествующего священника. Прекратить с ним молиться, исповедываться и причащаться у него, перестать сослужить с ним нужно немедленно. Сначала нужно прервать с ним молитвенное общение, а уже потом, если возможно будет, обратиться к церковному суду (судебная власть над священником предоставлена епископу). 2. Еретичествующий — епископ. Здесь Церковь в разное время вносила разные уточнения к апостольской формулировке. Действующая в настоящее время внесена в 861 г. на так называемом Двукратном Соборе в Константинополе, правило 15. После осуждения тех, кто под предлогом разных обвинений отделяется от своего епископа, здесь говорится, что совсем иное дело, когда происходит отделение вследствие ереси:

«Ибо отделяющиеся от общения с предстоятелем, ради некия ереси, осужденныя святыми Соборами или отцами, когда то есть, он проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в Церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым Епископом, прежде Соборнаго разсмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не Епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранити Церковь от расколов и разделений».

Обвинения исихастов в «мессалианстве», особенно те, которые выдвинул Варлаам, теперь весьма обстоятельно проанализированы в монографии: A. Rigo. Monaci esicasti e monaci bogomili. Le accuse di messalianismo e bogomilismo rivolte agli esicasti ed il problema dei rapporti tra esicasmo e bogomilismo. (Orientalia venetiana, II). Firenze 1989 (относительно Варлаама см. особо с. 37–103).

Это обвинение Варлаама имело определенный смысл. Действительно, уже в XIV в. формула молитвы Иисусовой, включающая слова Сыне Божий, была наиболее употребительной (обзор истории форм Иисусовой молитвы см. теперь в: A. Rigo. La preghiera di Gesu // Parola, Spirito e Vita. 1992. 25. 245–291, особ. 270–275, где рассматривается эпоха исихастских споров; специально по истории формулировки (показано, что и формула со словами Боже наш, в XIII–XIV вв. была еще довольно распространена; добавим, что и до сих пор она не вышла из употребления): A. Rigo. Le formule per la Preghiera di Gesu nell’esicasmo athonita // Cristianesimo nella storia. 1986. 7. 1–18; Idem. Ancora sulla Preghiera di Gesu nell’esicasmo bizantino del secoli XIII–XV // Studi e Ricerchi sull’Oriente Cristiano. 1987. 10. 171–182). Тем не менее, основное и для этой, и для более поздней эпох толкование значения отдельных слов молитвы Иисусовой, с которым мог (согласно Р. Синкевичу) или даже должен был быть знаком Варлаам, имело в виду слова «Боже наш (oJ QeoV» hJmw'n)» вместо «Сыне Божий (UiJeV tou' Qeou')». См.: R.E. Sinkewicz. An Early Byzantine Commentary on the Jesus Prayer. Introduction and Edition // Mediaeval Studies. 1987. 49. 208–220, особ. 212. (Это толкование имело довольно большое хождение в XII–XV вв.; св. Марк Ефесский включил его почти дословно в собственное толкование молитвы Иисусовой; толкование св. Марка Ефесского в новогреческом переводе и по дефектной рукописи, где имя св. Марка было утрачено, включили в свой сборник составители греч. Добротолюбия (под названием Безымяннаго некоего святаго…), откуда оно было переведно в славянском Добротолюбии преп. Паисия Величковского; к сожалению, в русское Добротолюбие свят. Феофана произведение включено не было). Согласно этому толкованию, которое о. Синкевич датирует VII–VIII вв. (с.210), а я был бы склонен датировать VI в. (В. М. Лурье. Труды иеромонаха Роберта Синкевича по истории византийского исихазма // Византинороссика. 1996 [1997]. 2 (в печати)), формула молитвы является кратким символом веры и содержит обличение всех основных ересей. В частности, слова «Боже наш» обращены, естественно, против неправых христологических учений. Именно в таком контексте замена этих слов другими (не содержащими явного исповедания божественности Христа) может показаться нарочитой.

Относительно дальнейшей карьеры Варлаама см. библиографию в прим. 1 к этой главе. Сделаем несколько добавлений относительно судьбы его произведений в православном мире. Варлаам оставил сборник из 21 Слова против латинян, на распространение которых в православной среде не повлияло осуждение их автора. Действительно, эти слова, несмотря на сомнительные выражения, допущенные в некоторых из них (а именно, в V и XVI; см. выше о значении этих слов в полемике со св. Григорием Паламой), содержали такую критику отдельных положений латинян, которая была вполне совместима с Православием. Таким образом, Варлаам как бы предвосхитил судьбу некоторых западно–русских полемистов XVII в. (вроде Мелетия Смотрицкого), чьи писания против латинян сохраняли известное полемическое значение даже после отпадения самих авторов в латинство. Обзор всех 21 слов приводится у о. Синкевича (Sinkewicz. The Solutions addressed to George Lapithes by Barlaam the Calabrian… 187–189); полное исследование их рукописной традиции выполнила его ученица Тия Кольбаба (в неопубликованной диссертации), которой принадлежит также критическое издание слов VII, XII и XXI: T. Kolbaba. Barlaam the Calabrian. Three Treatises on Papal Primacy. Introduction, Edition, and Translation // Revue des etudes byzantines. 1995. 53. 41–115. Только XXI слово (О папском примате) издавалось раньше — протестантами в 1592 и 1608 гг., откуда в PG CLI. 1255–1280. Популярность этого слова, не содержащего труднодоступных философских рассуждений, вполне естественна. Именно трактат Варлаама против папского примата стал одним из основополагающих произведений данного направления полемической литературы. В немалой мере это должно было быть связано с тем, что для первой трети XIV в. спор о папском примате был еще относительно нов. Только недавно, уже в эпоху высокой схоластики, соответствующие представления латинян оформились догматически, и как раз в XIV в. эта линия спора делается одной из самых важных (хотя и не перво–и не второстепенной: на первом месте остается filioque, а на втором — именно в результате исихастских споров — тварная благодать, потеснившая традиционные опресноки). Более ранняя критика римского примата развивалась в Византии лишь на периферии вероучительной полемики (см.: J. Spiteris. La critica bizantina del Primato Romano nel secolo XII. (Orientalia Christiana Analecta, 208). Roma 1979).

Догматическая полемика должна быть направлена, в первую очередь, на те предметы, в которых ересь противоречит учению Церкви наиболее резко. Ее главная задача — показывать православным, чем мертвое еретическое сообщество отличается от живого Тела Христова. Поэтому не должно удивлять, что указываемые отличия бывают разными в зависимости от того, сколь давно наступила смерть. Это приводит к тому, что с какого–то времени то первое отличие, которое явилось причиной смерти, перестает быть видным. Таким образом менялись и преобладающие темы в антилатинской полемике. К XVI в. тема Римского примата, наконец, далеко опередила все прочие. Это привело к исключительной популярности слова Варлаама против папского примата среди православных Юго–Западной Руси — в то время главной области противостояния между Православием и латинским миром. Славянский перевод этого слова был опубликован еще раньше греческого оригинала в одной из первых печатных славянских книг, составленной и изданной преемником Ивана Федорова Василием Сурожским: О единой истинной православной вере. Острог 1588. ?f? — ?i?a об.. Славянские переводы Варлаама восходят к XIV в.: Cod. 88 Дечанского монастыря (вторая пол. XIV в.) между творениями св. Григория Паламы содержит перевод двух произведений Варлаама, причем имя Варлаама позднее было соскоблено; см.: I.Th. Kakridis. Die opuscula Barlaams von Kalabrien in kirchenslavischer Uberlieferung // Die Welt der Slaven. 1986. 31. 37–46; Idem. Codex 88 des Klosters Deaani und seine griechischen Vorlagen. Ein Kapitel der serbisch–byzantinischen Literaturbeziechungen im 14. Jahrhundert. (Slavistische Beitrage, 233). Munchen 1988.

Антилатинские слова Варлаама против filioque также не были забыты. Варлаам обнаруживал в них знакомство с новыми латинскими доктринами (прежде всего, Фомой Аквинским) из первых рук, и это не могло оставить равнодушными православных полемистов первой половины XIV в., когда новейшее латинское богословие в Византии почти никто еще не успел узнать. — И это несмотря на то, что, как показал тщательный анализ о. Синкевича, знакомство Варлаама с томизмом было минимальным и ограничивалось только с теми материалами, которые были ему предъявлены оппонентами: Sinkewicz. The Doctrine of the Knowledge of God… (ср.: выше, прим. v), особ. 193–196 и 195, n. 56 (упомянутое здесь намерение написать специальную работу о знакомстве Варлаама с Фомой Аквинским пока не осуществлено). Как бы то ни было, именно Варлаам стал первым полемистом конкретно против схоластики Фомы Аквинского, а не против латинян вообще. Это определило интерес к его произведением со стороны автора наиболее монументального труда по опровержению латинской схоластической триадологии — св. митрополита Фессалоникийского Нила Кавасилы (сменившего на этом престоле св. Григория Паламу; дяди св. Николая Кавасилы), который использовал в своем огромном триадологическом труде (издан частично: E. Candal. Nilus Cabasilas et theologia s. Thomae de Processione Spiritus Sancti. (Studi e testi, 116). Citta del Vaticano 1945; полное изд. готовит послушник монастыря Пантократора Панайотис Кислас) отдельные мысли Варлаама. Сделав последнее наблюдение, Дж. Скиро заключил о продолжении тайного почитания Варлаама св. Нилом (G. Schiro. Il paradosso di Nilo Cabasila // Studi bizantini e neoellenici. 1957. 9. 362–388). Выводы этой статьи, хотя и основанной только на текстологическом анализе, явно недостаточном для выводов историко–богословских, долгое время принимались без критики, пока, наконец, преосв. Афанасий Евтич не предпринял разбора параллельных мест с точки зрения их богословского содержания; различие в отношении богословском оказалось разительным (A. Jevtia. Rencontre de la scolastique et de l’hesychasme dans l’?uvre de Nilus Cabasilas // L’art de Thessalonique et des pays balkaniques et les courants spirituels au XIVe siecle. Recueil de rapports du IVe colloque serbo–grec. Belgrade 1985 / R. Samarduia, D. Davidov. (Institut des etudes balkaniques. Editions speciales, 31) Belgrade 1987. 149–157). Триадологическая полемика Варлаама против томизма, оказав влияние на последующую православную традицию в области отрицательной критики томистского рационализма, не оказала, таким образом, влияния на развитие собственно православных триадологических концепций.

Предложенная здесь и в других работах о. Иоанна Мейендорфа характеристика Акиндина носила, разумеется, предварительный характер. В целом же личность остается загадочной до сих пор. Положение Акиндина как лидера целого богословского направления в течение нескольких лет (о чем будет сказано ниже) не позволяет безоговорочно принять тот образ, который нарисован о. Иоанном. Он, во всяком случае, требовал бы для своего обоснования более глубокого изучения мысли самого Акиндина. Кроме того, уже и сейчас можно сказать, что та «охранительная» партия, к которой здесь оказался отнесен Акиндин, либо не существовала вовсе, либо, во всяком случае, существенно отличалась от того, что имел здесь в виду о. Иоанн (ниже нам придется говорить об этом подробней в связи с триадологией св. Григория Паламы; особо см. в прим. после гл. VI ч. II).

Опубликованные до 1995 г. сочинения Акиндина давали слишком слабое представление о его мысли собственно в области богословия. Поэтому с нетерпением ожидалось издание его главного богословского произведения — Антирритик против Паламы. В 1995 г. Антирритики, наконец, были изданы: Gregorii Acindyni Refutationes duae operis Gregorii Palamae cui titulus Dialogus inter orthodoxum et Barlaamitam / Nunc primum editae curante J. Nadal Canellas (Corpus Christianorum. Ser. graeca, 31). Turnhout 1995. Этим изданием не успели воспользоваться составители примечаний к настоящему изданию, и еще не появилось никаких новых работ, посвященных богословским воззрениям Акиндина.

Мысль о. Мейендорфа о полусознательной фальсификации Акиндином текста св. Григория была оспорена о. Хуаном Надаль–Каньеллас, издателем антипаламитских Антирритик Акиндина: J.S. Nadal. La redaction premiere de la troisieme lettre de Palamas a Akindynos // Orientalia Christiana Periodica. 1974. 40. 233–285 (принято издательницей писем Акиндина: A. Constantinides Hero. Introduction // Letters of Gregory Akindynos / A. Constantinides Hero. (Corpus Fontium Historiae Byzantinae, 21) Washington 1983. P. XV, n. 44, — и многими другими исследователями). О. Надаль указывает на рукопись послания именно в той редакции, которую цитировал Акиндин. Он считает именно эту редакцию исконной. Согласно о. Надалю, исправление текста в той форме, в которой он был издан о. Мейендорфом и затем вошел в GPS, принадлежит самому св. Григорию: так появилась вторая (общеизвестная) редакция послания. Из этих наблюдений о. Надаль делает вывод относительно истории богословской полемики: Акиндин убедился в ереси Паламы после того, как увидел, что тот учит о двух разных божественностях, и после этого окончательно решает с ним порвать; получив возражение Акиндина на свое учение, Палама убеждается в невозможности отстаивать его в такой откровенной форме. После этого Палама пускается в схоластические ухищрения, долженствующие замаскировать и придать видимость традиционности первоначальной его мысли о двух божественностях, а от первой формулировки начинает усиленно открещиваться. Таким образом, именно Палама, а не Акиндин, оказывается фальсификатором текстов, и притом сознательным. К сожалению, автор этих строк не успел выяснить отношение о. Мейендорфа к изысканиям о. Надаля; печатных же высказываний он не оставил. Можно только утверждать, что существенных изменений во взглядах о. Иоанна не произошло. Не говоря о чисто текстологическом аспекте исследования о. Надаля (следовало бы сначала доказать первичность одной из редакций текстологически, а потом уже делать выводы относительно истории полемики), остановимся только на его историко–богословских выводах. Св. Григорий Палама, как мы только что видели (текст в прим. 116 к этой главе), не отрицал, что он пользовался выражением «низшая божественность». В принципе, в подобном различении на словах «высшей» и «низшей» божественности нет ничего неправославного, так как этот язык заимствуется из св. Дионисия Ареопагита. Однако, и это также неоднократно говорил св. Григорий, такое различение становится еретическим, если подразумевать какое–либо различие двух божественных реальностей. Как он утверждает, именно Варлаам оказался вынужден их различать, пытаясь примирить свое представление о Фаворском свете как тварном с учением Церкви о его божественности. Относительно же себя св. Григорий пишет, что он согласился было даже с таким — заходящим гораздо дальше Ареопагита — словоупотреблением Варлаама, лишь бы была возможность перетолковать его в православном смысле. Подобный подход к «богословскому диалогу» типичен для многих святых отцов и в особенности для св. Григория Паламы, который даже в вопросе о filioque соглашался на сохранение у латинян этой прибавки к Символу (хотя считал ее еретической с самого начала), лишь бы те согласились перетолковать ее в православном смысле. Тем легче ему было подобным же образом отнестись к формулировкам Варлаама о «высшей» и «низшей» божественности, которые хотя бы сами по себе имели корни в святоотеческом Предании. С другой же стороны, сказанное не могло бы помешать св. Григорию исправить свое Третье письмо Акиндину специально для публикации — ведь он публиковал его как полемический трактат, а не как архивный документ. Итак, независимо от справедливости текстологической гипотезы о. Надаля, нам известно — из собственных слов св. Григория — что он употреблял в некоторых специальных случаях сомнительное выражение, но всегда — лишь с целью придать ему православный смысл.

По мнению Григоры (История. XV. 19 // II. 784), победитель, воздерживаясь от причинения своему бывшему врагу хотя бы малейшего зла, избегал обращаться к нему. Что касается Кантакузина, то он, напротив, утверждает, что вел длиные разговоры с Калекой и даже предлагал снова поставить его патриархом, если ему удастся оправдаться от возводимых на него обвинений в ереси (История. IV. 3 // III. 22).

Действительно, Томос сообщает о событиях 2 февраля, но неоднократно упоминает о присутствии Кантакузина и о его императорском достоинстве (Register. 354–358 (N 147)); последний ясно указывает, что Томос был обнародован после его входа в столицу (История. История. IV. 3 // III. 24), а не 2 февраля, как пишет М. Жюжи (M. Jugie. Palamites (controverse) // DTC. 1932. XI. 2. Col. 1777–1818, особ. 1788–1789). [Новейший анализ всех данных об этих событиях см. также: J. Darrouzes. Les regestes de 1310 a 1376. (Le Patriarcat Byzantin, Serie I: Les regestes des actes du Patriarcat de Constantinople; vol. I, Les Actes des Patriarches, fasc. V). Paris 1977. 216–218 (N 2270). — И. М.].

Бывший патриарх, как было показано выше, не мог быть отнесен к числу убежденно–верующих акиндинистов или варлаамитов. Он лишь позволял себе становиться на их позиции, преследуя собственные мирские цели. Однако, этого оказывается достаточно не только для его низложения, но даже для полного причтения его к еретикам, с подведением под соответствующие анафемы соборов. Анафема — это сделанная во всеуслышание, для предостережения верующих, констатация того свершившегося факта, что такое–то лицо всецело отпало от Церкви. Само собой разумеется, что не анафема производит отсечение человека от Церкви, а только он сам. Таким образом, Калека отпал в ересь и даже стал одним из ересиархов, не будучи еретиком по убеждению. Эта ситуация для церковной истории типична. Обычно в нее попадают не в меру прагматичные иерархи и та часть простого народа и клира, которая, не задумываясь о Истине, следует за большинством или за начальством.

Необходимо отметить отсутствие подписей Матфея Ефесского, Макария Христупольского и Иерофея Лопадийского, которые вместе с тремя другими епископами подали в сентябре 1346 г. прошение императрице Анне; последний их этих трех иерархов, правда, подпишет Томос одновременно с патриархом Иерусалимским; Матфей же Ефесский станет вскоре одним из вождей антипаламитской партии. Отметим, наконец, что древний (XIV в.) список Томоса содержит 12–ю подпись, принадлежащую Исидору, снова имеющему титул нареченного епископа Монемвасии (O tapeinOj Upoy?fioj Monembas?aj. >Is?dwroj. [Register. 354–358 (N 147). Здесь издана только официальная версия, которая одна содержит указанные автором 11 подписей (Register. 382). Критич. изд., при котором см. теперь о всех разночтениях, было подготовлено о. Иоанном: J. Meyendorff. Le Tome synodale de 1347 // Зборник Радова. Византинолошки институт. 1963. 8. 209–227 [репринт: ByzHes, VII]. — Изд.].

История. IV. 3 // II. 25; Григора. История. XV. 10 // II. 786; Заявление антипаламитов в июле 1347 г. (PG CL. Col.881 BC) и Арсений Тирский в Проекте Томоса 1370 г. (Vatic. gr. 2335. F. 1) подтверждают, что кандидатура св. Григория Паламы была выставлена.

Св. Филофей. Житие св. Исидора, 49; Filoqevou Kokkivnou Bivo» aJgivou jIsidwvrou // Tou' i[diou JAgiologikaV e[rga / D. G. Tsamh (Qessalonikei'" buzantinoiV suggrafei'", 4). Qess. 1985. I. 391.26–30; ср.: Житие св. Саввы; Tou' i[diou. Bivo» aJgivou Savba // Aujtovqi. 307.68–72. [Оба жития далее цитируются по этому изд.] Cв. Савва выдвигался кандидатом в патриархи в 1347 г. (его кандидатура принималась всеми, включая паламитов), и этого досаточно для объяснения того, какой был св. Филофею смысл составлять целое Житие св. Саввы с целью доказать, что он всегда был паламитом, и заставить забыть о его колебаниях во время гражданской войны.

Св. Филофей (Житие св. Исидора, 51 // 393.21–25) уточняет, что прежде всего было необходимо назначить кого–нибудь на вакантные кафедры; именно таков был случай Фессалоникийской митрополии после смерти Иакинфа; Акиндин жаловался Лапифу на эту вакансию в 1346 г. (Письмо 60 // 244.61–62). Действительно, конфликт между Анной и патриархом делал невозможным назначение епископов, требовавшее согласие обеих властей. Что касается епископов–приверженцев Калеки, то, кажется, до августа 1347 г. их не низлагали. Впрочем, многие из них, и не самые незначительные, признали Исидора (например, Иаков Монемвасийский: Register. 500–504 (N 172)). Иакинф Коринфский, напротив, был, кажется, низложен за свою верность Акиндину; последний послал ему письмо с утешением (Письмо 67 // 280–282).

Кантакузин. История. IV. 3 // III. 24–25; Григора. История. XV. 10 // II. 784; дата его смерти указана в краткой заметке из Vatic. gr. 778, f. 1, опубликованной G. Mercati. Notizie di Procoro e Demetrio Cidone, Manuele Caleca e Teodoro Melitiniota ed altri appunti per la storia della teologia e della letteratura bizantina del secolo XIV. (Studi e testi, 56) Citta del Vaticano 1931. 202, n. 1.

Действительно, св. Филофей отмечает, что Акиндин уже умер, когда он встретился с Никифором Григорой через год после назначения на митрополию Ираклии, т. е. примерно в мае 1348 г. (Против Григоры Антирритика VII // Filoqevou Kokkivnou DogmatikaV e[rga / D.B. Kaimakh (Qessalonikei'" buzantinoiV suggrafei'", 3). Qess. 1983. I. 226.106–110 ; ср.: Кантакузин, История. IV. 23 // III. 168). Следовательно, эти восходящие к св. Филофею сведения исключают возможность датировать некоторые письма Акиндина 1349–1350 гг., как это делает Р. — Ж. Лёнерц (R. Loenertz. Dix–huit lettres de Gregoire Acindyne analysees et datees // Orientalia Christiana Periodica. 1957. XXIII. 114–144 [ср. выше, гл. III, прим. 1], особ. 140–144).

Антипаламитский Томос, или Заявление антипаламитов (июль 1347 г.) ни разу не упоминает Акиндина по имени, но осуждает его мысли, как и мысли Паламы: «Некоторые из них, — пишут авторы Томоса, — имеют дерзость то отождествлять сущность Бога с энергией, то рассматривать знергию, поскольку ее необходимо отличать от сущности, как ни совечную, ни соначальную вечному и безначальноу Богу… другие же осмеливаются вводить лжеучение, согласно которому есть много божеств и богов…» (PG CL. 878 BD). Таким образом, оппозиционеры 1347 г. осудили всех сразу, остерегаясь в то же время определить собственную богословскую позицию.

Первые два упоминаются как голосовавшие против низложения Калеки в феврале 1347 г. (Томос против Матфея Ефесского. С.730); третий, назначенный Калекой и не подписавший низложение патриарха Иоанна (ср.: прим. 117 к главе 4), также был осужден в августе 1347 г. (Томос против Матфея Ефесского. С.735).

Антипаламитский Томос // PG CL. 883 BC; это число должно включать как митрополитов, так и подчиненных им епископов. По мнению Кипариссиота (op. cit., col. 709 D), епископов–оппозиционеров было 22.

Хотя они и не могли управлять своими епархиями, бунтовщики не были лишены сана, так как применение соборного решения затягивалось до 1351 г.

Св. Филофей. Похвальное слово, 78 // 514–516 [612 D–614 A]; свою первую попытку добраться до кафедры св. Григорий Палама предпринял в конце августа или в начале сентября 1347 г. (Ibid. 516 [614 B]).

По словам святителя Филофея, для Душана константинопольское посольство св. Григория Паламы было лишь предлогом, чтобы удалить «защитника империи римлян» (Ibid. [615 B]). Некоторые авторы подчеркивали тяготение к исихазму, проявлявшееся Сербской Церковью и самим Душаном, которое выразилось и в искусстве (M. Vasia. L’hesyhasme dans l’Eglise et l’art des Serbes // L’Art byzantin chez les Slaves. Recueil Uspenskij. Paris 1930. I. 110–123), и в законотворчестве Душана (А. Соловjев. Законодавство Стефана Душана. Београд 1928. 80–81). Это, конечно, слишком поспешные заключения. Византийское влияние, доминировавшее в сербской культуре со времени св. Саввы, не сводится к одному исихазму; в частности, в области искусства связанное с гуманизмом и пробуждением светской науки Палеологовское Возрождение нашло свое выражение в знаменитых фресках сербских монастырей XIII и XIV вв. [Тезис об исихастском влиянии на сербское церковное искусство все–таки утвердился в науке, хотя, надо признать, ни для каких стилистических особенностей церковного искусства — и не только для Сербии, но и для всего православного мира — не удалось доказать обусловленности какими–либо специфически «исихастскими» концепциями; из последних публикаций см. особо материалы коллоквиума: L’art de Thessalonique et des pays balkaniques et les courants spirituels au XIVe siecle. Recueil de rapports du IVe colloque serbo–grec. Belgrade 1985 / R. Samarduia, D. Davidov. (Institut des etudes balkaniques. Editions speciales, 31) Belgrade 1987. Не в последнюю очередь этому содействовала и работа о. Иоанна: J. Meyendorff. L’iconographie de la Sagesse Divine dans la tradition byzantine // Cahiers archeologiques. 1959. 10. 259–277 [репринт: ByzHes, XVI]. Можно говорить о том, что влияние исихазма XIV в. сказалось в возрастании внимания к некоторым темам (скажем, к Преображению Господню) или к особым вариантам иконографического канона (например, такое изображение прор. Илии, где он представлен на горе Кармиле в своеобразной молитвенной позе согласно 3 Цар. 18, 32)]. Что же до того, что Душан предпочел опираться в своем законотворчестве на Матфея Властаря, а не на Константина Арменопула, то это не доказывает его антиакиндинистских настроений: оба византийских юриста прошли очень сходный путь развития, и оба с 1341 по 1346 г. были неблагосклонно настроены к св. Григорию Паламе (ср. выше прим 138 к гл. IV). [По данным Пасхоса, Матфей Властарь безусловно «принадлежал к исихастскому климату св. Григория Паламы, вопреки всему тому, что говорилось или писалось о нем в окружении Григория Акиндина–И.М.} То, что Душан ввел в свой Законник антилатинские параграфы, никак, с другой стороны, не доказывает его паламитских симпатий; как мы видели, Акиндин и его сторонники в еще большей степени, чем паламитский лагерь, были враждебны латинянам. Разумеется, все это не мешало сербскому царю питать глубочайшее почтение к учителю безмолвия, а паламитскому богословию — быть принятым без обсуждения Сербией, как и всеми остальными православными славянскими странами, в чем ему благоприятствовали монастырские традиции, принесенные св. Саввой и, позднее, св. Григорием Синаитом.

Обо всей истории ложного обвинения прота Нифонта Скорпия — исихаста и друга св. патр. Каллиста I, — которое стало возможным благодаря установившейся на Афоне атмосфере «охоты на мессалиан», см.: A. Rigo. Due note sul monachesimo athonita della meta del XIV secolo // Зборник Радова. Византинолошки институт. 1987. 26. 87–113].

Нил, патр. Константинопольский. Похвальное слово иже во святых отцу нашему Григорию, архиепископу Фессалоникийскому Паламе // PG CLI. 672 B–673 A; с меньшим правдоподобием св. Филофей утверждает, что зилоты требовали, чтобы не поминался ни один из императоров (Похвальное слово, 84 // 521.14–16 <616 BC>).

Дексий присутствовал на августовском соборе 1341 г. и поддерживал на нем Акиндина (Донесение Акиндина, с. 89); он был общим другом патриарха Иоанна Калеки и Ирины–Евлогии Хумнены (V. Laurent. La direction spirituelle a Byzance. La correspondance d’Irene–Eulogie Choumnaina Paleologine avec son second directeur // Revue des etudes byzantines. 1956. XIV. 48–86, особ. 59, 82).

Святитель Исидор сочинил гимн до того, как был избран патриархом (св. Филофей. Житие св. Исидора, 44 // 382–383). Сложно определить, для какого именно богослужения предназначался этот гимн. По мнению Григоры, Исидор, по–видимому, составил один или несколько «троичных» тропарей, которые в византийском богослужении часто присоединяются к канонам в честь святых. Но, может быть, это были троичны Великого поста. Следовало бы провести исследование богатого собрания литургических текстов, приписываемых Исидору греческими и славянскими рукописями (см.: преосв. Филарет Гумилевский. Исторический обзор песнописцев и песнопений греческой церкви. Чернигов 1864 [репринт: Троице–Сергиева Лавра 1995]. 445–446 [Более точный перечень, но только изданных греч. текстов: H. Follieri. Initia Hymnorum Ecclesiae Graecae. (Studi e testi, 211–215). Citta del Vaticano 1960–1966. I–V (особо: vol. V, указатель Hymnographi); Analecta Hymnica Graeca. XIII. A. Armati. Initia stropharum et indices. Roma 1983.]). Нам известен текст тропаря, который если и не является единственным произведением Исидора, то вызвал наибольшее число споров: Даем дословный пер. на церк. — слав. и менее точный — на рус.: Речем Твое Божество собственне действо, / любовию же многажды и естество, / понеже сии Ти общи обретаются, / Единицы и Божества Троице, поем нетварнаго Тя, / что <от двою> аще речет кто. Называем Твою божественность энергией в собственном смысле, / а по любви еще и часто <называем ее> природой; / потому что та и другая <т. е. энергия и природа> оказываются у Тебя общими. / Воспеваем Тебя, Троице Единицы и нетварной божественности, называют ли <Тебя> тем или другим!] Этот текст приводится как св. Григорием Паламой (Слово, разъясняющее мудрование Варлаама и Акиндина (Lovgo» diasafw'n thVn tou' BarlaaVm kaiV jAkinduvnou dovxan) // GPS IV. 92.16–19 [текст исправлен по изд. и дополнен последней строкой]), так и Филофеем Селимврийским (Диалог. Patm. 366. F. 390 v.). Имеется он и в Barb. gr. 291. F. 218 (ср.: Mercati. Notizie. 194). Григора явно ссылается на него, а также на еще один тропарь богородичен (История. XVI, 5 // II. 828).

История. XVI. 5 // II. 828; паламитские источники не подтверждают эти сведения; в своем Завещании св. Исидор защищет православный характер гимна (Register. 434.117 eJx. (N 156)); св. Григорий Палама отстаивает его против нападок, которым он подвергался (Слово, разъясняющее мудрование Варлаама и Акиндина // GPS IV. 92.21–93.11); св. Филофей, наконец, утверждает, что его всегда пели в церквах, когда он писал Житие св. Исидора (44 // 382).

По мнению Григоры, св. Григорий «был вызван из Дидимотики» Кантакузином (История. XVI. 5 // II. 29); если эти сведения верны, следует предположить, что св. Григорий вернулся с Афона сухим путем и на некоторое время задержался в Дидимотике.

Отмечается, что текст Томоса не содержится в патриаршем регистре, но сохранен в 27 списках, различающихся, главным образом, составом подписей; констатируется ущербность старых изданий (Комбефиса, Манси, Досифея, архим. Порфирия, Кармириса — см. об этих изданиях след. прим.) и настоятельная необходимость критического издания. — И. М.].

Место соборного Томоса, сообщающее о присутствии Асеня, дефектно в издании Комбефиса (M. Combefis. Bibliothecae graecorum patrum auctarium novissimum. Pars altera. Parisiis 1672. 138), как и в издании патриарха Досифея, который, кажется, его воспроизводит, усиливая неправильность текста (aUtad?lfouj om. Tovmo» ajgavph» kataV Lativnwn. jEn Giasivw/ 1698. 55); редакция Комбефиса воспроизведена в Греческой патрологии (PG CLI, 721 B) и плохо исправлена Манси, совершенно выпустившим Асеня (Sacrorum Conciliorum nova et amplissima collectio / J. D. Mansi. Venetiis 1784. XXVI. 131 B); правильный текст [ср. прим. 69] следует искать в: Преосв. Порфирий Успенский. История Афона. III. Афон монашеский. II. 744 или в I. Karmirh. T? dogmatik? ka‹ sumbolik? mnhme?a tAj OrqodOxou kaqolikAj ?kklhs?aj. 'AqЕnai 1952. I. 313 [Graz 19682].

Монастырь ton Odigon, резиденция Арсения, принадлежал патриарху Антиохии и был одним из центров антипаламизма во время гражданской войны и после нее. Иакинф Фессалоникийский также имел там пребывание (см. выше).

Григора посвящает более полутора книг своей Истории довольно бессвязному описанию первого заседания собора (XVIII. 6; XX. 4 // II. 898–978), приводя длинные цитаты из речей, которые он там будто бы произнес; см. анализ и оценку этого рассказа в: Guilland. Essai… 34–37.

См. выше, гл. II и к ней прим. iv. Тезис о том, что плоть Христова, будучи обоженной, приобретает все божественные свойства и уже не может изображаться на иконах, т. к. одно из божественных свойств — неописуемость, разумеется, был чужд св. Григорию Паламе. Его учение о обожении плоти Христовой, хотя и подразумевало приобретение ею всех божественных свойств, в том числе, неописуемости и нетварности, однако, не исключало и сохранение всех свойств (= энергий) человеческой природы, в том числе описуемости. Одна и та же плоть становится неописуемой по божеству и остается описуемой по человечеству — но описуемой теперь уже вместе со своим божеством. Отрицавший такое (православное) понимание обожения плоти Христа, Григора подменяет его другим — тем, которое было известно в Византии на протяжении ряда веков, и которое и в действительности уже приводило к одной из (многочисленных) разновидностей иконоборчества. Это крайнее направление возникло внутри одного из направлений монофизитства — юлианизма — уже в самую раннюю пору существования последнего (не позднее 540–х гг.) и в поздневизантийский период стало весьма влиятельным среди армян (в среде которых это направление окончательно победит после 1441 г., что будет ознаменовано возобновлением католикосата в Эчмиадзине); в византийской ересеологии VI–VII вв. этому направлению было усвоено название «актистизм». Согласно этому учению, плоть Христова становится по соединению и по обожению нетварной и неописуемой; следовательно, то, что можно изобразить — это не сама неописуемая плоть, а лишь случайные формы, изображение которых не отличается от обыкновенной картины и не имеет присутствия божества. Иконоборческие выводы из этого учения были сделаны в VII в., когда среди монофизитов–армян прошел серьезный спор по вопросу о иконопочитании (S. der Nersessian. Une apologie des images au VII siиcle // Byzantion. 1944–1945. 17. 58–87; Eadem. Image Worship in Armenia and Its Opponents // Armenian Quarterly. 1946. 1. 67–81; без учета реального контекста догматической полемики). Дальше вопрос об иконах, как и все прочие вопросы догматики, решался путем компромиссов между двумя главными направлениями армянского монофизитства — актиститским и яковитским. К XIII–XIV вв. компромисс сводился к тому, что католикосы формально исповедывали иконопочитание (в особой монофизитской редакции), а сохранявшие с ними евхаристическое общение актиститы (безусловно преобладавшие в Восточной Армении) не спорили с ними de jure, но не допускали иконопочитания de facto. Это особенно хорошо видно из сравнения почти одинаковых по архитектуре и строительным материалам церквей армянских и грузинских: последние богато украшаются фресками, а в первых священных изображений нет. К XIV в. общение Армянской монофизитской церкви с сиро–яковитской полностью прекращается, католикосат в Сисе теряет последний авторитет в попытках унии с Римом, а монастыри и так называемый Гладзорский университет в Восточной Армении, представлявшие актиститское направление, стремительно набирают силу. В византийской ересеологии XIII–XIV вв. армянская ересь обрисовывается с достаточным знанием современных актиститских доктрин (см. особо: Никита Хониат. Сокровище православия // PG CXL. 91–93; Никифор Каллист Ксанфопул. Церковная история. XVIII. 53 // PG CXLVII. 440 BC; ср.: 441 B: «Честныя же иконы хотя и почитают, но не лобызают: только лишь пальцем дотрагиваются — и таким образом лобызают». Никифор Каллист Ксанфопул был старшим современником св. Григория Паламы). Еще более важно, что эти доктрины сильнейшим образом повлияли на внутривизантийскую догматическую полемику XI–XIII вв. (первый опыт ее целостного исследования, получивший в свое время одобрение о. Иоанна Мейендорфа: M. Busygina. Traits charactйristiques de christologie byzantine en XIe–XIIe siиcle // Acts of the XVIIIth International Congress of Byzantine Studies (forthcoming).). К сожалению, полного исторического обзора актистизма пока не существует.

Томос собора 1351 г. // PG CLI. 722 B; ср.: св. Филофей. Против Григоры Антирритика. XI // 413.190–193 [1060 C]; они объявляли себя готовыми сжечь писания Варлаама и Акиндина.

Сам он истолковывает первое заседание как значительную победу (История. XX. 4 // II. 978).

Ему Григора посвящает лишь несколько страниц Истории, ссылаясь на плохое состояние здоровья в оправдание слабости своей защиты перед паламитами (История. XX. 6 // II. 987–988).

Томос собора 1351 г. // PG CLI. 723 BC; св. Григорий часто критикует формализм своих противников: Послание к Филофею // GPS II. 521.28–29: ouj gaVr ejn rJhvmasin hJmi'n, all* ejn pravgmasin hJ eujsevbeia [ведь не в словах, а в делах для нас благочестие]; Послание к Даниилу Энийскому // GPS II. 389.11–14: oJ d jeij» nou'n, toV tou' lovgou, bavptwn kaiV mhV prospavscwn h[coi» kaiV fqovggoi» kaiV sullabai'" ajnohvtw», ejfivsthsi kaiV sunivhsi, tiv toV bouvlhma tou' gravfonto» [кто погружает в свой ум то, что относится к содержанию, и при этом не увлекается неразумно гласами, звуками и складами — <только тот> постигает и понимает, в чем воля пишущего]; О выражении Великого Василия, против Григоры // GPS IV. 384.4–7: oujdeV tw'n pragmavtwn ai[tia taV ojnovmata, tw'n deV ojnomavtwn ma'llon taV pravgmata [нижe вещей причины суть имена, паче же имен — вещи (не названия являются причинами реальных вещей, а напротив, названий — вещи)].

Томос собора 1351 г. // PG CLI. 723 B, кажется, утверждает, что все антипаламиты «бежали» из Влахерн «до установленного часа». Григора упоминает только об уходе Арсения Тирского — по его словам, под угрозой отлучения, которое постигло бы его самого и представляемого им патриарха (История. XX. 6 // II. 991). Сам Арсений говорит о своем уходе более загадочно, обращаясь к антипаламиту: ocOmeqa lipOntej aUtoYj ej ka‹ toYtou tAn a‡t?an oUc ¦gnoe?j // Mercati. Notizie. 266.

Томос собора 1351 г. // PG CLI. 726 A–731 D; рассказ Григоры о последнем заседании (История. XXI. 3 // II. 1004–1013) почти не содержит конкретных фактов и отражает в основном возмущение философа победой своих врагов.

Григора. История. XXVI. 11 // III. 77; Григора не называет по имени патриарха Антиохийского, принявшего Томос в 1352 г.; был ли это уже преемник или соперник Игнатия? История этого чрезвычайно бурного периода данного восточного патриархата еще не написана, а источников нет. Первый документ, называющий преемника Игнатия, Пахомия, относится, кажется, к 1365 г. (см. следующее примечание). Отметим, однако, что избрание последнего произошло после смерти Игнатия и, следовательно, было законным; на самом деле нам не удалсь обнаружить источник сведений, согласно которыи Игнатий был низложен паламитами и отправился умирать на Кипр, а Пахомий захватил его кафедру (C. Karalevskij. Antioche // DHGE. 1912. III. Col. 630); первый упоминающий об этом автор — вселенский патриарх Констант I об этом не упоминает. Игнатий, несомненно, бывал два раза на Кипре (см. J. Hackett. A History of the Orthodox Church of Cyprus. London 1901. 439, 457), но ранее. Miklosich, Muller. Acta et diplomata… I. 380; во всяком случае, это недатированное письмо Каллиста появилось до избрания Пахомия, так как в нем упоминается путешествие Арсения Тирского в Антиохию (prOj tAn sAn ?giOthta. P.381); Арсений не смог бы предпринять его при Пахомии, избрание которого он не признавал.

Ответы собора на шесть вопросов длинны и почти целиком состоят из святоотеческих цитат: Томос собора 1351 г. // PG CLI. 732 C–754 B. [Здесь отцами собора был использован специальный флорилегий, ср.: B. Markesinis. Un florilege compose pour la defense du Tome du Concile de 1351 // Philohistor. Miscellanea in Honorem Caroli Laga Septuagenarii / A. Schoors, P. van Deun. (Orientalia Lovaniensia Analecta, 60). Leuven 1994. 469–493].

В предисловии к Антирритикам против Григоры св. Филофей, кажется, утверждает, что он сам — автор Томоса (Против Григоры Антирритика I // Filoqevou Kokkivnou DogmatikaV e[rga. I. 20.31–32), но его слова можно истолковать и как относящиеся к совместному деянию собора.

Не следует ли отождествить этого Максима с Максимом Ласкарисом Калофером, бывшим антипаламитом и корреспондентом Акиндина, который как раз только что заявил о своем раскаянии? (Miklosich, Muller. Acta et diplomata… I. 295). О Максиме см.: Loenertz. Dix–huit lettres de Gregoire Acindyne…140–142, 143–144. [См. также: Letters of Gregory Akindynos / A. Constantinides Hero. Washington 1983. 427–428, 439. — И. М.].

Св. Григорий Палама. Против Григоры. I // GPS IV. 233.22–234.7. Паламизм молодого Палеолога подтверждается, как мы видели (см. выше, прим. 119 к гл. IV), самим Акиндином.

См.: P. Lemerle. Le Tomos du concile de 1351 et l’horismos de Matthieu Cantacuzene // Revue des etudes byzantines. 1950. VIII. 55–64. Автор приводит критический текст орисмоса Матфея по трем (или скорее двум, так как Минь воспроизводит Комбефиса) существующим изданиям и двум рукописям (Coisl. 101 и Vat. gr. 705). Мы можем сообщить о двух других списках орисмоса: Dion. 147 (Athon. 3681) XIV века, где, как и в Vat. gr. 705, текст Матфея следует сразу же за подписью Кантакузина (подпись Иоанна V отсутствует) и предшествует подписям епископов, и Paris. gr. 1270, где орисмос следует за епископскими подписями, как в издании Комбефиса, которое, вероятно, на нем и основывается. [Даем это текстологическое примечание в сокращении; ср.: выше, прим. 69.]

Vatic. gr. 721, f. 53 v. является примером того, как подписывались в Константинополе: вслед за подписями идет заверение их подлинности, а затем еще одна собственноручная подпись . С другой стороны, св. Григорий Палама сообщает после 1355 г., что Томос подписали три патриарха, в том числе и патриарх Иерусалимский Лазарь (Против Григоры. I // GPS IV. 235.6–8); два других должны были быть Каллист и Филофей — последний подписал Томос как митрополит Ираклийский. Следовательно, сущестовали списки, содержавшие подпись Лазаря, но они до нас не дошли.

Как случилось, кажется, с Евсевием Сугдейским, присутствие которого на соборе отмечено (PG CLI. 721 A), но подпись прибавлена к другим более поздней рукой в Vat. gr. 705, f. 185 (

Рукопись Patm. 366, действительно, имеет многие признаки древности: а) в ней не содержится ни подпись Иоанна V, ни Матфея, а в заглавии упоминается только Кантакузин (ср.: ниже); следовательно, оригинал, с которого она списана, должен относиться к 1351 г. б) Перечень епископских подписей — самый короткий, какой мы видели, и за тремя исключениями совпадает с перечнем митрополитов, присутствовавших на соборе (из него намеренно исключены епископы, подчиненнные митрополитам, и митрополиты, приславшие вместо себя своих представителей [в Византии митрополиты управляли несколькими епархиями, составлявшими митрополичий округ и возглавлявшимися каждая собственным архиереем]); эти три исключения, встречающиеся в перечне присутствующих (PG CLI. 720 D–721 A), но отсутствующие среди подписей в списке Patm. 366, суть митрополиты Амасии, Понтоираклии и Ексамилия (O >Exantid?ou представляет собой ошибочное чтение Комбефиса […]); мы можем с уверенностью утверждать, что митрополиты Амасии и Ексамилия опоздали с подписанием, так как их имена отсутствуют во многих других древних списках: Vat. gr. 721, Vat. gr. 1102, Vat. gr. 705, Lavra 1626 (и его копии Lavra 1945 […]), Coisl. 100 и 101. Отсутствие Мефодия Понтоираклийского оставалось бы единственным затруднением, если бы не объяснялось с легкостью или забывчивостью переписчика, или вполне возможным отсутствием имени этого иерарха в оригинале, с которого списывался Patm. 366. в) Рукопись содержит автографы Филофея Селимврийского — современника событий и вероятного автора заверения подписей, которое следует за ними и само не подписано (f. 368 v.). [В указанном регесте о. Даррузес пишет следующее: «следует, конечно, пересмотреть мнение Мейендорфа <…> о рукописях Vatican. 721 и Patmos. 366, которые не могут быть ‘прямой копией с оригинала’, согласно выражению автора по поводу патмосского списка. Филофей Селимврийский — не современник событий, поскольку Томос в 1351 г. подписал Исаия Селимврийский; Нил Созопольский, местоблюститель Родосского, также смог поставить свою собственноручную подпись на Vatican. 721, f. 53 v, только после 1368: это подпись владельца рукописи, намеренно поставленная вслед за удостоверением ison’а; но митрополит не сличал и не выверял текста по оригиналу, он просто заверяет рукописную (и изобилующую ошибками!) копию, оказавшуюся у него под рукой. Палама насчитывает в 1358 г. 50 подписантов Томоса <… (приводится ссылка на настоящую кн. Мейендорфа; см. ниже, прим. 118)>; это число архиепископов (включая митрополитов и собственно архиепископов) отнюдь не преувеличено; неизвестно только, как были собраны эти подписи». (Darrouzes. Les regestes de 1310 a 1376. 271 (N 2326)). — И. М.].

Интерес, который представляло бы критическое издание Томоса — основного документа, дающего множество сведений о соборной практике византийцев в XIV в., авторитет которого был и остается в Православной Церкви большим — подчеркивался многими авторами, предпринявшими труды по подготовке подобного издания (P. Lemerle, F. Dolger, R. — J. Loenertz). Оно требовало бы внимательного рассмотрения большого числа рукописей, предварительный список которых мы приводим [в Приложении, опущенном при переводе; ср.: выше, прим. 69]. Что касается епископских подписей, то предварительная работа, сопровождавшаяся ценным географическим и просопографическим исследованием, была выполнена в: E. Honigmann. Die unterschriften des Tomos des Jahres 1351 // Byzantinische Zeitschrift. 1954. 47. 104–115 [см. также PLP].

См. Е.[Е.] Голубинский. История Русской Церкви. II. 1. М. 1900. 170; см. также комментарии автора по поводу мнения, выраженного Григорой, об антипаламитстве Феогноста. [Данных о каком–либо сознательном антипаламитстве святителя Феогноста не имеется; можно говорить только о его личных симпатиях к Григоре, но и это — лишь со слов Григоры. Подробно см.: J. Meyendorff. Byzantium and the Rise of Russia: A Study of Byzantino–Russian Relations in the Fourteenth Century. Cambridge 1981; 19892; рус. пер. (не авторизованный, без научного аппарата!): Протопресв. Иоанн Мейендорф. Византия и Московская Русь: Очерк по истории церковных и культурных связей в XIV веке. Paris 1990. — Изд.].

Именно там укрылся митрополит–акиндинист Кирилл Сидский, отвергнутый своим клиром и низложенный собором в 1359 г. Иакинф Фессалоникийский был киприотом и наверняка имел там друзей, в первом ряду которых, вероятно, был Георгий Лапиф, убежденный антипаламит. Отметим также, что тесные узы связывали, по–видимому, Кипр и группу Арсения Тирского. [Ср.: Darrouzes. Les regestes de 1310 a 1376. 341–342 (N 2413). — И. М.].

Кипр находился под латинским владычеством с 1192 по 1489 гг. и, естественно, превратился в одну из главных «контактных зон» с латинским Западом. Позиции Православной Церкви там были крайне слабы. С 1260 г. папской буллой число православных епископов на острове было сведено к четырем, и они были поставлены в административную зависимость от латинского митрополита Никосии и латинского епископата. Латиняне преобладали в городах, вытеснив православных в деревни. В период исихастских споров Кипр становится той территорией, на которой из первоначального византийского антипаламизма формируется византийская «латиномудрствующая» (принявшая латинскую веру) среда. Об Иоанне Кипариссиоте есть монография: B. L. Dentakh. jIwavnnh» Kuparissiwvth», oJ sofoV» kaiV filovsofo». jAqh'nai 1965. Димитрий Кидонис стал первым греком, начавшим великий труд перевода Summa Theologiae Фомы Аквинского (его продолжателем станет св. Геннадий Схоларий). Сейчас перевод Кидониса начал издаваться (у каждого тома разный коллектив издателей): Dhmhtrivou Kudwvnh, Qwma' jAkunavtou: Sou'mma Qeologikhv, ejxellhnisqei'sa. (Corpus philosophorum graecorum recentiorum. II, 15; II, 16; II, 17A; II, 17B) jAqh'nai 1976, 1979, 1980, 1982 (изд. продолжается).

Порфирий Успенский предположил, что специальный собор был созван в июле 1352 г., чтобы ратифицировать изменение текста Синодика; он основывался на заметке, сопровождающей в Kutl. 33 (Athon. 3102) XIV века текст паламитской прибавки (Порфирий Успенский. Ук. соч. С.260, 781; ср.: Lambros. Catalogue of the Greek Manuscripts on Mount Athos. I. 277); эта заметка явно ведет речь о соборе 1351 г. и частично воспроизводит заглавие Томоса; упоминаемый в ней год (6860) действительно соответствует 1351 г.; что же до индикта, то он явно ошибочен: на самом деле пятый индикт начался в сентябре 1351 г. Возможно, ошибка объясняется тем, что анафематствования читались первый раз весной 1352 г., в 5–й индикт. Ошибка Порфирия Успенского повторена Ф. И. Успенским (Ф. И. Успенский. Очерки по истории византийской образованности. СПб. 1892. 361) и М. Жюжи (Jugie. Palamite (controverse). Col. 1792). Заметка на самом деле позвляет утверждать, что интерполирование в Синодик состоялось сразу же после собора 1351 г. Св. Григорий Палама дважды упоминает об анафематствованиях Синодика в произведении, написанном примерно в 1356 г.

100

Сегодня этих провозглашений aionai mneme семь; особое возглашение было прибавлено после смерти (1359 г.) и канонизации (1368 г.) св. Григория Паламы в память учителя безмолвия; третье из теперешних возглашений явно следовало за первым, речь идет об Андронике III, упомянутом в первом возглашении.

101

Иосиф Калофет делает эти уточнения, чтобы опровергнуть утверждения Григоры в 30–й книге его Истории, будто епископы антипаламиты умерли в изгнании или заточении: Слово против Никифора Григоры, 4 // jIwshVf Kaloqevtou Suggravmmata. 306–308

102

Калофет утверждает, что никто из епископов не подвергся мести.

103

Феодор Дексий, поддерживавший Григору в 1351 г., отошел от прочих антипаламитов. Филофей Селимврийский в своем Диалоге изображает его как умеренного, склоняющегося на сторону св. Григория Паламы (Patm. 366, f. 393–393 v., 395); в числе антипаламитов он упоминается всего один раз, вслед за Григорой, но в собственноручной рукописи Диалога это место зачеркнуто (f. 400 v.). Недавно опубликованное сочинение Исаака Аргира рисует Дексия в конфликте с антипламитами по вопросу о Фаворском свете; паламизма он, однако, не принимает (см.: M. Candal. Argiro contra Dexio (Sobre la luz taborica) // Orientalia Christiana Periodica. 1957. XXIII. 80–113, особ. 90–94). Поэтому понятны колебания Филофея Селимврийского при отнесении его к одному из враждующих лагерей.

104

Намек на советское византиноведение в лице Б. Т. Горянова (см. выше, прим. 57 к гл. V).

105

Св. Григорий Палама опровергает утверждения Григоры, согласно которым Иоанн V был антипаламитом; молодой император полностью признавал авторитет архиепископа в Фессалонике (Против Григоры. I // GPS IV. 240.7–11).

106

Именно в XIV в., когда многие исконно греческие территории уже перешли к туркам, а некоторые другие — к латинянам, в византийской обществе происходило формирование тех двух позиций, борьба которых ярко проявится в следующем, XV столетии. Именно в XIV в. у святых отцов устанавливается предпочтение турок перед латинянами, а у гуманистов — наоборот. Ни в XV, ни в XIV вв. не было речи о союзе с турками — их нашествие мыслилось только как зло. Но уже в XIV в. становилось ясно, что Империю не сохранить, и надо стараться выбрать из двух зол меньшее. В качестве такого наименьшего, хотя и весьма великого зла святые отцы были вынуждены сделать бесповоротный выбор в пользу турок, под владычеством которых можно было сохранить церковную организацию и избежать политики насильственного совращения в латинство. Опасность совращения в ислам была значительно меньшей — во–первых, потому, что внутреннее управление Османской империи было основано на системе «миллетов», согласно которой гражданское управление православным населением осуществлялось через структуру Православной Церкви и патриарха, и это создавало для турок заинтересованность в сохранении церкви, а во–вторых, потому, что случаи совращения в ислам, сколь бы они ни были гибельны для самих совратившихся, не угрожали чистоте православного исповедания оставшихся верных христиан, в то время как латинская власть всегда стремилась оказывать влияние на внутреннюю жизнь и вероучение Православной Церкви. Церковная история XVI–XIX вв. показала, что, несмотря на все притеснения, чинившиеся в ней христианам, Османская империя уберегала находившиеся в ее пределах христианские народы от влияния европейских религиозных и мировоззренческих идей, чем поневоле содействовала охранению чистоты Православия. См., по святоотеческой, с одной стороны, и антипаламитской, с другой, позициям деятелей XIV–XV вв.: Е. М. Ломизе. Византийский патриотизм в XV в. и проблема церковной унии // Славяне и их соседи. [Вып. 1]. Этнопсихологические стереотипы в Средние века. 1990. 94–106; Он же. Константинопольский патриархат и османская религиозная политика в конце XIV — первой половине XV в. // Византийский временник. 1992. 53. 89–96; Он же. Становление политики Мехмеда II в отношении христиан (православных и католиков) после падения Константинополя (1453) // Славяне и их соседи. 1992. Вып. 4. 20–30; Он же. Константинопольская патриархия и церковная политика императоров с конца XIV в. до Ферраро–Флорентийского собора (1438–1439) // Византийский временник. 1994. 55 (80). 104–110; вообще по охранительной роли Османской империи от воздействия европейских идей см. особенно многочисленные статьи К. Н. Леонтьева (инока Климента), в частности: Письма о восточных делах; Плоды национальных движений на православном Востоке; О национализме политическом и культурном (письма к Вл. С. Соловьеву); Славянофильство теории и славянофильство жизни (К. Н. Леонтьев. Собрание сочинений / Ред., вступления, примечания о. И. Фуделя. V–VII. М. 1912–1913).

107

См. анализ Послания к своей церкви св. Григория: Arnakis. Gregory Palamas among the Turks… [И тем не менее, даже у Паламы (в его Послании к своей церкви) преобладает негативный образ турок, несовместимый, по мысли святителя, с ценностями византийской цивилизации; поэтому союз с турками невозможен, его нельзя оправдать никоим образом — вывод, который, несомненно разделяли в XIV в. и гуманисты (Никифор Григора), и униаты (Димитрий Кидонис), и церковь (Филофей Коккин). См. об этом: A. Ducellier. L’Islam et les Musulmans vus de Byzance au XIVe siecle // Byzantina. 1983. 12. 93–134. — И. М.].

108

Св. Филофей (Похвальное слово, 100 // 538.1–12 <опущено в PG>).утверждает, что диалог с хионами состоялся в Никее, где будто бы находился Орхан. Кажется, патриарх неверно истолковал место из послания св. Григория своей церкви, где тот говорит о своем путешествии в Никею прежде, чем рассказывает об эпизде с хионами (Послание к своей церкви // GPS IV. 127.7–9). Относительно Орхана св. Григорий Палама, действительно, ясно говорит, что тот находился в своей летней резиденции рядом с Бруссой и что сам эмир был зачинщиком спора с хионами; речь даже шла о том, чтобы все собрались в его присутствии (Таронит. Собеседование [св. Григория Паламы] с хионами (Diavlexi» proV» Ciovna») // GPS IV. 148.1–10). Следовательно, эти события происходили недалеко от Бруссы. [Собеседование с хионами еще в XIV в. было переведено на славянский; изд. славянского текста вместе с переводом греческого на современный русский язык: Г. М. Прохоров. Прение Григория Паламы с «хионы и турки» и проблема «жидовская мудрствующих» // Институт Русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1972. 27. 329–369, особ. 360–364 (слав. версия), 364–369 (рус. пер.). Еще один пер. в кн.: И. Экономцев. Православие, Византия, Россия. Paris 1989. — Изд.].

109

Arnakis. Gregory Palamas among the Turks… 113–114: «Союз ремеслеников, установленый на основе социалистических интересов, или политическое объединение, служащее главной опорой турецких эмиратов в Малой Азии… Его значение как религиозной группы народного ополчения не оценено в той мере, в которой он того заслуживает».

110

Собеседование с хионами // GPS IV. 149.13–17; противоречие между этим текстом и отождествлением хионов с «учителями мусульманской веры» по Дюканжу не укрылось от Д. Станилоаэ (D. Staniloae. Viaoa oi Envaoatura sfuntlui Grigorie Palama. (Seria teologica, 10). Sibiu 1938. 231, n. 3).

111

В документе (S. 108.14) упоминается предписание императора Андроника III Палеолога (provstaxi» basilikhv) церковным властям (sugklhtikoiV a[rconte») расследовать выдвинутое против Хиония обвинение в переходе в иудаизм (в «Регестах» Дэльгера не зарегистрировано). Документ, на наш взгляд, заслуживает углубленного изучения именно в связи с проблемой хионов. — И. М.].

112

Предложенная здесь гипотеза относительно «хионов» едва ли не бесспорна в критической своей части (где доказывается несостоятельность ранее выдвигавшихся гипотез). Новая же идентификация «хионов» как отступников от христианства в иудаизм представляется весьма проблематичной: ей в особенности противоречат объединение «хионов» с турками (которое о. Иоанн не может объяснить без явной натяжки) и непочитание ими субботы (на которое указывает св. Григорий Палама в Собеседовании, но о. Иоанн оставляет без должного внимания). Представляет значительный интерес следующая после о. Иоанна и не менее спорная попытка идентификации «хионов» — с караимами: Г. М. Прохоров. Прение Григория Паламы с «хионы и турки» и проблема «жидовская мудрствующих» // Институт Русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1972. 27. 329–369, особ. 330–343 (мысль была подана Д. С. Лихачевым; см. там же, 337, прим. 30); ср.: Он же. К вопросу об отождествлении хион // Actes du XIVe Congres International d’etudes byzantines. Bucarest, 6–12 septembre 1971. Bucarest 1975. II. 245–250. Такое объяснение хорошо согласовывалось бы с неверием «хионов» в воскресение (однако, надо заметить, что вера в воскресение плоти невозможна и в талмудическом иудаизме того времени, где уже господствует учение о переселении душ). С бoльшим трудом удается согласовать это с непочитанием субботы: у караимов она проводилась как день скорби, а не празднования — но все–таки почиталась (в такой ситуации св. Григорию Паламе было бы трудно указывать на непочитание суботы как именно на пример небуквального понимания заповеди Ветхого Завета самими «хионами»). Караимы включили в свою религию некоторые христианские представления, что могло дать повод считать их отступниками от христианства (хотя, надо сказать, вес этого довода сильно ослабляется отсутствием подобных указаний в византийской ересеологии). Добавим, что этнически караимы ближе к туркам, чем евреи. (Само название «хионы» Прохоров пытается объяснить совсем неудачно — от самоназвания караимов «плакальщики по Сиону», с учетом произнесения у них «Сион» как «Чион»: Прохоров. Прение… 337; но нам неизвестны случаи передачи ч как c, хотя бы и через посредство турецкого языка). Сильной стороной гипотезы Лихачева–Прохорова представляется переориентация поисков на мир иудейских и иудео–христианских сект, реликты которого сохранялись в поздневизантийский период. Караимство возникло и развивалось (Прохоров вслед за Л. Немым повторяет фантастическое утверждение о неизменности караимства в течение двенадцати сотен лет: Прохоров. Прение… 338) как одно из интеграционных движений внутри этих сект, далеко не имея возможности захватывать в свою орбиту их все. (По истории караимства теперь см.: S. Szyszman. Le Karaisme. Ses doctrines et son histoire. (Bibliotheca Karaitica. Ser. A. Vol. I) Lausanne 1980; Idem. Les Karaites d’Europe. (Acta Universitatis Upsaliensis. Studia Multiethnica Upsaliensia, 7) Uppsala 1989, где отчасти учитывается фон других сект). Различные движения «жидовствующих» в византийско–османском мире едва ли могли сводиться к караимам. Это позволяет выдвинуть более осторожную гипотезу: «хионы» — секта, не известная более ни под каким именем. Она имела основу иудео–христианского типа (возможно, близкую к мандейству; основные черты сходства — противопоставленность христианству и непочитание субботы, вместо которой мандеи почитают воскресенье; немаловажен и факт существования мандеев даже до нашего времени, тем более в Средние века), на которую впоследствии наложился слой заимствований из ислама. В такой перспективе их название естественнее всего читать по–гречески — «снежные», хотя смысл этого наименования, как нередко в ересеологии, остается от нас скрытым.

113

Похвальное слово, 103 // 552.14–18 <627 B>; Нил, патр. Константинопольский. Похвальное слово иже во святых отцу нашему Григорию, архиепископу Фессалоникийскому Паламе // PG CLI. 676 C; требуемая сумма была, должно быть, значительной, поскольку отсылка ее была в ведении государства, а Кантакузин, находясь у власти, не смог ее собрать. Вероятно, «сербы», о которых говорит св. Филофей, действовали с помощью самого Душана и что краль, освобождая св. Григория, не утратил еще надежды привлечь архиепископа Фессалоникийского в свой лагерь.

114

Св. Григорий Палама. Против Григоры. I. // GPS IV. 233.1–5. Действительно, всю 30–ю книгу Истории Григора посвящает повествованию об этом споре, а 31–я книга является чем–то вроде дополнения, развивающего некоторые доводы Никифора.

115

Слова против божественного Григория называет собеседованием (диалогом), но совсем не собеседует; св. Николай Кавасила. Против измышлений Григоры (A. Garzya. Un opuscule inedit de Nicolas Cabasilas // Byzantion. 1954 [1956]. XXIV. 524–532, особ. 526).

116

Представление о переходе Иоанна V (1354–1391) в латинство до недавнего времени было в науке общепринятым, несмотря на очевидное противоречие этого факту полного евхаристического общения православных с императором до самой его смерти (не было ничего подобного тем сложным отношениям, которые возникнут у Церкви с императорами–униатами Иоанном VIII и Константином XI в 1439–1453 гг.; см.: Е. М. Ломизе. К вопросу об отношениях Церкви и государства в Византии в связи с Флорентийской унией (1439 г.) // История. Культура. Этнология. Доклады российских ученых к VII Международному конгрессу по изучению Юго–Восточной Европы (Салоники, сентябрь 1994). М. 1994. 21–36). Однако, не приходится спорить и против того, что Иоанн V в 1369 г. посетил Рим, где был принят в евхаристическое общение папой Урбаном V. Однако, после его возвращения из Рима его, судя по молчанию источников об обратном, продолжают поминать за литургией; наконец, он был похоронен как православный. По отношению к униату это не было бы возможно (тем более, что накануне поездки императора в Рим Патриархия дважды продемонстрировала свою силу — в бескомпромиссной позиции при переговорах 1367 г. и при осуждении Прохора Кидониса в 1368 г. — родного брата любимца и ближайшего сподвижника Иоанна V Димитрия Кидониса — по двойному обвинению в ереси Варлаама–Акиндина и латинстве; кроме того, при поездке в Рим с императором не было ни одного представителя Патриархии — несмотря на желание папы). К этим наблюдениям необходимо прибавить следующее: на обратном пути император был арестован в Венеции за неуплату долгов, и освободил его никто иной, как некогда свергнутый им Иоанн Кантакузин — это не должно было прибавить ему энтузиазма в надеждах на помощь Запада. При возвращении же домой он, к удивлению уехавшего вперед Димитрия Кидониса, надолго задерживается на Лемносе. Наконец, вернувшись, дает отставку Кидонису и несколько сближается с церковной партией. Логично предположить, что на Лемносе император нес епитимью, необходимую для возвращения в Церковь после его отпадения; вполне возможно, что таково было и условие денежной помощи Кантакузина. (Об этих перипетиях Иоанна V см.: Е. М. Ломизе. Константинопольская патриархия и переговоры об унии с Римом во второй половине XIV в. // Византинороссика. 1996 [1997]. 2. (в печати)). Добавим со своей стороны, что, каковы бы ни были конкретные обстоятельства возвращения Иоанна V в Православие, по соображениям церковно–каноническим, оно, вне всякого сомнения, должно было совершиться и, притом, не позднее периода между его выездом из Италии и прибытием в Константинополь; зная конкретные обстоятельства его маршрута, трудно указать более подходящее для этого место, чем Лемнос.

117

В действительности дело обстояло совершенно противоположным образом. Латинское учение о тварности благодати (и, соответственно, православное — о нетварности) мыслилось как уже настолько непреодолимое различие, что еще до начала собора стремившийся к унии император Иоанн VIII запретил его обсуждать. Он мог это сделать под тем предлогом, что споры об этом предмете возникли только недавно. Все православные, не исключая св. Марка Ефесского, приняли это условие. Но все–таки именно этот вопрос завел догматическую дискуссию во Флоренции в тупик. В ходе полемики о filioque св. Марк Ефесский заставил своего оппонента, Иоанна Монтенеро, признать, что различие ипостасей следует (с латинской точки зрения) понимать modo intelligendi, т. е. как чисто умозрительное (подлинные слова Иоанна: Dicimus, quod essentia et persona sunt unum et idem secundum rem, et differunt secundum modum intelligendi nostrum // Andreas de Santacroce. Acta latina Concilii Florentini / G. Hofmann. (Concilium Florentinum. Documenta et scriptores, 6) Roma 1953. 142.5–6). Именно такого вывода требовал томистский «эссенциализм», и именно этот подход к триадологии утвердился в латинском богословии после Лионского собора 1274 г., на котором было официально принято толкование filioque «как от единого начала» (tanquam ab uno principio). С православной же точки зрения, это был всего лишь окончательный выбор одного из двух альтернативных, но равно еретических пониманий filioque — а именно, «савеллианского» (смешение ипостасей Сына и Отца под видом «единого начала» Духа; альтернативой этому было «арианство» — разделение Троицы за счет отрицания в ней единственности начала происхождения ипостасей Духа и Сына; как известно, именно последний подход дал начало ереси filioque при дворе Карла Великого или, может быть, уже в Испании; «савеллианский» подход шел от блаж. Августина, который, в отличие от франков, излагал его в трактате De Trinitate как всего лишь гипотезу). Итак, св. Марку удалось вырвать у своего противника признание в савеллианском отрицании реальности различия ипостасей. Именно в этой ситуации Иоанн Монтенеро использовал, пожалуй, единственный способ, при котором он мог избежать явного поражения в споре — загнать дискуссию в тупик. Он начинает более подробное выяснение того, что такое «ипостась», и при этом настойчиво ведет речь о различии между ипостасью Духа и отдельными дарованиями Духа, т. е. о различии между ипостасью и благодатью. Он знает, что св. Марк связан обещанием не касаться в споре понятий «благодать» и «энергия», но ставит вопрос так, что избежать этого при ответе более невозможно. В результате, когда нужно отвечать св. Марку, воцаряется долгое молчание. Оно разрешается императором, который запрещает св. Марку отвечать; проуниатский греческий протоколист комментирует это боязнью императора, как бы спор не перевелся на «тварное и нетварное». Очевидно, св. Марк своим молчанием давал императору шанс отменить свой запрет и дать дискуссии дойти до существа разногласий. Подробно о догматической полемике: V. Lur’e. L’attitude de S. Marc d’Ephese aux debats sur la procession du Saint–Esprit a Florence // Annuarium Historiae Conciliorum. 1989 [1991]. 21. 317–333 (эта статья успела заслужить одобрение о. Иоанна Мейендорфа, который в конце жизни начал с гораздо большим вниманием относиться к богословию св. Марка Ефесского и других антилатинских полемистов). О Флорентийском соборе см. также выше, прим. v к гл. IV.

118

О выражении Великого Василия, против Григоры // GPS IV. 383.5–6; последний довод немного стоит, так как главным для авторов Томоса было доказать особое употребление слова Uf?sthmi [этот довод все же достаточно весом, поскольку во всяком случае удостоверяет принадлежность интересующего словоупотребления православному преданию].

119

Св. Григорий Палама. Против Григоры. I; II // GPS IV. 231–320 [По данным П. К. Христу, лишь первый трактат в значительном числе рукописей надписан именем Константия, иеромонаха–святогорца; второй же — местоимением «tou' aujtou'”, что может означать как Константия, так и Паламу. Христу не согласен с мнением о. Иоанна, отождествившим этот псевдоним св. Григория Паламы с Констасом Каламарисом, разделившим со св. Григорием ужасы плена (Introduction. 377 <ссылка на оригинал наст. книги, на выпущенное Приложение I>), ибо тот не был святогорцем (да и форма имени не совпадает), и предлагает соотнести его или с игуменом Костамонитского монастыря Константием, или со святогорцем Константием, духовником серрской Пантанассы в 1365 г.; впрочем, по его мнению, это и не столь важно, ибо ясно, что это литературная выдумка автора. Что касается причин «псевдонимии», то, во–первых, это было ответом на аналогичный прием Григоры; во–вторых, давало преимущества для самозащиты; в–третьих, поощряемый Кантакузином к опровержению своего противника, митрополит Фессалоникийский не хочет показать Палеологу, что все еще верен экс–императору (P. K. Cristou // GPS IV. 176–177). — И. М.].

120

Похвальное слово, 114 // 562.1–10 <634 D>; св. Филофей утверждает даже, что четыре трактата Против Григоры были написаны по его просьбе, что сомнительно, так как только Против Григоры III обращен к патриарху (par? tAj sAj ?giOthtoj: GPS IV. 322.6); IV трактат является его продолжением. Дружеские отношения, который св. Григорий поддерживал со св. Филофеем, вовсе не значат, что он не признавал святителя Каллиста, который также принимал его богословие, и с которым он сослужил в Константинополе (Против Григоры. I // GPS IV. 240.11–14).

121

Как показал Р. Синкевич, предложенная здесь датировка проповеди неверна. Троекратное «мы», употребленное здесь в связи с болезнью, нужно отнести не к лицу проповедника, а к пастве, которую постигла какая–то особо сильная болезнь (эпидемия). В то же время, данная беседа (31–я) имеет текстуальные пересечения с трактатом К Ксении, написанном в 1345–1346 гг. Если учесть, что вскоре после написания последнего трактата, а именно, в 1348 г., действительно, имела место эпидемия, то именно 1348 г. нужно датировать данную беседу (R. E. Sinkewicz. Introduction // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. A critical edition, translation and study / R. E. Sinkewicz. (Studies and Texts, 83) Toronto 1988. 50–52).

122

Св. Филофей. Похвальное слово, 114 // 563.27–30 <635 BD>; Н. Веис (N. Beh. ToV e[to» th'" teleuth'" Grhgorivou Palama' // jAqhna'. 1904. XVI. 638; 1906. XVIII. 39–40) основывался на Кратких хрониках, когда датировал смерть св. Григория Паламы 6866 г. (=1357–1358), т. е. ноябрем 1357 г. Эта датировка может найти подтверждение у Никифора Григоры, который собщает, что Паламе в конце 1355 г. было «более 60–ти лет» (История. XXX. // III. 249). Синаксарь на Вторую Неделю Великого поста упоминает 1362 г. (Triwv/dion. Benetiva 1891. 174). Кажется, впрочем, что предпочтительнее следовать очень точной хронологии св. Филофея, в частности, его указанию о длительности епископства св. Григория (1347 + 12 = 1359), как и поступает Диовуниотис (K. I. Duobounioth. ToV e[to» tou' qanavtou Grhgorivou tou' Palama' // jEpethriV» th'" qeologikh'" scolh'" tou' jAqhvnesi Panepisthmivou. 1924. I. 74) и большинство позднейших авторов.

123

Впервые В. Н. Лосский (V. N. Lossky. A l’image et a la ressemblance de Dieu. Paris 1967. 68; впервые вышло по–английски в 1948 г., т. е. сразу после публикации в 1946 г. проекта Варлаама; рус. пер.: Исхождение Святого Духа в православном учении о Троице // Журнал Московской патриархии. 1973. N 9. 62–71), а за ним и иером. (ныне митрополит) Амфилохий Радович ( iJerom. Avmfilociou Rantobits. ToV musthvrion th''" aJgiva» Triavdo» kataV toVn a{gion Grhgovrion Palama'n. ( jAnavlekta Blatavdwn, 16). Qess. 1973. 151–152, uJposhm. 6) заметили, что план Варлаама в конце прошлого века сформулировал независимо от него великий русский церковный историк и известный либеральный богослов В. В. Болотов в своих Тезисах о filioque: Thesen uber das ‘Filioque’ (von einen russischen Theologen) // Revue internationale de theologie. [Bern] 1898. 6. 681–712 (прижизненная анонимная публикация в межконфессиональном журнале; рус. пер. А. И. Бриллиантова мог быть издан С. — Петербургской Духовной Академией только в годы торжества либеральных идей: В. В. Болотов. К вопросу о Filioque. СПб. 1914). Согласно Болотову, ни латинское, ни православное представление об исхождении Святого Духа не имеют достоверности и обязательности догмата, а потому и не создают impedimentum dirimens («непреодолимого препятствия») для взаимного объединения. Этот вывод совпадает с варлаамовым в точности, хотя и не имеет под собой варлаамова «номиналистического» обоснования. У Болотова обоснованием служит его представление о «теологуменах» как богословских утверждениях особого статуса — не имеющих достоверности и общепризнанности догматов, однако и не трактуемых как смесь отблесков истины с греховным неведением (о греховности неведения богословских истин, т. е. того, что необходимо для спасения, он даже не упоминает). Свое воззрение он преподает как святоотеческое и как бы в подтверждение этого — вместо отсутствующих ссылок на святых отцов — записывает «теологумен» греческими буквами. Но из словарей легко убедиться, что ни классический, ни средневековый греческий язык существительного qeologouvmenon не знает. Слово было пущено в ход западными учеными Нового времени (тогда была мода посреди написанных по–латыни ученых трудов вставлять греческие неологизмы, никогда не существовавшие вне научного жаргона). Слово «теологумен», записанное по–гречески, служило для обозначения каких–то мнений отцов, отклонявшихся, с точки зрения этих авторов, от церковного учения (например: M. Crusso. Dissertatio historico–theologica duplex exhibens notitiam et qeologouvmena Macarii Magnetis ex fragmentis hactenus deperditi operis jApokritikw'n, pro religione Christiana adversus gentiles conscripti, deprompta, et ad meliorem intelligetium adversae variis perpetuo parallelismo scriptorum Porphyrii illustrata. Gottingae 1737–1745 [= PG X. 1343–1406]); в болотовском словоупотреблении это точнее всего будет соответствовать «частному богословскому мнению» (т. к. «теологумену» он усваивает более широкое распространение). Из того же источника, откуда Болотов заимствовал свой псевдо–греческий термин — из неправославной западной культуры — заимствовал он прежде всего и свое представление о богопознании и о том знании Бога, которым обладает Церковь. Читатель настоящей книги имеет возможность «примерить» на св. Григория Паламу болотовский взгляд на догматическое богословие. Мы же обратим внимание на развитие той исторической обстановки, в которой происходит жизнь Церкви: во времена Варлаама его представления о богопознании дали повод к дискуссии, обнажившей общую нецерковность его веры; во времена Болотова варлаамитский агностицизм находил множество сочувствующих, но публиковать его от имени официального «академического» богослова было еще неудобно; наконец, в наше время идея «теологуменов» становится классикой экуменизма (и в современной греческой богословской терминологии мы, наконец–то, находим и qeologouvmenon), ее преподают во многих официальных духовных школах и за возражения против нее даже подвергают учащихся репрессиям. Впрочем, нужно отметить и различие между агностицизмом Варлаама и Болотова (на это различие мне любезно указал Е. В. Смирнов): для Болотова остается возможность, что «теологумен» когда–нибудь «дорастет» до догмата — ведь он был эпигоном протестантской школы Dogmengeschichte с ее идеей постепенного совершенствования содержащегося в Церкви откровения; для Варлаама же точное знание относительно исхождения Св. Духа невозможно в принципе — за отсутствием в человеческом восприятии необходимых для этого «врожденных идей».

124

Изложенная здесь реконструкция двух этапов развития мысли св. Григория Паламы представляется произвольной. Ниже (в следующем абзаце) автор признаёт, что концепция богопознания св. Григория Паламы в Первом послании Акиндину затрагивается, хотя и «мимоходом». В действительности она затрагивается весьма существенно, особенно в § 9, недостаточно понятом о. Иоанном (GPS I. 212.20–213.2); см. R. E. Sinkewicz. The Doctrine of the Knowledge of God in the Early Writings of Barlaam the Calabrian // Mediaeval Studies. 1982. 44. 181–242, особ. 196–202 и исправление пунктуации, принятой в изд. о. Мейендорфа: 198, n. 74. Св. Григорий Палама утверждает, что к Богу аристотелевские аподиктические силлогизмы приложимы, но особым образом, у Аристотеля не предусмотренным; в этом же произведении он касается и непосредственного духовного восприятия истины, на котором вскоре сосредоточится вся полемика. Добавим еще и следующее. Как хорошо известно, учение о божественных энергиях впервые было сформулировано св. Василием Великим и его ближайшими сподвижниками в полемике против Евномия, и трактаты Против Евномия св. Василия всегда служили одним из главных богословских «свидетельств» в пользу исихастов (см. ниже). Но ход полемики у св. Василия (см. особ. в кн. I Против Евномия) слишком напоминает подход св. Григория Паламы к ереси Варлаама, чтобы не заподозрить здесь прямого влияния. Евномий стремится доказать, что «нерожденность» — это и есть сущность Божия, а для этого он доказывает, что это не «примышление (ejpivnoia)» и не «лишение (stevrhsi»)», т. е., на чуть более позднем богословском языке, — ни утверждение о Боге, ни отрицательное о Нем суждение. Последнее Евномий доказывает, как ему кажется, тем, что утвердительные и отрицательные суждения человеческого ума якобы вообще не могут соответствовать чему–то реальному в Боге. Не касаясь остальных аспектов антиевномианской полемики, здесь достаточно хорошо можно видеть, насколько учение Евномия в этой свой части соответствовало учению Варлаама (в действительности, как мы увидим в конце этой главы, сходство было еще ближе, т. к. Варлаам обращался к катафатическому и апофатическому богословию св. Дионисия Ареопагита, которое толковал вполне по–евномиански — то есть как два источника человеческих догадок о Боге, а отнюдь не достоверных знаний). Отвечая Евномию, св. Василий как раз и будет развивать учение, которое получит классическое для времени св. Григория Паламы оформление в ареопагитовой катафатике и апофатике. Согласно этому учению, все имена Божии — как положительные (утвердительные суждения о Нем), так и отрицательные (суждения о том, чтo Бог не есть) — хотя и не содержат всей полноты истины о Боге, однако, содержат частичную, но действительную истину, и эта истина присутствует в них благодаря энергиям Божиим; сущность же Божия (которую, в противоречии с собственным мнением о неспособности человеческого ума к богопознанию, мнит познавать Евномий под названием «нерожденности») — вообще вне возможностей человеческого познания. (Это и есть то учение о познаваемости Бога по именам и энергиям, но непознаваемости по сущности, которое предстоит повторить св. Григорию Паламе в новых исторических условиях; см.: B. Krivocheine. Simplicite de la nature divine et les distinctions en Dieu selon S. Gregoire de Nysse // Studia Patristica. 16 (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, 129). Berlin 1985. 389–411 и рус. пер. (без научного аппарата): архиеп. Василий Кривошеин. Простота Божественной природы и различия в Боге по св. Григорию Нисскому // Вестник Русского Западно–Европейского Патриаршего Экзархата. 1975. N 91–92. 133–158 (рассматривается учение об энергиях Божиих в антиевномианской полемике свв. Каппадокийцев)). Варлаам начал с отрицания действительного познания богословской истины посредством двух типов силлогизмов (аподиктического и диалектического), а св. Григорий Палама, аналогично св. Василию, начал с «реабилитации», в возможных пределах, достоверности обоих этих методов человеческого ума. Как св. Василий, так и св. Григорий Палама переходят от этого к изложению учения о более высоком и непосредственном откровении Бога. Если на начальном этапе полемики о последнем говорится мало, то, очевидно, в лишь в силу того, что Варлаам еще не успел начать прямо это оспаривать — что им будет начато как раз в его ответе на ответ св. Григория.

125

Видимый мир был создан «для нас»: Беседа 51 рус. пер. всех этих бесед находится в: Святитель Григорий Палама. Беседы / Пер. архим. Амвросий (Погодин). Монреаль 1965, 1974, 1984 <репринт: М. 1994>. I–III];. См. об этом архим. Киприан (Керн). Антропология св. Григория Паламы. Париж 1950. 340.

126

По учению св. Григория Паламы о образе и подобии Божиих в человеке см. в особенности: R. E. Sinkewicz. St. Gregory Palamas and the Doctrine of God’s Image in Man According to the Capita 150 // Qeologiva. 1986. 57. 857–881. Автор устанавливает очень близкие параллели со свв. Григорием Синаитом и Феолиптом Филадельфийским (чьи сочинения, по всей видимости, послужили даже литературными источниками для Глав св. Григория; но см. выше о согласии автора с ошибочным мнением Д. Бэлфура относительно ученичества св. Григория Паламы у св. Григория Синаита: ч. I, гл. II, прим. 50). Самое же главное, он показывает место антропологического учения в общем контексте богословия св. Григория — особенно применительно к его учению о богопознании, с которого, как известно, начался спор о сущености и энергии.

127

Святоотеческие представления относительно образа и подобия Божиих в человеке имеют множество форм, не все из которых подразумевают отличие образа от подобия. Та концепция, которой следует св. Григорий Палама, была в его время общепринятой для антропологического обоснования аскетики. В таком виде она восходит к св. Диадоху Фотикийскому (II пол. V в.): Подвижническое слово, разделенное на сто глав деятельных, исполненных ведения и рассуждения духовного, 89 // Diadoque de Photice. ?uvres spirituelles / E. des Places. (Sources chretiennes, 5 bis). Paris 19663. 151–153 (рус. пер. св. Феофана: Добротолюбие в русском переводе. М. 19002. 3. 62–64), что было отмечено Г. И. Манцаридисом (G. I. Mantzaridh. Palamikav. Qess. 1973; наиболее важная часть переведена на англ. и на франц.: G. I. MAntzaridis. The Deification of Man: St. Gregory Palamas and the Orthodox Tradition / Transl. from the Greek by L. Sherrard, with a Foreword by Bp. Kallistos Ware. Crestwood, N. Y. 1984; Idem. La doctrine de saint Gregoire Palamas sur la deification de l’etre humain // Saint Gregoire Palamas. De la deification de l’etre humain / Traduit par M. — J. Monsaingeon, J. Paramelle, suivi de Georges I. Mantzaridis, La doctrine de saint Gregoire Palamas sur la deification de l’etre humain. (Coll. Sophia) Lausanne 1990. 43–160). О св. Диадохе, помимо Introduction к указ. тому Sources chretiennes, см. сохраняющую значение основного изд. сочинений фундаментальную монографию: К. [Д.] Попов. Блаженный Диадох (V–го века), епископ Фотики древнего Эпира, и его творения. Ч. I [единственная вышедшая]. Творения бл. Диадоха. Греческий текст, редактированный по древним греческим рукописям, с предисловием, русским переводом, разночтениями, примечаниями и приложениями. Казань 1903, а также E. des Places. Maxime le Confesseur et Diadoque de Photicee // Maximus Confessor. Actes du Symposium sur Maxime le Confesseur. Fribourg, 2–5 septembre 1980 / F. Heinzer, Ch. Schonborn. (Paradosis, 27) Fribourg/Suisse 1982. 29–36 (где показано восприятие учения св. Диадоха у св. Максима Исповедника — в той самой традиции на которую св. Григорий Палама будет ориентироваться наиболее непосредственно).

128

К Ксении // PG CL, 1048 C; ср.: 1049 AD; О божественном и боготворящем причастии // GPS II. 144.12–15: [заменяем цитату переводом] смерть (телесная) последовала как за своим началом за смертью души, ибо это и есть смерть души — отчуждение ее от Бога, и сия воистину страшная смерть.

129

Мы приведем здесь два текста разных богословских школ, что делает еще более разительным их совпадение: «Адам был побежден, — пишет св. Кирилл Александрийский, — и, презрев божественное повеление, был осужден на тление и смерть. Но… какое отношение к нам имеют эи его преступления?… Множество людей стало греховными не потому, что они разделяли вину Адама—их ведь тогда еще не было—а потому, что они были причастны к его природе, подпавшей закону греха. Значит, как в Адаме природа человека заболела тлением (?rresthsen tAn fqor§n)… так во Христе она вновь обрела здравие». Толкование Послания к Римлянам. V. 18 // PG LXXIV. 788 C–789 B. Со своей стороны блаж. Феодорит Кирский очень четко утверждает, что к наследию Адама относится только смертность, но не вина за грех: «Все, происшедшие от него (Адама), получили в удел смертную природу; а такая природа имеет много потребностей: она нуждается в пище, питье, одеянии, домах и разных ремеслах. Эти потребности часто порождают безмерность страстей, а безмерность порождает грех. Поэтому Божественный апостол говорит, что поскольку Адам согрешил и стал через грех смертен, смерть и грех вошли в его племя. «Смерть, из–за которой все согрешили, перешла во всех человеков» (Рим, 5, 12 [в том переводе, который единственно подходит к толкованиям греческих отцов; см. ниже]). Действительно, ведь не из–за греха прародителя каждый из нас претерпевает закон смерти, а из–за собственного греха». Толкование Послания к Римлянам // PG LXXXII. 100. [О. Иоанн посвятил особое исследование сравнению подходов свв. Кирилла и Феодорита: J. Meyendorff. jEf jw/| (Rom. 5, 12) chez Cyrille d’Alexandrie et Theodoret // Studia Patristica. 1961. 4 (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, 79). 157–161; ср.: также выполненную под его влиянием работу: D. Weaver. From Paul to Augustine: Romans 5 : 12 in Early Christian Exegesis // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1983. 27. 187–206; толкование Рим. 5, 12 зависит от отнесения местоимения к «смерти» или к Адаму, которые по–гречески одного и того же рода; лат. Вульгата своим переводом в мужском роде in quo (при том, что «смерть» по–латыни женск. рода) допускает только одно толкование — «в нем же (Адаме) вси согрешиша», чем создались предпосылки для неверного учения блаж. Августина о наследуемости личного греха и, следовательно, существования греха независимо от свободы воли.] Св. Иоанн Златоуст, истолковывая грех Адама, мыслит примерно так же, как и Феодорит: см. об этом статьи S. Lyonnet. Le sens de ?f> ? en Rom. V, 12 et l’exegese des Peres grecs // Biblica. 1955. 36. 436–456; Idem. Le peche originel et l’exegese de Rom. V, 12–14 // Recherches de sciences religieuses. 1956. XLIV. 63–84. Однако С. Лионне слишком сосредоточивает свое истолкование св. Отцов на вопросе о крещении младенцев, занимавшем св. Августина, но не восточных христиан. Лучшее из недавних исследований святоотеческого учения о первородном грехе принадлежит о. Иоанну Романидису: I. Rwmanidh. TO propatorikOn ?m§rthma 'AqAnai 1957 [19892]; он анализирует многочисленные тексты и, в частности, учение св. Григория Паламы. [Теперь едва ли не лучшее изложение учения святых отцов по вопросу о взаимосвязи между грехопадением прародителей, грехом и спасением человека дано самим о. Иоанном: J. Meyendorff. New Life in Christ: Salvation in Orthodox Theology // Theological Studies. 1989. 50. 481–499. Нужно все же заметить, что отнесение местоимения в Рим. 5, 12 к Адаму или к смерти не влияет решающим образом на решение вопроса о наследуемости греха, а «августинизм» в понимании личного греха как наследуемого развивался и в той среде, где было принято понимание «в ней же» (в смерти). Так, уже в древнейших славянских переводах (откуда в Елизаветинской библии и рус. синодальном) Рим. 5, 12 переводится «в нем же» (Адаме): Г. А. Воскресенский. Послания святого апостола Павла по основным спискам четырех редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями по 51 рукописи Апостола XII–XVI вв. Вып. 1. Послание к римлянам. Сергиев Посад 1892. 106–107, — влияния на этот перевод Вульгаты никто не доказал, но, если бы даже было такое влияние, понимание этого места у славян в любом случае должно было быть обусловлено теми толкованиями, которые у них переводились — т. е. только греческими. С другой стороны, представление о наследуемости личного греха известно и на Востоке (где оно крайне плохо изучено) — даже в сирийской среде, несмотря на однозначное чтение сирийского перевода «в ней же» (смерти). Если бы это воззрение не было довольно авторитетным, Юлиан Галикарнасский не смог бы основать на нем свою христологию (о ней и ее «августинизме» см.: R. Draguet. Julien d’Halicarnasse et sa controverse avec Severe d’Antioche sur l’incorruptibilite du Christ. Louvain 1924). Учение о последствиях греха Адама разъясняется в «интертестаментарную» эпоху, от которой дошли два произведения, принадлежащие Священному Преданию Церкви (обычно датируются I в. по Р. Х.): Апокалипсис Ездры (4 Езд., гл. 3–14; в слав. Библии 4 Езд. называется 3 Езд.) и Апокалипсис Варуха (или 2 Вар.); оба принимаются Православной Церковью, хотя не дошли ни в исходных семитских оригиналах, ни в греческих версиях, а только в переводах с утрач. греч. (4 Езд. почти на всех языках христ. мира, а 2 Вар. только на сирийском, где, однако, входит в Библию). Оба произведения, имея в виду положение человека явно еще до Боговоплощения, говорят о полной свободе воли в том, чтобы грешить или не грешить (ср.: 4 Езд. 7, 118 (в слав. Библии ст. 48) след. и 2 Вар. 48, 42 след.), причем, в 4 Езд. это формулируется полемически: ангел Уриил вразумляет Ездру (который высказал было мнение о всеобщем участии в грехе Адама), что за человеком остается выбор — победить грех или быть побежденным. Другие религиозные течения иудейского мира, в частности, те, на основе которых сложился талмудический иудаизм, не интересовались подобной проблематикой. См. обзор материала эпохи в: J. R. Levison. Portraits of Adam in Early Judaism. From Sirach to 2 Baruch. (Journal for the Study of the Pseudepigrapha. Suppl. Ser., 1) Sheffield 1988, passim, особ. 156–159].

130

Беседа 5 // 64 B. [Приводим рус. пер. (I. 57) более полно: «До пришествия Христова мы все имели оное, бывшее от Праотцев, проклятие и общее и то же осуждение, вложенное во всех от одного Праотца, как от родового корня передаваемое и со–наследованное вместе с естеством; каждый же за то, что он сам в индивидуальном порядке совершил, получал в своем лице от Бога похвалу или же подпадал порицанию, но никто ничего не мог сделать против онаго общего проклятия…».]

131

Беседа 16 // 192 C. [Приводим рус. пер. (I. 155) более полно: «Потому что плотское вожделение, будучи независимым от воли и явно враждебным закону духа, — хотя у целомудренных, путем силы воли, и держится в рабстве и послабляется только в целях деторождения, — как–то от начала привносит осуждение, будучи тлением, и называемо так, и рождает, конечно, для истления, и является страстным движением человека, не сознающим чести, которую наше естество прияло от Бога, но потом уподобилось животным». Здесь вполне узнается известное учение св. Максима Исповедника о жизни по страстям как порочном круге].

132

Это учение о наследуемости последствий греха и, в то же время, о том, каков должен быть Спаситель, разумеется — общее для святых Отцов, причем, как восточных, так и западных. От него отклоняются (если не считать заведомых еретиков вроде Пелагия, с одной стороны, и Юлиана Галикарнасского, с другой) только отдельные школы, из которых настоящую известность и авторитет получила в позднейшее время лишь одна — блаж. Августина. На Западе неправоту блаж. Августина оспаривал, во имя святоотеческого учения, преп. Иоанн Кассиан (см. особ.: V. Codina. El aspecto cristologico en la spiritualidad de Juan Casiano. (Orientalia Christiana Analecta, 175) Roma 1966). Но стоит отметить особенную близость изложения св. Григория Паламы к св. Максиму Исповеднику. Так, именно последний Отец развил с особенной ясностью (в контексте уже весьма разработанной концептуально халкидонитской христологии) учение о Христе как Новом Адаме, т. е. новом родоначальнике нового человечества — Церкви. (Ср.:, по поводу близости этих мыслей св. Григория Паламы к св. Максиму, замечание А. И. Сидорова в связи Вопросоответами к Фалассию, XLII: Преп. Максим Исповедник. Творения. Кн. II. Вопросоответы к Фалассию / Пер. и комм. С. Л. Епифановича, а. И. Сидорова. М. 1993. Ч. I. 219, прим. 15). Согласно св. Максиму, Новый Адам — Христос — становится родоначальником нового («обновленного») естества, которое возникло в нем впервые вследствие обожения человеческого естества падшего, но к которому приобщаются все спасаемые (особенно важный текст об этом — Ambigua // PG 91, 1304 D–1316 A, толкование выражения св. Григория Богослова (из его Слова на Святые Светы) «обновляются естества, и Бог человек бывает»). Это новое человеческое естество становится онтологически отличным от ветхого, в котором остаются все, непричастные Тела Христова. Между двумя человеческими родами пропасть оказывается глубже, чем между человеком вне Церкви и животным миром (к которому вследствие грехопадения он стал принадлежать, приложившись скотом несмысленным — Пс. 48, 13). Но в то же время, преодоление этой пропасти — причем, в ту и другую стороны — теперь, после того как Бог со своей стороны все сделал, уже полностью в нашей воле. Об этой стороне учения св. Максима см. в особенности: L. Thunberg. Microcosm and Mediator. The theological Anthropology of Maximus the Confessor. Lund 1965 (есть переиздания) и F. Heinzer. Gottes Sohn als Mensch. Die Struktur des Menschseins Christi bei Maximus Confessor. (Paradosis, 26). Freiburg/Schweiz 1980.

133

Триады. I. 1. § 18 // 382.1–19; св. Григорий ссылается на следующее место св. Василия: «Даже если мы не видим содержащуюся в этом истину, ничто не мешает нам достичь обетованного нам блаженства». (См. Толкование на псалмы. XIV // PG XXIX. 256 C).

134

Намек на учение о душе мира, развитое Платоном в Тимее и кажущееся св. Григорию Паламе особенно опасным; он посвятил его опровержению многие из своих Глав физических… (3–8 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 84–90 [ср.: R. E. Sinkewicz. Introduction // Ibid. 6, о большой распространенности неоплатонизма именно в палеологовское время]).

135

По мнению приверженцев переселения душ.

136

Трудно понять, почему возможность каких бы то ни было чудес нельзя считать абсолютным доказательством неабсолютности законов Аристотеля; на библейские же чудеса в патристике особенно принято ссылаться потому, что они наиболее известны и бесспорны. Также и ветхозаветная космология (хотя и весьма по–разному понимавшаяся святыми отцами — в силу как раз тех причин, о которых говорится в этом параграфе; см. например, о различном толковании Шестоднева у св. Василия Великого и св. Григория Нисского, хотя второй был учеником первого: E. Corsini. Nouvelles perspectives sur le probleme des sources de l’Hexaemeron de St Gregoire de Nysse // Studia Patristica. (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, 63). Berlin 1957. 194–103), при любом ее толковании, учитывающем, что это богодухновенное учение, во всяком случае, покажет правомерность неаристотелевского подхода к пониманию тварного бытия.

137

Чтобы показать, что Бог совершенно недоказуем, Варлаам писал в одном из своих антилатинских трактатов, которые здесь подвергаются критике учителем безмолвия: «Определения, гипотезы и аксиомы составляют начала доказательства и предшествуют своим следствиям, но нельзя говорить, что то, что относится к Богу, следует за этими общими понятиями, гипотезами и определениями… Следовательно, Божественное не доказывается». Paris. gr. 1278. F. 77 v. [См. об этом выше — прим. ii к этой главе и ч. I, гл. III.]

138

«Он не иначе опровергает латинян, как доводом, что их рассуждение, согласно традиции Аристотеля, не является ни аподиктическим, ни диалектическим; ведь он, кажется, не знает, что все рассуждения о Божественном не диалектические и не аподиктические». Второе письмо к Варлааму // GPS I. 263.7–10; ср.: Первое письмо к Акиндину. § 13 // GPS I. 217–218.

139

Триады. I. 1. § 11 // 374.18–23. Этот образ, который, вероятно, он сам придумал, чрезвычайно понравился св. Григорию, и он возвращается к нему не менее трех раз (Второе письмо Варлааму // GPS I. 281.15–19; Триады. I. 1. §§ 20, 21 // 383.27–30, 385.8–11; II. 1. § 15 // 478.20–23).

140

Как сейчас станет видно, автор имеет в виду восприятие православной традицией определенных богословских и мистических идей Оригена и оригенистов, а не целостного содержания этих доктрин. Более спорным представляется мнение автора о существовании какой–то специфически евагрианской аскетической доктрины в среде православного монашества (см. прим. iii). Основная современная литература о Евагрии (общее количество ее огромно — это одна из самых «модных» научных тем) и новейшие критич. изд. тех его произведений, которые были наиболее важны для православного монашества: A. Guillaumont. Les Kephalaia Gnostica d’Йvagre le Pontique et l’histoire de l’origйnisme monastique chez les Grecs et les Syriens. (Patristica sorbonensia, 5). Paris 1962 (сохраняет до сих пор значение основополагающей монографии); N. Gendle. Cappadocian elements in the mystical theology of Evagrius Ponticus // Studia Patristica. 16 (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, 129). Berlin 1985. 373–384; Йvagre le Pontique. Traitй pratique / A. et C. Guillaumont. I–II. (Sources chrйtiennes, 170–171) Paris 1971; Йvagre le Pontique. Scholies aux Proverbes / P. Gйhin. (Sources chrйtiennes, 340) Paris 1987; Йvagre le Pontique. Le Gnostique / A. et C. Guillaumont. (Sources chrйtiennes, 356) Paris 1989; S. Elm. Evagrius Ponticus’ Sententiae ad Virginem // Dumbarton Oaks Papers. 1991. 45. 97–120; Йvagre le Pontique. Scholies а l’Ecclйsiaste / P. Gйhin. (Sources chrйtiennes, 397) Paris 1993. После осуждения Евагрия на V Вселенском соборе (553 г.) те его сочинения, которые продолжались читаться и переписываться православными, подчас утрачивали имя автора или получали имена известных святых (чаще всего — св. Нила Синайского и св. Марка Подвижника). В некоторых случаях (особенно тогда, когда этому помогает рукописная традиция восточных версий) авторство Евагрия устанавливается точно. Остается, однако, своеобразная «диффузная зона» между произведениями Евагрия, с одной стороны, и аутентичными творениями преп. Нила и Марка, с другой, для которой, вероятно, никогда не будет выяснена точная атрибуция. В рус. Добротолюбии вступительная заметка к творениям Евагрия под собственным его именем не упоминает ни о его ереси, ни о осуждении (М. 1902. 1. 563–567). Вероятно, святитель Феофан, вслед за составителями греч. Добротолюбия, относил их к другому Евагрию — не еретику, что неверно (и само такое мнение должно быть весьма поздним). Авторство еретика, само по себе, не исключает для произведения ни возможности быть полезным для православных, ни даже богодухновенности (ср. пример Каиафы: Ин. 11, 50–52). Классический пример (о котором св. Кирилл Александрийский написал даже специальный трактат) — Диатессарон еретика Татиана, который служил основной формой евангельского (!) текста для многих поколений святых отцов, включая комментировавшего именно этот текст св. Ефрема Сирина. Мнение о. Иоанна (точнее, ученых 1930–1960–х гг.), будто Евагрий «научил» египетских подвижников какому бы то ни было способу молитвы, совершенно несостоятельно, и едва ли оно не объясняется еще не забытым тогда поверием, будто люди всему научаются из книг; как раз в египетском монашестве (почти все великие наставники которого были не очень или вообще не грамотными), как теперь хорошо известно, обучали примерами и устными наставлениями, а потребность в записывании возникала тогда, когда нужно было передавать опыт в другую среду. Но несомненная заслуга Евагрия состоит в предпринятой им письменной систематизации аскетического учения в обеих его частях — деятельной и созерцательной. Позднейшая традиция приняла целиком деятельное учение Евагрия и частично — созерцательное (поскольку оно касается видения тварного мира и нетварных божественных энергий в этом тварном мире; учение Евагрия о более высоких степенях созерцания уже специфично для его ереси и в произведениях и фрагментах, дошедших на греческом языке, не отражено). Принятие святоотеческим преданием, хотя бы и частичное, созерцательного учения Евагрия означает, между прочим, признание за ним опыта подлинного Боговидения (видения нетварного света). Это также не противоречит святоотеческим свидетельствам (приводимым ниже о. Иоанном) о конечной погибели Евагрия: спасение состоит в окончательном «преселении к Богу (ejkdhmiva proV» toVn Qeovn)» (св. Максим Исповедник), а не в разовых посещениях Царствия Божия. В качестве обзора лит. о Евагрии представляет определенный интерес кн.: Авва Евагрий. Творения. Аскетические и богословские трактаты / Пер., вступ. ст. и комментарии А. И. Сидорова. М. 1994 (в ней содержатся и некоторые переводы с греч.). Однако, Сидоров оправдывает Евагрия и считает его осуждение на V Вселенском Соборе «ошибочным» (см. особо: с. 51–52 и аннотацию книги на с. 365) и, следовательно, не верит истинности святоотеческих видений, касающихся пребывания Евагрия в аду. Если рассматривать это только как вопрос веры, то нужно иметь в виду, что непризнание какого–либо соборного или принятого Церковью святоотеческого правила, в частности, анафематизма, делает человека повинным тому, о чем говорит это правило (т. е., в данном случае, — той же анафеме); таким образом Церковь выражает свою веру в то, что все принятые ею постановления, — изречены Духом Святым, Который не может заблуждаться относительно посмертной судьбы каких–либо людей: «…Согласием нашим запечатлеваем и все прочия священныя правила, изложенныя от Святых и блаженных Отец наших… Никому да не будет позволено вышеозначенныя правила изменяти, или отменяти… Аще же кто обличен будет, яко некое правило из вышереченных покусися изменити, или превратити [т. е. исказить]: таковый да будет повинен против того правила понести епитимию, каковую оно определяет…» (VI Всел. Соб., прав. 2; см. также прав. 1 и VII Всел. Соб., прав. 1). Если же попытку Сидорова отделить Евагрия от еретического оригенизма рассматривать только с научной стороны, то в ней не оказывается ничего, кроме сенсационных заявлений, а о необходимой для их обоснования обстоятельной работы по Евагрию в сирийской рукописной традиции ничего не слышно.

141

Для большей точности отметим, что Евагрий (345–399), вместе с Оригеном и Дидимом, был осужден: собором египетских епископов при св. Феофиле Александрийском в 400 г., к решению которого присоединился Папа Римский в 401 г.; поместным собором Константинопольским 543 г.; V, VI и VII Вселенскими соборами и другими соборами, т. к. эта тройка имен вошла в стандартный список еретиков, анафематствуемых при всяком православном исповедании.

142

Как сейчас разъяснится, автор употребил неточное выражение: проникло не учение как таковое, а определенные формулировки и концепции, которые, попав в контекст другой традиции, были наделены в значительной степени иным содержанием. Тем не менее, вопрос о судьбе евагриева наследия хотя бы в одной только византийской традиции (не говоря о различных монофизитских и несторианских) настолько сложен, что новейшие исследования, пожалуй, способствовали его будущему разрешению, главным образом, более историчной постановкой вопросов. Одновременно с настоящей книгой о. Иоанна публиковались основополагающие исследования А. Гийомона (обобщающая монография: Guillaumont. Les Kephalaia Gnostica d’Йvagre le Pontique…), где было доказано, что оригенистские волнения в среде палестинского монашества 530–х гг., которые и стали, в конечном итоге, поводом к осуждению оригенизма на V Вселенском соборе, были вызваны таким направлением в оригенизме, которое ближе всего держалось к Евагрию. Более того: при сравнении двух серий антиоригенистских анафематизмов — собора 543 г. (принятых на основе знаменитого Послания к Мине св. императора Юстиниана) и V Вселенского собора — различие обнаруживается как раз в том, что формулировки анафематствуемых вселенским собором тезисов берутся не из сочинений Оригена, а, главным образом, из основного произведения Евагрия (Гностических глав). Это позволило Гийомону с уверенностью идентифицировать как евагрианскую ту оригенистскую секту, которая образовалась после раскола внутри палестинского оригенизма вследствие непримиримости ее представителей, и которая была непосредственным объектом анафематизмов в 553 г. (так наз. «исухристы»). Но в результате того же раскола из единого еще в 530–е гг. палестинского монашеского оригенизма образовалась другая секта, о которой до недавнего времени было известно лишь название («протоктисты»; названия обеих сект суть уничижительные имена, данные противниками) и тот факт, что немного ранее Вселенского собора она внешне воссоединилась с Церковью. Учение этой секты, сохранилось, однако, в своих основных чертах и после воссоединения (хотя ее представители, подобно всем позднейшим оригенистам, должны были принять анафематствование Оригена), что недавно было показано о. Михаилом ван Эсбрёком, который идентифицировал «протоктистское» учение в проповеди патр. Иерусалимского Петра (воссоединенного из этой секты; † 552): M. van Esbroeck. L’homйlie de Pierre de Jйrusalem et la fin de l’origйnisme palestinien en 551 // Orientalia Christiana Periodica. 1985. 51. 33–59. Этот текст, единственный известный сегодня собственный документ «протоктистов», сохранился только в переводе на грузинский. Есть серьезные основания связывать с учением этой секты как раз те «номиналистические» воззрения, которые проявятся у заразившегося оригенистскими идеями Константинопольского патриарха Евтихия (умер низложенным, но в покаянии; почитается во святых), чье основное сочинение дошло, на сей раз, только по–армянски; традиция прослеживается и в VII в. (В. Louriй. Un autre monothйlisme: le cas de Constantin d’Apamйe au VIe Concile ?cumйnique // Studia Patristica. Louvain 1997 (а paraоtre)). О возможном продолжении этой традиции в поздневизантийское время и вплоть до Варлаама см. Послесловие, прим. 61.

143

Независимо от нижеследующей дискуссии относительно православия автора сочинений, известных под именем св. Макария (когда писалась эта книга, большинство ученых усматривало в них мессалианскую ересь; в наше время, и не в последнюю очередь, в результате трудов о. Иоанна, православие их под сомнение больше не ставится), их атрибуция преп. Макарию Великому считается неправдоподобной. Главное основание для такого вывода — присутствие в некоторых местах корпуса таких подробностей, которые обнаруживают в авторе носителя сирийской культуры и даже жителя Сирии (по упоминаемым географическим реалиям и событиям), но ни в коем случае не египтянина, каковым был исторический преп. Макарий Египетский. Известно в то же время, что преп. Макарий был одним из тех святых, чье имя использовалось для все новых и новых рассказов и поучений… В то же время, в восточных версиях корпус иногда надписывается и другими именами (в том числе, в некоторых арабских списках, Симеоном — что и послужило одним из аргументов к его отождествлению с Симеоном Месопотамским), а в самом тексте автор по имени себя не называет. Все эти соображения не исключают, в принципе, возможности какого–то вклада и со стороны преп. Макария, чьи аутентичные произведения могли быть спутаны с творениями другого отца позднейшим редактором корпуса. Самое же главное, что значение этих произведений как богодухновенного учения нисколько не зависит от того, через какую именно личность проглаголал Дух Святый.

144

То, что нам сегодня известно о древней секте мессалиан, или евхитов (греч. eujcivtai= «молитвенники» или «молящиеся»), подытожено в: J. Gribomont. Le dossier des origines du Messalianisme // Epektasis. Mйlanges patristiques offerts au Card. J. Daniйlou. Paris 1972. 611–625 (здесь же и полемика против статьи о. Мейендорфа, указ. в прим. vi) и в: C. Stewart. «Working the earth of hearth»: The Messalian Controversy in History, Texts, and Language to AD 431. Oxford 1991; из новейших работ укажем: L. Wickham. Teaching about God and Christ in the Liber Graduum // Logos. Festschrift fьr Luise Abramowski zum 8. Juli 1993 / H. Ch. Brennecke, E. L. Grasmьck, Ch. Markschies. (Beihefte zur Zeitschrift fьr die neutestamentliche Wissenschaft und die Kunde der дlteren Kirche, 67) Berlin—NY 1993. 486–498 (подчеркивается большая, нежели думали, традиционность, хотя и большая архаичность христологии основного «мессалианского» источника).

145

Jaeger. Two discovered works… 89–92. [«Умеренным пелагианством» будет представляться вся вообще православная аскетика, в том числе и западная — у св. Иоанна Кассиана или галльских Отцов VI в. — если смотреть на нее с позиций августинизма, что среди ученых середины века было общепринятым; см. подробнее прим. v к гл. I ч. II и указ. там литературу, а также удобный свод исследований, написанных с разных точек зрения: Saint Augustin / Dossier concu et dirige par P. Ranson. (Les Dossier H) 1988.]

146

Эти взгляды на Corpus macarianum позднее будут развиты самим автором в небольшой, но очень важной статье, едва ли не обозначившей перелом в трактовке мнимого мессалианства преп. Макария: J. Meyendorff. Messalianism or Anti–Messalianism? A Fresh Look at the ‘Macarian’ Problem // Kyriacon. Festschrift Johannes Quasten. Mьnster/Westf. 1971. II. 585–590 [репринт: ByzHes, XV]. Автор не отрицает главного аргумента сторонников «мессалианской» атрибуции — совпадений, местами дословных, с Аскетиконом, на основании которого мессалианство было осуждено на соборах Константинопольском 326 г. и III Вселенском в 431 г., и который известен нам по цитатам у православных обвинителей, но объясняет их возможностью использования мессалианского сборника автором корпуса. Возражение на это со стороны дом Грибомона (см. предыдущее примечание) строится на различении, с одной стороны, факта православности корпуса как такового — с этим он соглашается — и, с другой стороны, возможности осуждения и православного по сути произведения под именем мессалианства. Последнее он и считает несомненным: на соборах 426 и 431 гг. под именем мессалианского Аскетикона осудили Corpus macarianum. При этом Отцы названных соборов также исходили из православного учения, но трактовали формулировки корпуса как еретические, потому что знали это произведение только из рук каких–то еретиков и исходили только из их толкования текстов. Этот же подход будет развит в монографии Г. Дёрриса 1978 г. (см. прим. 8 к этой главе), который сочтет, что в осужденном мессалианском Аскетиконе произведения корпуса были использованы. В такой ситуации нет ничего невозможного и особенно в области аскетики, и именно такая версия лучше всего согласуется с имеющимися данными (что же касается отождествления автора с Симеоном Месопотамским, то это отдельный вопрос; оно остается весьма и весьма гипотетичным). Вся эта проблематика имеет самое близкое отношение к нашей теме. Как мы увидим (прим. xi к этой гл.), поздневизантийские читатели также подозревали Corpus macarianum в мессалианстве, и это способствовало созданию предубеждения против слишком «макарианствующего» преп. Симеона Нового Богослова — несомненно, близкого предшественника св. Григория Паламы, но на которого он почти не сможет ссылаться в полемике…

147

Локализация интеллекта в сердце была принята уже стоиками в системе их «материалистической» антропологии; к тому же тяготели и некоторые физиологические концепции древних (A. Guillaumont. Le sens du nom de c?ur… 56, 77; Idem. Le ‘c?ur’ chez les spirituels grecs… Col.2281–2282).

148

Ambigua // PG XCI. 1088 C. Св. Максим называет Евагрия «нечестивцем» (Схолия на кн. О небесной иерархии св. Дионисия Ареопагита, гл. VII // PG IV. 76–77 [атрибуция схолии св. Максиму вероятна, но не доказана вполне; в связи с атрибуцией схолий ко всем Ареопагитикам, кроме О божественных именах, сохраняет значение: С. Л. Епифанович. Материалы к изучению жизни и творений преп. Максима Исповедника. Киев 1917]); он присутствовал на соборе в Латране, на котором диакон из Понта снова был осужден (правило 18 // H. Denzinger. Enchiridion Symbolorum. Freiburg/Breisgau 195731. N 271 [критич. изд. деяний Латранского собора 649 г.: Concilium Lateranense a. 649 celebratum / R. Riedinger (Acta Conciliorum ?cumenicorum. Ser. II, vol. I) Berolini 1984; против мнения Р. Ридингера, будто эти деяния фиктивны, а собора не было вообще: P. Conte. Il Sinodo Lateranense dell’ottobre 649. (Collezione teologica, 3) Vaticano 1989]). Память Евагрия была в уничижении также у палестинских монахов (преп. Иоанн Мосх. Луг духовный. 26, 177 // PG LXXXVII. 2872, 3048 [гл. 177 передает рассказ, только лишь записанный в Палестине, но передающий событие, происшедшее в Египте, в самом монастыре Келлий: келлия Евагрия стояла там пустой (этот факт важен сам по себе — он говорит о репутации Евагрия в среде братии его собственного монастыря); когда же один брат, несмотря на увещания настоятеля, захотел непременно жить именно в ней, он вскоре был доведен обитавшим в ней нечистым духом до самоудавления; гл. 26 рассказывает о видении, бывшем одному брату для его вразумления по молитвам св. Кириака: в числе прочих еретиков он видит и Оригена и Евагрия «в месте мрачном, смрадном и испускающем пламя», «уготованном еретикам… равно как и тем, кто следует их учению»; рус. пер.: Блаж. Иоанн Мосх. Луг духовный / Пер. с греч. … прот. М. И. Хитрова. Сергиев Посад 19152 [репринт: <1991>]. 33 ) и у св. Иоанна Лествичника (Лествица. XIV // PG LXXXVIII. 865 A [здесь Евагрий именуется qehvlato» — «богопротивный, проклятый»]); ср.: Viller. Aux sources de la spiritualite de saint Maxime. 159.

149

Автор вновь (ср.: выше и прим. i к этой гл.) уступает господствовавшей в середине века и не преодоленной до сих пор тенденции помещать Евагрия в число духовных «предков» исихазма вместо того, чтобы считать его традицию как таковую отступлением от святоотеческого предания и объяснять ее дальнейшее влияние на православную аскетику, главным образом, через противостояние между одной и другой. Применительно к упоминаемому здесь вопросу, не приходится сомневаться, что практика молитвы Иисусовой возникла отнюдь не на основе евагрианского гносиса. Она появилась вследствие вытеснения практики чтения одного псаломского стиха специальной краткой формулой, содержащей имя Иисусово; практика же чтения одного стиха возникла на основе практики постоянного чтения целого псалма (см.: E. Lanne. Le forme della preghiera personale in San Benedetto e nella tradizione // Atti del 7o Congresso Internationale di studi sull’alto medioevo. Spoletto 1982. 2. 449–476). Молитва именем Иисусовым утвердилась в Египте в V–VI вв. в период наибольшего накала христологических споров (сначала несторианских, а потом весьма разных); об этом см. конец данного примечания. Она была принята, помимо православных греков, коптами–монофизитами, но в их среде жестоко оспаривалась в VI–VII вв. (на почве внутримонофизитских догматических конфликтов; B. Louriй. La priиre de Jйsus dans la filiation des sectes monophysites et une fausse attribution а Chйnoutй // Proceedings of the XVIIIth International Congress of Byzantine Studies (forthcoming)); последнее, а также православное Толкование молитвы Иисусовой, упомянутое выше (ч. I, гл. III, прим. x), свидетельствует о постоянно присутствовавшем осознании этой молитвы как христологического исповедания. «Канонизация» молитвы именем Иисусовым могла быть связана только с христологическими спорами: употребление человеческого имени «Иисус» на традиционном месте призывания имени Божия и есть самое ясное исповедание Христа истинным Богом нашим. Что касается сирийцев, то в их литературе (как на сирийском, так и на арабском языке и даже в переводах текстов сирийского происхождения на эфиопский) никаких упоминаний о молитве Иисусовой не известно — ни у несториан, ни у монофизитов. Постоянная же молитва чтением отдельных стихов или целого псалма (которую должен был застать в Скиту Евагрий) не могла иметь никакой специфической связи с евагрианской аскетикой, как не могло ее иметь и молитвенное употребление Псалтири как таковое. Приведем в заключение возможно более точные данные о начале практики Иисусовой молитвы. Из ее древнейших форм чаще всего встречаются две: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» и «Господи Иисусе Христе, помози ми», часто с продолжениями вроде «…хвалю Тя, Господи Иисусе Христе» (прибавление к первой из этих формул, получившей впоследствии наибольшее распространение, среднего члена — «Боже наш» или «Сыне Божий» — явление более позднее, на наш взгляд, ок. VI в. (см. выше, ч. I, гл. III, прим. x). Древнейшие тексты, прямо упоминающие о молитве именем Иисусовым, — апофтегмы VI–VII вв. под именем преп. Макария Египетского, а также некоторые другие тексты египетского же происхождения (дошедшие на коптском, арабском и эфиопском, но не на греческом; их наиболее полный обзор и франц. пер. главных текстов: L. Regnault. Quelques apophtиgmes arabes sur la «Priиre de Jйsus» // Irйnikon. 1979. 52. 344–355). Неаутентичность атрибутированных лично преп. Макарию поучений о молитве именем Иисусовым видна из того, что посетивший Скит в последние годы жизни преп. Макария Великого (390–е) преп. Иоанн Кассиан описывает как принятый в Скиту другой способ молитвы — повторением псаломского стиха Боже, в помощь мою вонми. Господи, помощъ ми потщися (Пс. 69, 2); если бы уже тогда молитва Иисусова была в употреблении, св. Иоанн не мог бы об этом умолчать (Regnault. Quelques apophtиgmes… 353). Но это не мешает атрибуции молитвы Иисусовой уже первому поколению монахов Скита после кончины св. Макария (Ibid. 355). Последнее предположение дом Рено, хотя и сделанное на основе текстов, едва ли старших VI в., находит дальнейшее подтверждение в других источниках. Это, во–первых, Повесть зело полезна об авве Филимоне (в ее греческом тексте молитва содержит даже слова «Сыне Божий», но, как показывает арабская версия, в первоначальном тексте их не было): сам текст нужно датировать VI в., но жизнь старца, скорее всего — второй половиной V (об этом тексте см.: В. М. Лурье. Из истории чинопоследований псалмопения: полная Псалтирь в ежедневном суточном круге (в связи с историей египетского монашества IV–VII вв.) // Византийский временник. 1996. 56 (81). 228–237, особ. 234–236, с библиографией). О молитвенном призывании словами Господи Иисусе говорит и блаж. Диадох, еп. Фотики (в 59 гл. своего Слова; ср.: еще гл. 61), на которого ссылался жизнеописатель аввы Филимона; однако неясно, имелась ли здесь в виду молитва Иисусова (K. Ware. The Jesus Prayer in St. Diadochus of Photice // Aksum—Thyateira. A Festschrift for Archbishop Methodios of Thyateira and Great Britain / G. D. Dragas. London 1985. 557–568). Еще более древний текст — апофтегма аммы Феодоры, дошедшая в составе митерикона XII в., до сих пор не опубликованного и поэтому мало известного (опубликован рус. пер. св. Феофана, сделанный по рукописи: Митерикон. Собрание наставлений аввы Исаии всечестной инокине Феодоре / [Пер.] Е. Ф. М. 18912 [репринт: М. 1995]). Интересующий текст в части, озаглавленной: Достопамятные изречения св. жен подвижниц, собранные Аввою Исаиею для пречестной монахини Феодоры, N 42 (c. 45): «Блаженная Феодора сказала: безпопечение, безмолвие, молчание и сокровенное поучение [melevth krupthv — одно из наиболее принятых в Египте названий умной молитвы] рождают страх Божий и целомудрие. Сокровенное же поучение есть непрестанная в уме молитва: Господи, Иисусе Христе, помилуй мя! Сыне Божий, помоги мне!». Этот текст, наряду с остальными текстами данного собрания, имеет все шансы быть подлинным —то есть принадлежать жившей в IV в. амме Феодоре (ряд апофтегм аммы Феодоры из этого же собрания пересекается с древнейшим ядром алфавитного и систематического собраний; ср. также аутентичный древний материал апофтегм в сб. XI в. Евергетинос).

150

Остается без ответа — в исторической плоскости — вопрос о том, какую же тогда традицию исихазма Варлаам принимал. Платонизм как таковой еще не есть традиция исихазма, т. е. аскетики. С евагрианством же или другим видом оригенизма автор Варлаама так и не связывает. О возможном направлении поисков ответа на этот вопрос см. Послесловие, прим. 61.

151

См.: J.Meyendorff. Introduction // Gregoire Palamas, Defense des saints hesychastes. Introduction, texte critique, traduction et notes / J.Meyendorff. (Spicilegium Sacrum Lovaniense, 30) Louvain 19732. XXVIII–XXXIII. Мы не приводим здесь заново все монографии и статьи, рассматривающие этот вопрос [см. современную библиографию в ч. I, при гл. III, особ. в прим. ix]. Основными текстами являются произведения преп. Никифора Исихаста (О хранении сердца (Per‹ fulakAj kard?aj) // PG CXLVII. 945–966 [крит. изд. готовит А. Риго; им уже издан итал. пер. с исправлением неверных чтений и восполнением лакун указ. изд.: I Padri Esicasti. L’amore della quiete (ho tes hesychias eros). L’esicasmo bizantino tra il XIII e il XV secolo / Introduzione, traduzione e note a cura di A. Rigo. (Padri orientali, [9]) Magnano 1993. 47–60]), Псевдо–Симеона Нового Богослова (Способ священной молитвы и внимания; крит. изд.: I. Hausherr. La methode d’oraison hesychaste (Orientalia Christiana, IX. 2 = N 36. P. 101–209) Rome 1927 [слав. пер. по рукоп. XV в.: С. Г. Вилинский. Послания старца Артемия. Одесса 1906. 401–409; относительно проблемы атрибуции см. прим. x к этой гл.] и св. Григория Синаита (PG CL. 1313–1336; [в рукописной традиции это серия из 7 кратких поучений без общего названия (особ. важно 5–е); указ. изд. неудовлетворительно; заметки по критике текста см. в: A. Rigo. La vita e le opere di Gregorio Sinaita… // Cristianesimo nella storia. 1989. 10. 579–608, особ. 599]) [все три названных источника переведены на русский в составе т. 5 Добротолюбия, однако с такими пропусками и искажениями именно в тех местах, где описывается способ молитвы, что обращаться к этим переводам нельзя; русскому читателю можно рекомендовать точный и полный славянский пер. преп. Паисия Величковского в его Добротолюбии (СПб. 1796 — изд. очень редкое; одно из самых доступных изд.: М. 18322); еще в одном из произведений Добротолюбия — препп. Каллиста и Игнатия Ксанфопулов Наставлении безмолвствующим (гл. 19–20) — цитируются описания способа молитвы по препп. Никифору и Симеону, но и здесь надо обращаться лишь к слав. пер. преп. Паисия, а не к рус. пер. в т. 5. Побуждения св. Феофана станут понятны, если прочитать его переписку. Ср.: «О молитве я говорил то, что говорил, потому, что из молитвы Иисусовой незнать что сделали. Думают, что как только стал кто творить сию молитву, то этим одним уже все сделал. Молитва сия стала у них как заговор какой: твори ее, приложив к сему и те телесные положения, о коих инде говорится, и все получишь. Вот и мурлычут, а сердце остается пусто, и мысли бродят, даже и срамные движения приходят, а им ничего, будто все такое в порядке вещей. У иных приходит при этом и малая теплота, и они кричат: вот благодать, вот благодать! И не вспомнят, что говорят опытные: смотри, придет легкая теплота, не дивись, это от естества, а не от благодати» (см. и все это письмо, N 18): Еп. Феофан. Ответы на вопросы инока относительно различных деланий монашеской жизни. Тамбов 1894 [цит. по переизд. в: Символ. 1985. 13. 117–203]. 144–145, особ. 144].

152

Оставляя до следующего примечания вопрос о происхождении способа молитвы как такового, останавливаемся сейчас лишь на учении о схождении ума в сердце в качестве основного принципа молитвенного делания. Он вполне надежно датируется первым тысячелетием, скорее всего — V–VI вв., а разработка на его основе каких–то почти «технических» поучений — не позднее, чем к Х в. Естественно, что именно в среде учеников преп. Макария Египетского обращалось особое внимание на участие сердца в молитве. В их же кругу с сердцем стали связывать и новую практику молитвы именем Иисусовым. См., напр.: «Брат вопросил старца: Научи меня, отче, как мне прилепиться имени Господа Иисуса Христа сердцем и усты? Отвечает ему старец: Писано есть: Сердцем… веруется в правду, усты же исповедуется во спасение (Рим. 10, 10). Аще убо сердце твое мирно, выну воспевает имя Господа Иисуса. Аще же смущено и рассеяно, должен еси повторяти усты, дондеже привлечется ум и, аще Бог видит труд твой, пуслет ти помощь, егда узрит желание сердца твоего и рассеет мглу помыслов, противных душе» (за недоступностью арабского изд. переводим с франц. пер.: Regnault. Quelques apophtиgmes… 350 (N 14)). Поздневизантийское же практическое учение о соединении молящегося ума с сердцем непосредственно восходит к тексту X в., который во времена св. Григория Паламы атрибутировался св. Иоанну Златоусту. В нем выражены уже все черты позднейшего исихастского учения, кроме наставлений о положении тела и дыхании. Важнейший фрагмент этого текста процитируем по слав. пер. в составе Пандектов (слова 28) преп. Никона Черногорца (XI в.) — древнейшего автора, который его цитирует, и главный источник известности фрагмента в среде славянского монашества (для которого одним из самых главных наставлений были Пандекты; ср.: также рус. пер. св. Феофана (в составе гл. 21 Наставления безмолвствующим препп. Каллиста и Игнатия Ксанфопулов // Добротолюбие в русском переводе. М. 19002. 5. 337; ср.: другую цит. в гл. 49)): «Молю вы, правило молитвенное никогда же поперете, или преобидете. Слышах иногда отцем глаголющим, яко каков есть он инок аще правило поперет. Но должен есть аще или яст или пиет или шествует или служит или седит или ино что творит, непрестанно звати: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Яко да та память имене Господа Иисуса Христа раздражит враг ко брани <т. е. ко брани против врагов>[…] Яко да имя Господа Иисуса сходящее во глубину сердечную, змия убо держащаго паствы <ср.: учение Corpus macarianum о «сообитании» диавола и благодати в сердце человека, не достигшего бесстрастия; о «пажитях сердца» ср.: цит. из этого же корпуса ниже, раздел «Оправданная критика»>, смирит, душу же спасет и оживотворит. Неоскудне убо пребывает глаголя имя Господа Иисуса Христа, яко да поглотит сердце Господа и Господь сердце. И будут оба воедино, но дело се несть единаго дне или двою, но лета многа и времене многа» (Пандекты. Супрасль 1795. Л. 195 об. — 196. Греч. оригинал Пандектов неиздан). В поздневизантийском корпусе творений св. Иоанна Златоуста цитируемое произведение обозначено как Послание к монахам (PG 60. 751–756, цит. 752; CPG 4627). Оно не имеет никаких шансов быть аутентичным, т. к. оказывается составленым из фрагментов 6 разных подлинных произведений св. Иоанна Златоуста, 4 — св. Василия Великого и 1 — неизвестного автора (Слово I на Быт. 1, 26, которое рукописи атрибутируют то св. Василию, то св. Григорию Нисскому) и весьма немногих добавлений, которые как раз и содержат самое главное. П. Г. Николопулос в своем исследовании по «псевдо–хризостомике» показал, что данное послание представляет собой краткую редакцию другого произведения, до тех пор не изданного, — Послания к некоему игумену (CPG 4734; если Послание к монахам встречается в рукописях не старше XIV в., то Послание к некоему игумену — уже с XI в.). Он же дал крит. изд. обоих посланий с исследованием косвенной рукописной традиции (т. е. цитирования их византийскими авторами): P. G. Nikolopoulou. AiJ eij» toVn jIwavnnhn toVn Crusovstomon ejsfalmevnw» ajpodidovmenai ejpistolaiv. ( jAqhnav. SeiraV diatribw'n kaiV melethmavtwn, 9). 169–245 (Mevro» II. AiJ proV» hJgouvmenon kaiV proV» monavcou» ejpistolaiv). Об авторитетности Посланий во время св. Григория Паламы можно судить по их цитированию (под именем Златоуста) в соборном Томосе 1341 г. (PG CLI. 689–690; Register. 246.384–248.400 (N 132) = Nikolopoulou. AiJ eij» toVn jIwavnnhn toVn Crusovstomon… 482.26–483.44). Благодаря указанию о. Парамеля (J. Paramelle), Николопулос обратил внимание на список XI в., где Послание к некоему игумену названо «Изложением [подвижнического] правила», посылаемым «некоему Феофилу» от пустынника Иоанна ( [Ekqesi» kanovno» jIwavnnou monacou' kaiV ejrhmivtou prov» tina Qeovfilon); очевидно, Иоанн и был подлинным автором произведения, которое можно тогда с большим основанием датировать X в. (Nikolopoulou. AiJ eij» toVn jIwavnnhn toVn Crusovstomon… 229). Существенную роль Послания к монахам в истории поздневизантийского исихазма впервые отметил о. И. Осэр (I. Hausherr. Noms du Christ et voies d’oraison. (Orientalia Christiana Analecta, 157). Rome 1960. 197–202). Опираясь на труд Николопулоса, Антонио Риго смог продвинуться дальше. Он, в частности, показал, что фрагменты Послания вместе с цитатами из блаж. Диадоха Фотикийского, преп. Исихия Синайского (из монастыря Неопалимой Купины, VII–VIII вв.; его часто путают со св. Исихием Иерусалимским — отцом V в.) и Лествичника (все эти отцы — авторы Добротолюбия) находились когда–то в одном флорилегии, использованном в Томосе 1341 г. и в Наставлении безмолвствующим препп. Каллиста и Игнатия Ксанфопулов в конце XIV в. (А. Rigo. L’epistola ai monaci (e l’epistola ad un igumeno) di uno Pseudo–Crisostomo: un trattato dell’orazione esicasta scritto nello spirito dello Pseudo–Macario // Studi e Ricerche sull’Oriente Cristiano. 1983. 6. 197–215, особ. 200; о братьях Ксанфопулах, один из которых последние 3 месяца своей жизни был Константинопольским патриархом Каллистом II (1397 г.), см., главным образом: D. Balfour. Politico–historical Works of Symeon Archbishop of Thessalonica (1416/17 to 1429). Critical Greek Text with Introduction and Commentary. (Wiener byzantinistische Studien, 13) Wien 1979. 279–286). Именно Риго подробно проанализировал аскетическое учение автора — в контексте Corpus macarianum, с одной стороны, и творений преп. Симеона Нового Богослова (949–1022; для своего времени главного выразителя той же традиции) — с другой. Главным итогом этого был вывод о письменной «разработке» практики молитвы Иисусовой и именно учения о соединении молящегося ума с сердцем как раз в той исихастской среде X–XI вв., в которой были особенно влиятельны идеи Corpus macarianum (в частности, о необходимости молиться в сердце, где у человека страстного благодать сообитает с духом диавола), и где, кстати, как раз и сложился наиболее распространенный в Византии (и, добавим, единственно принятый у славян) тип корпуса творений св. Макария — из 50 духовных бесед (это так наз. «Собрание II»; крит. изд.: Die 50 geistlichen Homilien des Makarios / H. Dцrries, E. Klostermann, M. Kroeger. (Patristische Texte und Studien, 4) Berlin 1964; рус. пер.: Преп. Отца нашего Макария Египетского Духовные беседы, послание и слова, с присовокуплением сведений о жизни его и писаниях / Переведены с греч. при Московской Духовной Академии. Свято–Троцкая Сергиева Лавра 19044 [репринт: 1994]). Эта исихастская традиция еще прежде XIV в. вызывала обвинения в мессалианстве, к чему давали повод и бывавшие тогда злоупотребления (и тут Риго вспоминает указанную Ж. Дарузесом рукопись Сorpus macarianum со схолией XIII в., обвиняющей в мессалианстве самого автора! Об историческом контексте этих событий см.: J. Darrouzиs. Constantin Chrysomallos sous le masque de Symйon le Nouveau Thйologien // Centre de recherche d’histoire et de civilisation byzantines. Travaux et mйmoires. 1973. 5. 313–327; J. Gouillard. Quatre procиs de mystiques а Byzance (vers 960–1143). Inspiration et autoritй // Revue des йtudes byzantines. 1978. 36. 5–81). Именно эти споры, как справедливо заключает Риго, были продолжены в XIV в. трактатом Варлаама KataV Massalianw'n, тогда как св. Григорий Палама, со своей стороны, продолжал держаться традиции Послания к некоему игумену. После Риго было выдвинуто предположение по идентификации Иоанна — автора Послания (В. М. Лурье. Работы Антонио Риго по истории византийского исихазма // Византийский временник. 1994. 55 (80). 232–236, особ. 232). Им мог быть Иоанн, известный как ученик преп. Павла Латрского († 955; дата кончины самого Иоанна — конец X в.) и автор предсмертного послания, где он увещавает к непрестанной молитве Иисусовой в характерных выражениях: «…и Его пресвятого имени никогда из сердца твоего не извергай…». В свое время, как «не последнее лицо в обители» (Ж. Даррузес) занимавшийся ее внешними связями Иоанн должен был быть человеком известным. (См.: J. Darrouzиs. Epistoliers byzantins du Xe siиcle. (Archives de l’Orient Chrйtien, 6) Paris 1960. 43–44, 211–215, цит.: 211.5–7). Этому, как будто, противоречит указание заголовка рукописи XI в. на «пустынничество» автора Послания к некоему игумену. Однако, у нас нет оснований исключить возможность отшельничества и для последних лет жизни Иоанна из обители Латрийской; в то же время, форма заголовка обнаруживает его принадлежность позднейшему редактору или переписчику, для которого адресат был уже неизвестным лицом; быть может, и автора он знал только по имени. Наконец, «пустынью» могла быть названа сама обитель Латрийская. Зато весьма важно, что в аскетическом флорилегии в составе О хранении сердца преп. Никифора Исихаста, наряду с древними отцами IV–VIII вв. цитируются только двое из относительно «новых»: преподобные Павел Латрский (из его Жития, созданного как раз в среде его учеников!) и (псевдо? — ) Симеон Новый Богослов. Роль последнего для позднейшей исихастской традиции известна. Но не следует ли задуматься и о роли Латрийской обители?

153

Относительно сходств и различий см.: M. Eliade. Yoga. Essai sur les origines de la mystique indienne. Paris 1936. 86–88; этот текст почти дословно воспроизводится автором в недавнем труде Techniques du yoga. Paris 1948. 254. [Сегодня в научной среде интерес к сопоставлению исихазма с йогой, кажется, пропал: более 20 лет не появлялось ни одной сколько–нибудь научной работы. Причина едва ли не в том, что все догадки о прямых заимствованиях из Индии не были соотнесены ни с какими историческими фактами. Отмечаемое обычно сходство в приемах сосредоточения и т. п. целиком обусловлено физиологическими особенностями, общими для всех людей.]

154

См. об этом основательную статью Gardet. Un probleme de mystique comparee… [Сходство между молитвенной практикой мусульманских дервишей и византийских исихастов отмечается, в основном, в связи с так наз. практикой «зикр» (o;5, букв. «памятование»). Это постоянное повторение имени Аллаха, сопровождающееся и приемами регуляции дыхания. Однако, разительны и отличия: при «зикре» моления соврешаются, как правило, групповые, а не уединенные (как в исихастской практике). Использование при «зикре» в качестве стимулирующих средств музыкальных инструментов и алкоголя вообще делает невозможными дальнейшие сопоставления. Даже с чисто физиологической точки зрения, «зикр» стремится вызывать совершенно иные состояния. К такого же рода особенностям принадлежит и сидячее положение тела — одно из общепринятых в поздневизантийском исихазме, но неизвестных более древней исихастской традиции. Подчас — если судить, например, по миниатюрам к Лествице в одной рукописи, где молящиеся умной молитвой монахи изображены сидящими едва ли не «по–турецки», — может показаться, что хотя бы эта особенность была все–таки заимствована от мусульман (ср.: А. Rigo. «Kaqivsa» ejn kellivw/ hJsuvcw […]»: le posizioni corporee nella pratica delle tecniche dell’orazione esicasta // Annali della Facolta di lingue e letterature straniere di Ca’ Foscari. N 3. Orientalia. 1983. 22. 1–12; 1984. 23. 257–258). Однако, и это едва ли верно: в практике «зикр» сидячее положение было всего лишь начальной позой, после которой «молитва» доходила до экстатического танца. Тут трудно указать конкретный путь проникновения хотя бы отдельных элементов подобной практики в византийское монашество. Отмечаемые черты сходства не выходят из ряда целиком обусловленных общностью психо–физиологических характеристик человеческого организма и, следовательно, не требуют для своего объяснения предположений о прямом влиянии. Остается, впрочем, неясным происхождение практики «зикр», самое древнее описание которой дает византийский автор XII в. В новейшей работе сам Риго пишет, что вопрос неясен: A. Rigo. Introduzione // I Padri Esicasti. L’amore della quiete… 16. См. подробнее прим. x к этой гл. и указ. там литературу.]

155

На уровне аскетической практики сведение молящегося ума в сердце связывается с дыханием и особым (сидячим) положением тела впервые в трактатах Способ священной молитвы и внимания (в России более известен под поздним названием Слово о трех образах молитвы), атрибутируемом во всех рукописях преп. Симеону Новому Богослову, и в трактате О хранении сердца преп. Никифора Уединенника, или Исихаста. Трактаты близки настолько, что издатель критического текста первого из них, о. Ириней Осэр, атрибутировал его преп. Никифору. — Впрочем, без достаточных оснований (главным соображением было его возвышенное представление о преп. Симеоне Новом Богослове, который, как казалось о. Осэру, не мог учить нелепому способу спасения «без трудов и потов», как это делал преп. Никифор; ср. об этом замечание о. Иоанна Мейендорфа в прим. 28 к этой гл.; атрибуция о. Осэра не нашла большой поддержки и была окончательно развенчана А. Риго: A. Rigo. Le tecniche d’orazione esicasta e le potenze dell’anima in alcuni testi ascetici bizantini // Rivista di studi bizantini e slavi. 1984. 4. 75–115). Вопрос об атрибуции и датировке приписываемого преп. Симеону Способа оказывается важнейшим для для истории той исихастской традиции, к которой принадлежал св. Григорий Палама: принадлежит ли Способ эпохе преп. Никифора Исихаста (т. е. не старше XIII в.), или он более древний, и сами корни традиции глубже? Естественно, что при ответе на этот вопрос приходится различать датировку описываемых в трактате технических приемов и датировку и атрибуцию конкретного произведения. А. Риго (в указ. работе) попытался заново датировать произведение, исходя из датировки описываемого в нем способа, и — независимо от о. Осэра — пришел к той же дате: XIII в. Именно этим веком он датировал тот способ молитвы, при котором молящийся сидит, опустив голову на грудь, вместо традиционного для всей христианской традиции положения тела — положив лице свое междэ коленома своима, по примеру пророка Илии на горе Кармиле (3 Цар. 18, 42). Последний способ также не выходил из употребления, и поэтому св. Григорий Палама защищает и тот, и другой (Триады. I. 2. § § 8–10; рус. пер. в т. 5 Добротолюбия и на сей раз сокращен, а в славянское Добротолюбие не вошло; текст доступен в сокращенном новогреческом пер. в составе греч. Добротолюбия, составители которого не смогли достать подлинник, — и разумеется, в современных изданиях Триад). Согласно последнему способу, молились, преклонив тело в землю, наподобие того, как на иконах XIV в. изображали Илию пророка на горе Кармил; другой вариант того же способа — подробно описываемый преп. Григорием Синаитом в его 7 поучениях (см. выше, прим. 24) — предполагает сидение на очень низкой скамеечке, так что и при этом лицо оказывается между колен, и человек испытывает сильное неудобство (все эти тексты собраны и проанализированы А. Риго в указ. выше работе и в статье, указ. в прим. 26). Положение тела, принятое пророком Илией, является, как считает Риго, исконным для библейской традиции, и должно было естественно унаследоваться христианством. (Последнее мнение Риго нужно признать вероятным, но не достоверным вполне. Он составил его, в значит. степени опираясь на исследование: G. C. Bottini. «Pose la sua faccia tra le ginocchia». 1 Re 18, 42 e paralleli estrabiblici // Studium Biblicum Franciscanum. Liber Annuus. 1982. 32. 73–84. Но, как подчеркивает о. Боттини, в Библии о таком положении тела упоминается лишь единожды, а в египетском и вавилонском окружении значение этой позы могло быть иным — например, выражением скорби. В талмудической литературе (Талмуд Вавилонский, Берахот 34b и Авода Зара 17а), наряду с выражением скорби, присутствует и молитвенное значение. Но «интертестаментарный» и христианский материал у Боттини (op. cit., 80–81) настолько скуден, что серьезных выводов на его основе делать нельзя: это Житие Адама и Евы, XLVI, 1, где Ева оплакивает смерть Адама «caput super genua imponens» («положив главу на колена») — причем, только латинская версия (нет ни в греч., ни в груз., ни в слав.; впрочем, список версий и редакций этого произведения Боттини не был исчерпан), а также Беседа на чудеса святых триех отроков псевдо–Кирилла Александрийского (известно только по–коптски). Весьма настораживает полное отсутствие в этом списке литературы монашеской, где, напротив, хорошо засвидетельствовано молитвенное положение стоя с воздетыми руками. Относительно ранней истории 3 Цар. 18, 42 в исихастской традиции окончательные выводы пока делать преждевременно, но мысль об исконности такого положения тела, наряду с прочими, могла бы стать хорошей рабочей гипотезой). Что же касается сидячего положения тела, то его самые ранние свидетельства — Способ, атрибутированный Симеону, и трактат преп. Никифора. Риго попытался прибавить к этому списку еще одно свидетельство — антиисламский трактат некоего Варфоломея Эдесского, где, кстати, дается самое раннее описание практики «зикр». Риго следовал принятой тогда в науке гипотезе, по которой трактат датировался XIII в. Описание в нем «зикра», принадлежащее христианскому автору, — к тому же, знавшему и употреблявшему термин «исихаст» применительно к мусульманским дервишам — давало ручательство за известность этой практики в христианском мире. Отсюда был сделан вывод о возможности заимствования этой практики в исихастских кругах именно в XIII в., а это, в свою очередь, давало возможность датировать Способ тем же временем. Появившееся с тех пор детальное исследование трактата Варфоломея Эдесского (Bartholomaios von Edessa. Confutatio Agareni. Kommentierte griechisch–deutsche Textausgabe / K. — P. Todt. (Corpus Islamo–Christianum. Ser. graeca, 2) Wьrzburg 1988), во–первых, дало достоверную датировку — между 1055 г. и началом XIII в., — и, во–вторых, дало повод пересмотреть значение этого источника для истории исихастской традиции. В последнем отношении главный вывод сводится к тому, что никаких данных для истории душевно–телесного способа молитвы трактат не дает (см. Приложение к рец.: В. М. Лурье. Публикации монастыря Бозе по истории исихастской традиции у греков и славян // Византийский временник. 1996 [1997]. 57 (82) (в печати)). Итак, новая попытка передатировать способ молитвы, а с ним и трактат не удалась. Гипотеза же о происхождения самого способа молитвы из Сирии (зоны близких контактов с мусульманским миром) остается возможной, но почти не обоснованной. Посмотрим теперь, что остается от старой аргументации против традиционной атрибуции преп. Симеону Новому Богослову. Для этого лучше обратиться к ее современной редакции в изложении преосв. Василия — одного из главных знатоков текстологии произведений последнего (архиеп. Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов (949–1022). М. 19952. 79, прим. 2). Аргументов три: 1. в средневековой рукописной традиции Способ не соединяется с собранием творений преп. Симеона; 2. на него нет ссылок в аутентичных творениях преп. Симеона и преп. Никиты Стифата; 3. «Вообще, как по стилю, так и по манере писать и цитировать св. Отцов, так и по общей духовной настроенности, «Метод» значительно отличается от других, несомненно подлинных, творений пр. Симеона. В частности, в нем находятся предупреждения против ложных видений света, то чего мы никогда не встретим в подлинных произведениях пр. Симеона, никогда не ставившего под сомнения свои видения света». Последний абзац того параграфа книги о. Иоанна Мейендорфа, к которому относится настоящее примечание, дает достаточный ответ на второе возражение: очевидно, как св. Григорий Палама, так и св. Симеон едва ли считал нужным говорить о конкретном способе молиться, когда говорил об аскетике вообще; добавим, что подобные «технические» руководства составляли особый жанр святоотеческой письменности, сближавшийся, скорее, с типиконами, чем с аскетическими поучениями (если мы возьмем общий список текстов, содержащих поучения о молитве Иисусовой, то увидим, что почти все более–менее конкретные правила содержатся либо в типиконах, либо в особого рода «технических» наставлениях, стоящих достаточно обособленно в ряду произведений того же автора; см. материал в: A. Rigo. La Preghiera di Gesщ // Parola, spirito e vita. 1992. 25. 245–291). Ни преп. Симеон, ни его ученик преп. Никита Стифат других произведений в этом жанре нам не оставили и, следовательно, едва ли имели случай цитировать Способ. Ответ на первое возражение отчасти связан с ответом на второе: обособленность содержания произведения обусловила его включение в сборники другого типа; кроме того, точный состав первоначального собрания творений преп. Симеона, собранных преп. Никитой, остается неизвестным. Не менее важно, что Способ, известный в рукописях с XIII в., никогда не атрибутируется никому, кроме преп. Симеона. Впрочем, основной вес в глазах критиков имеет третий аргумент — о несоответствии атрибуции содержанию. В глазах о. Осэра, отрицавшего способ душевно–телесной молитвы как таковой, этот аргумент был, если и не доказателен научно, то понятен психологически. Но что же в «общей духовной настроенности» автора Способа противоречит тому, что мы знаем о преп. Симеоне? Неужели доверие св. отца к его собственным видениям света нужно приравнивать к отрицанию возможности ложных видений света как таковой? (И даже более того: если бы св. Симеон готов был принимать любые видения света без разбора, то неужели он стал бы святым отцом?) Поэтому только естественно, что при описании способа молитвы, который может привести к видению света человека совершенно неподготовленного, автор считает долгом сделать предупреждение о прелести. В остальном эта критика «духовной настроенности» автора Способа остается загадочной и едва ли не сводится к ссылке все на того же о. Осэра. Различия в стиле и манере цитирования, коль скоро речь идет о произведении особого жанра, неизбежны. Серьезный аргумент против авторства отсюда можно было бы извлечь лишь при обнаружении каких–то выражений и понятий, которых, скажем, не

существовало в XI в., но появились в XIII. Но этого–то и не сделано. Дополнительный к единогласному свидетельству рукописей, хотя и косвенный аргумент в пользу атрибуции Способа преп. Симеону недавно привнес А. Риго: следуя за многими рукописями, он предваряет свой перевод Способа стихами, начинающимися словами: «Иже хощет видети сей свет, / должен есть хранити свое сердце…» (стихи были опубликованы под именем св. Иоанна Златоуста, которому их атрибутируют некоторые другие рукописи (не автору ли Послания к игумену?): I. B. Pitra. Iuris ecclesiastici Graecorum historia et monumenta. Roma 1868. II. 170; ср.: I Padri Esicasti. L’amore della quiete (ho tes hesychias eros). L’esicasmo bizantino tra il XIII e il XV secolo / Introduzione, traduzione e note a cura di A. Rigo. (Padri orientali, [9]) Magnano 1993. 37; Лурье. Публикации монастыря Бозе…). В этих стихах, которые могли предшествовать Способу изначально или на самой ранней стадии его распространения в сборниках, чувствуется типичная манера преп. Симеона (что, конечно, нельзя считать строгим доказательством их аутентичности). Итак, общий вывод относительно атрибуции Способа, как представляется, может быть следующим. Доказательного опровержения традиционной атрибуции так и не появилось. Поэтому ничего более верного, чем предлагаемая рукописной традицией атрибуция преп. Симеону Новому Богослову, у нас нет.

156

Именно так у преп. Никифора, небольшой трактат которого представляет собой антологию аскетических текстов, за которыми в виде приложения и практического совета следует изложение его собственого способа. Данное преп. Никифором в предисловии обещание сообщить способ духовной жизни, не требующий «ни трудов, ни потов», относится к совокупности обеих частей, а не к одному дыхательному способу, вопреки тому, что пишет о. Осэр (I. Hausherr. Les exercices spirituels de saint Ignace et la methode d’oraison hesychastique // Orientalia Christiana Periodica. 1954. XX. 7–26, особ. 23–24). Приложение, посвященное последнему, составляет даже в некоторых рукописях отдельный короткий трактат, к которому, следовательно, предисловие не относится (например, Bodl. Barocc. 69. F. 1–4 (1378 г.); Paris. gr. 1145. F. 83–89 (XIV в.) содержит предисловие и флорилегий, но пропускает изложение способа). Предисловие представляется Никифору средством устранить какой бы то ни было оттенок пелагианства, котоое заключалось бы в утверждении возможности добиться благодати «трудами».

157

С исторической стороны в пользу этого вывода свидетельствует начало употребления четок. Как замечает св. Феофан Затворник, «Соединять молитву Иисусову с дыханием, как вы делаете, можно. Это сказал кто–то из древних… Дыхание вместо четок» (Собрание писем, N 634; цит. по: Умное делание. О молитве Иисусовой. Сборник поучений Святых Отцов и опытных ея делателей / Игумен Харитон. Сердоболь 1936 [репринт: Троице–Сергиева Лавра 1992]. 33, N 24). В XIX в. четки были повсеместно распространены, и всего естественнее было построить фразу так, как это сделал св. Феофан — «дыхание вместо четок». Но исторически четки появились вместо «дыхания». До XIV в., несмотря на наличие иногда очень подробых наставлений к молитвенной практике, мы не встречаем никаких упоминаний о четках. Первое — у афонского старца преп. Феоктиста Студита в не изданном до сих пор и дошедшем лишь в славянском переводе поучении (название: Сие послание посылает старец кир Феоктист некоему брату просящему с болезнию како праве възможет держати правило свое, понеже многу беду от бесов подъят и бысть в сумнении в правиле своем. Сице посылает ему; середина XIV в.; см. выше, ч. I, гл. I, прим. 34; рукопись Рос. Нац. б–ки (СПб.), Кир. — Бел. XV, л. 95–98 об., XV в.; всего известно 2 списка, второй — в том же собрании, N XII), что, конечно, свидетельствует о крайне малой распространенности четок и в XIV в., хотя и о большом интересе к использованию их на молитвенном правиле уже в ту эпоху у преп. Кирилла Белозерского (оба славянских списка происходят из его келейной библиотеки). Картина не меняется существенно до XVI в., для которого мы уже просто не имеем достаточного количества источников (или, по крайней мере, они остаются не введенными в научный оборот). Возрождение исихазма в XVIII в. застает четки во всеобщем употреблении, а внешние приемы, столь распространенные в эпоху св. Григория Паламы, — на закате… По–видимому, можно предложить только одно объяснение этому: внешние приемы, связанные с положением тела и дыханием, были вытеснены четками — тоже, своего рода, внешним приемом, но гораздо более простым. Вообще же без внешних приемов в деле сосредоточения ума обойтись едва ли возможно; они перестают быть нужны только при большой степени совершенства, когда ум становится непарительным. Большинство же молящихся знает об этой степени только понаслышке, и без некоторого внешнего сдерживания помыслов оказалось бы неспособным произнести и нескольких молитв хотя бы с относительным вниманием.

158

Триады. II. 2. § 15 // 522.14–24; это место напоминает советы Григория Синаита, отмечающего болезненность позы, принимаемой молящимся исихастом (Каким образом следует сидеть в келлии…[позднейшее название 7 безымянных поучений] // PG CL. 1329 A).

159

Триады. II. 2. § 30 // 535.21–29 — 536.1–7. [Это не мешало св. Григорию проявлять достаточный интерес к естественно–научным знаниям, что особенно отразилось в его Главах физических…; анализ этого материала см. в: R. Sinkewicz. Christian Theology and the Renewal of Philosophical and Scientific Studies in the Early Fourteenth Century: the Capita 150 of Gregory Palamas // Mediaeval Studies. 1986. 48. 334–351.]

160

Триады. I. 2. § 6 // 399.8–10. [Цитируется чуть полнее, чем у автора. Смысл выражения, приведенного по–гречески, тот, что Бог Сам (а не что–либо, от Него отличное, как в платонизме) является «идеей» (или эйдосом) для всего материального, имеющего «форму» (где «форма» — один из синонимов «природы»), т. е. для всего материального мира, т. к. существование «неоформленной» материи христианством не допускается. См. выше, ч. II, гл. I, об учении св. Григория Паламы о творении.]

161

Термин sysswmos происходит от Еф. 3, 6; он употреблялся св. Отцами, в частности, св. Григорием Нисским (Толкование на Песнь Песней. XV // PG XLIV. 1112 C [крит. изд.: Gregorii Nysseni Opera. Vol. VI. In Canticum Canticorum / H. Langerbeck. Leiden 1960]). Св. Григорий Палама также прибегает к нему для обозначения «сотелесности» Христа с нами и нашей «сотелесности» с Ним — всегда в связи с Евхаристией «Как восприимет кто в себя кровь Христову и тело… как в мы в нас самих возымеем Бога и сотелесниками Ему станем…»; Беседа 56 // 202–203).

162

Речь идет о обоженных людях, ставших в будущем веке «умами» [ср.: выше у св. Григория Паламы — о том, что человек в обожении весь целиком становится «духом»].

163

Преп. Макарий говорил уже о славе воскресения, присутствующей «уже сейчас внутри» праведников (PG XXIV. 516 A; ср.: 749 A). Св. Григорий Палама также говорит о «воскресении души» в духовном смысле как о цели духовной жизни (К Ксении // PG CL. 1049 D; Первое письмо к Варлааму // GPS I. 249.1–2 [kaiV uJposhm. 2 tou' P. K. Crhvstou. — И. М.]), что, разумеется, не исключает и толкования, связанного с крещением, так как, по его мнению, вся христианская жизнь есть лишь осуществление на деле данных при крещении обетов (? p?stij efele? ?§n… tij t?j sunq?kaj ¬j ?poi?sato prOj tOn QeOn ?p‹ toa qe?ou bapt?smatoj e‡j ™rgon pro§gV [вера пользует <лишь> тогда, когда… кто обеты, ихже сотвори пред Богом при святом крещении, производит в действие]. Беседа 30 // 585 A; ср.: Беседа 16 // 213 B–217 B; Беседа 41 // 516 B, etc.). Мысль о «воскресении души» была, впрочем, широко распространена у исихастов XIV века (см., в частности, Житие св. Григория Синаита // Житие иже во святых отца нашего Григория Синаита / И. [В.] Помяловский // Записки историко–филологического факультета С. — Петербургского Императорского университета. 1896. XXXV. 1–64, особ. 14–15).

164

Мнение об отсутствии богословской точности у преп. Симеона Нового Богослова остается общепринятым до сих пор. Ср. особ.: архиеп. Василий (Кривошеин). Пеподобный Симеон Новый Богослов… особ. 40–45 (о конфликте между преп. Симеоном и митроп. Стефаном Никомидийским) и 41: конфликт «…скорее духовный, чем догматический и не выходящий из рамок Православия». В том же духе: B. Fraigneau–Julien. Les sens spirituels et la vision de Dieu selon Symйon le Nouveau Thйologien. (Thйologie historique, 67) Paris 1985. Однако, это мнение никак не может считаться доказанным — хотя бы потому, что догматические споры (и, следовательно, особенности богословствования) периода от середины IX до середины XI в. остаются совершенно неизученными (сегодня это самый темный период истории византийского богословия; за ним следует эпоха Комнинов, для которой история богословствования хотя и плохо, но известна), так что мы не можем достоверно судить, каким представлялись богословские формулировки преп. Симеона его современникам. С другой стороны, имеются достоверные данные о том, что предмет спора между преп. Симеоном и Стефаном Никомидийским (представляющийся весьма оторванным от жизни всем исследователям творений преп. Симеона) — есть ли различие между ипостасями Святой Троицы только умозрительное или же реальное, — был важнейшим вопросом эпохи (второй половины I тысячелетия), прямо повлиявшим и на богословские споры эпохи Комнинов. (Ср. отчасти: В. М. Лурье. Рец. на: Petrus Callinicensis. Contra Damianum. Lib. II // Византинороссика. 1996 [1997]. 2. (в печати)).

165

Необходимо отметить, что в целом Акиндин не разделял номиналистическую философию Варлаама и с самого начала осудил его нападки на аскетику исихастов, в частности, на психофизический способ молитвы; см. письмо Акиндина к Варлааму, датирующееся зимой 1340–1341 гг.: Письмо 9 // Letters of Gregory Akindynos / A. Constantinides Hero. Washington 1983. 30–32.52–58.

166

Это очень важное место, где св. Григорий Палама однозначно высказывается о необходимости и предопределенности Боговоплощения даже в том случае, если бы грехопадения не было. Подробно это учение было развито у св. Максима, который объясняет, что для совершенного обожения человека было необходимо совершенное воплощение Бога, однако, конкретные обстоятельства, при которых совершилось Боговоплощение, должны были быть другими, если бы не было грехопадения. Крест и смерть воплотившегося Бога стали нужны только вследствие грехопадения. (См. особенно важную статью православного автора: A. Radosavljevic. Le probleme du «presuppose» ou du «non–presuppose» de l’Incarnation de Dieu le Verbe // Maximus Confessor. Actes du Symposium sur Maxime le Confesseur. Fribourg, 2–5 septembre 1980 / F. Heinzer, Ch. Schonborn. (Paradosis, 27) Fribourg/Suisse 1982. 193–206). Для латинской схоластики с ее теорией искупления в смысле «выкупа» весь смысл Боговоплощения сводится к преодолению последствий грехопадения. Несовместимость такого учения (заимствованного, к сожалению, и многими русскими богословами, включая архиеп. Сергия Страгородского и В. Н. Лосского) с мыслью св. Григория Паламы подчеркивает здесь автор.

167

Против Акиндина. V. 20 // GPS III. 344.2–4; ср.: [цитату в оригинале заменяем переводом] «иже таинственною банею пакибытия возрожденнии водою и Духом Самому Богу всячески соединяются яко едино быти с Ним». Против Акиндина. III. 14 // GPS III. 200.9–12.

168

Последнюю работу, посвященную учению св. Григория Паламы о таинствах (главным образом, о Крещении и Евхаристии), см. в составе кн.: J. Lison. L’Esprit repandu. La pneumatologie de Gregoire Palamas. (Patrimoines. Orthodoxie) Paris 1994. 173–193. Автор развивает мысли о. Иоанна Мейендорфа. Особую важность, однако, имеет та особенность представления о таинствах у св. Григория Паламы, которая объединяет его со святоотеческой традицией и отделяет от различных вероучений, особенно от латинского: таинства сообщают нетварную благодать обожения (о нетварной благодати см. также ниже). Как отметил проф. И. Романидис, из этого следует, что любые действия, претендующие быть таинствами, но не претендующие сообщать нетварную благодать — каковы так называемые таинства у латинян — заведомо не могут быть признаны таинствами в том смысле, в каком это слово употребляется православными. По этой проблематике см. труд преосв. Фотия Лионского и архим. Филарета (ныне еп. Парижского): Mgr Photios, arhim. Philarete. Le Nouveau Catechisme contre la foi des Peres. Une reponse orthodoxe. Lausanne 1993. 51–68 (рус. пер. готовится к изд.).

169

Автор касается здесь спора, вызванного на Западе святоотеческим учением о невозможности спастись одними только деятельными добродетелями — без хранения ума и умного делания.

170

Этот аргумент св. Григория, подобно большинству остальных, имел историческую подоплеку: новая ересь Акиндина подводилась под одну из прежде осужденных. В данном случае прецедент был создан ересью монаха Нила, осужденной на поместном соборе в Константинополе в 1097 г. и анафематствованной в Синодике в Неделю Православия. Нил учил, в частности, что принятие Христом на себя всей человеческой природы означает, будто в спасительном соединении со Христом участвуют и нехристиане (ср.: выше, ч. II, гл. I, об учении св. Григория Паламы и других отцов: Воплощение Христово спасительно лишь для тех, кто приобщился к новой человеческой природе, получившей начало от Христа как Нового Адама). По делу монаха Нила см., главным образом: N. Garsoian. L’abjuration du moine Nil de Calabre // Byzantinoslavica. 1974. 35. 12–27 (предложенная здесь гипотеза об исторических корнях ереси Нила остается весьма спорной).

171

Главы физические… 78 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 172.1–4 [см. выше, ч. II, гл. I, прим. 18]; о святоотеческом происхождении этого смысла слова «природа» см.: Г. Флоровский. Тварь и тварность // Православная мысль. Paris 1927. I. 176–212.

172

Против Акиндина. V. 23 // GPS III. 353: Воскресение Господне хотя и духовно… но ни воскресение не нетварно, ни само воскресшее. Ибо это воскресение тварного трупа, или, что то же самое, воссоздание и переделывание.

173

Возможность сближения богословия св. Григория с западными представлениями о тварной благодати — одна из главных тем книги Lison. L’Esprit repandu…, особ. выводы на с. 131–132. Вслед за своим учителем о. Андре де Аллё, о. Жак Лисон идет несколько далее и заключает: «В его (св. Григория Паламы) представлении возможность тварной благодати допускается, скорее, в области духовных дарований, как, в особенности, обновления сердца и духа. Однако, эти дары оказываются не созданными ex nihilo [т. е. «из ничего», как если бы они представляли собой какой–то совершенно особый род тварей — что подразумевается в латинском учении о тварной благодати. — В. Л.], но восстановлением твари; тварная благодать становится возможной только благодаря присутствию действующей энергии Духа, благодати нетварной, которая и остается, таким образом, первенствующей» (с. 132). Этот вывод представляется вполне убедительным.

174

Триады. II. 3. § 48 // 581.7–8; учитель безмолвия пользуется в отношении ума платоновским образом всадника, который ведет жизнь, не зависимую от жизни своего коня, и высшую, чем она (Беседа 53 // 175).

175

По поводу нетварного света св. Григорий выражается так: светом же сим по разуму прилучающихся соразмеряет явление. Против Акиндина. II. 16 // GPS III. 140.9–10.

176

Через каждую из энергий всецелый присутствует и действует Дух Святый. Беседа 24 // 313 B.

177

Поскольку мимо этого — важнейшего — аспекта богословия отцов IV–V вв. авторы учебников патрологии обычно проходят в молчании, желательно пояснить примером, о чем идет речь. Доказательство божественности Св. Духа у св. Василия Великого: «И если усовершившихся в добродетели называем богами, и усовершение достигается чрез Духа; то как же Творящий других богами Сам лишается Божества?» (Против Евномия. III // Творения иже во святых отца нашего Василия Великого / Новый исправленный пер. Московской Духовной Академии. СПб. 1911. I. 527); «Необходимо же Тому, Кто в богах виною, что они боги, быть Божеским Духом и Духом от Бога. Ибо как в веществах горючих причине, от которой они горючи, необходимо быть горючею, и как во святых причине, от которой они святы, необходимо быть святою; так и в богах вине, от которой они боги, необходимо быть Богом» (Против Евномия. V // Там же. 575).

178

Триады. II. 3. §§ 40–43 // 573–577. [Славянский пер. Евр. 11, 1 — Есть же вера, уповаемых извещение, вещей обличение невидимых — не дает точного перевода upovstasis оригинала (переводя это как извещение), утрачивая как раз тот оттенок смысла, ради которого эти слова цитируются в данном случае: «действительность» (еще невидимое «обличается (указывается)» верой, т. к. в ней находит реальное существование); поэтому св. Григорий относит веру к сфере реальности, а не чувств.]

179

Триады. II. 3. § 68 // 602.16–23 в оригинале o{loi Qeou' genovmenoi переведено как «ils deviennent Dieu» — «они становятся Богом», что менее точно, но совершенно верно по смыслу, какой это выражение имеет у св. Григория Паламы; ср.: Против Акиндина. IV. 15 // GPS III. 271.4–9: «Как приявший благодать видит эту свыше изливаемую благодать?… Как глаз… видит нетварную энергию? Способностью Невидимого быть видимым».

180

Триады. III. 2. § 14 // 668.11–18 [смысл выраженения uJperocikw'" ejxh/rhmevnh, которое мы перевели «превозмогающе исключительная», — в том, что эта сила действует одна, не позволяя рядом с собой действовать силам естественным, «превозмогая» их; «синергия», о которой речь шла выше, подразумевает, что естественные силы стали средой, открытой для действия силы сверхъестественной, само сверхъестественное познание не может дополняться никаким другим]; ср.: Против Акиндина. VII. 10 // GPS III. 485.9–10.

181

Если оный свет и видим очами телесе, но не тварной и не свойственной им чувственной способностью — ибо зрители были переустроены Духом. Ведь и тело сие, аще и совечнует будущему веку… но став духовным. Против Акиндина. III. 2 // GPS III. 162.19–24.

182

Здесь затрагивается важный аспект богословия св. Григория, которое, как постепенно показывает нам автор книги, целиком христологично, т. е. полностью выводится из определенной веры в Боговоплощение и Тело Христово. Мнение о том, будто мертвое по человечеству тело Христа лишается обожения, свойственно несторианству как таковому (начиная с Феодора Мопсуетского), но также и различным «несторианствующим» богословским направлениям. Для XIV в. таким все еще оставались латиняне, связь которых с несторианством еще не была забыта (на них после 1054 г., когда они были анафематствованы именно за несторианство, распространялся даже чин приема в Православие тот же, что и для несториан: через анафематствование своей ереси). Современник св. Григория Паламы, православный полемист Матфей Ангел Панарет, продолжая одну из исконных линий антилатинской полемики — относительно чина теплоты — повторяет те аргументы, которые были высказаны в 1054 г. преп. Никитой Стифатом в полемике с кардиналом Гумбертом: мы пьем Кровь Христову теплой потому, что теплотой знаменуется неразлучное пребывание Божества даже и в мертвом теле Христа; такое же толкование чина теплоты будет удержано в начале XV в. св. Симеоном Солунским (подробно см.: V. Lur’e. L’attitude de S. Marc d’Ephese aux debats sur la procession du Saint–Esprit a Florence. Ses fondements dans la theologie post–palamite // Annuarium Historiae Conciliorum. 1989 [1991]. 21. 317–333, особ. 329–331; о распространенности на Западе уже к V в. того мнения, будто мертвое тело Христа было лишено присутствия Божия, см.: R. Favre. Credo… in Filium Dei… mortuum et sepultum // Revue d’histoire ecclesiastique. 1937. 33. 687–724).

183

Автор, вслед за св. Григорием Паламой, имеет в виду особенно учение о спасении, как оно изложено св. Максимом Исповедником: спасение — процесс преодоления ряда разделений тварного мира, последнее из которых — различие между самим тварным и нетварным. См.: св. Максим Исповедник. Ambigua // PG XCI. 1308B и др.

184

Мысль об «отцовстве» Христа по отношению к христианам достаточна редка в святоотеческой литературе; ведь одной из центральных концепций спасения в Новом Завете является наше усыновление Богом–Отцом. Однако Христа можно расматривать как Отца нового рода, происшедшего от крещения, — в связи с учением апостола Павла о двух Адамах (ср.: также 1 Ин. 2, 29: Всяк творяй правду, от Него родися); очевидно, здесь св. Григорий, вслед за Псевдо–Макарием, именно в этом смысле употребляет здесь это именование Христа, так как будучи нашим «Отцом», Христос тем не менее остается и нашим «Братом» (Беседа 1 // 9 A; Беседа 3 // 33 D; Беседа 10 // 121 D; Беседа 47 // 60; Беседа 57 // 221; Молитва перед Фессалоникой // JAgivou Grhgorivou tou' Palama' JOmilivai kb''''*, {O te ejpistolimai'o» Lovgo» proV» jIwavvnnhn kaiV Qeovdwron touV» filosovfou» kaiV tessavrei» Eujcaiv / S.K. tou ex Oikonomou. jAqh'nai 1861. 309; Триады. II. 3. § 18 // 554.14–24; Толкование на десять заповедей // PG CL. 1096 D; Против Акиндина. II. 9 // GPS III. 105.34–35). С другой стороны, мысль об отцовстве Божества прилагалась ко всей Троице как создательнице вселенной (см. в особенности Псевдо–Дионисия. О Божественных именах. I. 4 // PG III. 592 A); эту концепцию Христа–Отца как Бога мы и обнаруживаем у св. Григория Паламы (Против Акиндина. II. 27 // GPS III. 373.23–24; Главы физические… 132 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 236.21–24). [Представление об отцовстве Христа сформировалось еще в раннехристианскую эпоху — очевидно, именно в контексте учения о Новом Адаме, — и, естественно, продолжало существовать после оформления триадологического учения в его классическом виде (IV в.); о раннем периоде см.: R. Cantalamessa. Il Cristo ‘Padre’ negli scritti del II–III sec. // Rivista di storia e letteratura religiosa. 1967. 3. 1–27; V. Grossi. Il titolo cristologico ‘Padre’ nell’antichita cristiana // Augustinianum. 1976. 16. 237–269. В более поздней патристике, включая св. Григория Паламу, оно трактуется как отцовство по отношению к верным, которым Бог обладает обще для всех трех ипостасей. Ср. в современном богослужении (было и при св. Григории Паламе; автор — преп. Феодор Студит): Плодa чрeвна Духом сынотворeное Тебе Христу якоже и Отцу, святuи всегда суть (Октоих, глас 3, в Неделю на утрени, антифон степенный 2, стих 2)].

185

Быть может, предложенный здесь автором анализ мысли св. Григория Паламы и св. Максима Исповедника (на которого он опирается) о нетварности обоженных людей не всем покажется достаточно ясным. Дело в том, что в богословии св. Максима значение этих понятий было вполне определенным, а св. Григорий просто ссылался на его богословие, не имея здесь, что прибавить (о христологии св. Григория и ее отношении к св. Максиму см. ниже в этой главе). Обоженные люди называются нетварными в том именно смысле, в каком Сын Божий по воплощении может быть назван тварным. В Сыне Божием после воплощения не прибавилось новой человеческой ипостаси или какого бы то ни было тварного субъекта (последнее мнение — будто человечество Христа является субъектом страданий и т. п. — было анафематствовано на V Вселенском Соборе в 553 г. в виде «трех глав»; субъектом всего человеческого во Христе является только Сама ипостась Сына Божия); так и обожение людей не прибавляет ипостасей Божества. Равным образом, и человечество именно для того было воспринято Христом совершенным, чтобы столь же совершенно даровать человеку обожение. Как Христос становится совершенным человеком, не становясь человеческой ипостасью (т. е. ипостась Сына с воспринятой сущностью не отождествилась, не стала ее частью), так и человек становится совершенным Богом «во всем, кроме тождества по сущности». Принцип «количественного» равенства совершенства Воплощения совершенству обожения был св. Максимом буквально заимствован от св. Григория Богослова. См., например: «Господь воплотился, и стал человек дольний — Богом, чтобы соединиться с Богом и стать с Ним едино, но и более того — чтобы стал я Богом настолько (tosou'ton), насколько (o{son) Он — человеком» (св. Григорий Богослов. Беседа XXIX, 19 // PG XXXVI. 100 A). Подробнее об учении св. Максима о богосыновстве и обожении: F. Heinzer. Gottes Sohn als Mensch. Die Struktur des Menschseins Christi bei Maximus Confessor. (Paradosis, 26). Freiburg/Schweiz 1980. Passim, особ. 171–198. Наиболее полный обзор соответствующего учения св. Григория Паламы в кн.: G. I. Mantzaridh. Palamikav. Qess. 1973 (ср.: выше, ч. II, гл. I, прим. iv).

186

Нападая на Григору, св. Григорий Палама опирается как на свой сан епископа [заменяем цитаты переводами] («он из председателей Церкви»), так и на согласие всей Церкви («и ему со дерзновением свидетельствует вся Христова Церковь»): Против Григоры. I // GPS IV. 235.13–15.

187

В частности, св. Григорий Палама строго упрекает Игнатия Антиохийского за обнародование вне своей епархии особого решения по вопросам догматики вместо подписания решений Церкви, в которой тот тогда находился — а именно, Константинопольской. Как мы видим, св. Григорий продолжает традицию св. Афанасия I, который боролся с подобными злоупотреблениями (см. выше, ч. I, гл. I).

188

По поводу Калеки и Игнатия Антиохийского он пишет, что хоть они и называются епископами [заменяем цитаты переводами] («пастырями и архипастырями себя называют и от других называются»), истина от них не зависит («ибо мы научены, что христианство определяется никак не лицами, но истиною и строгостью веры»). Опровержение граматы Игнатия Антиохийского // GPS II. 635.14–26.

189

Аподиктический трактат (Lovgo» ajpodeiktikov»). II. // GPS I. 78.18–22; тех пап, которые были до раскола, св. Григорий часто хвалит. С другой стороны, в лице св. Петра он признает «главу и основание Церкви» (Триады. III. 1. § 36 // 649.4; Аподиктический трактат. II // GPS I. 32.3–11; ср.: Триады. II. 1. § 38 // 500.14–15; II. 3. § 18 // 554.20–21; § 29 // 564.13–14; § 38 // 571.21–22; Беседа 5 // 69 B; Беседа 16 // 208 D; Беседа 20 // 272 B; Беседа 29 // 356 B–360 B; К Ксении // PG CL. 1045 C; Против Акиндина. V. 28 // 377.20–21), но для византийцев такое признание особого положения Петра никак не предполагало преемства от него лишь в Римской церкви; наиболее распространенным мнением, которое, несомненно, разделял св. Григорий Палама, было то, что преемство от Петра продолжалось в каждой поместной церкви и осуществлялось только при условии православного вероисповедания этой церкви (см. об этом наше исследование на русском языке «Апостол Петр и его преемство в византийском богословии» // Православная мысль. 1957. XI. 139–157 [последняя работа автора на эту тему: J. Meyendorff. Primacy of Peter: Essays in Ecclesiology and the Early Church. Crestwood, N. Y. 1992; ср. также: Idem. St. Peter in Byzantine Theology // The Primacy of Peter / J. Meyendorff, A. Schmemann, N. Afanassief, N. Koulomzine. (The Library of Orthodox Theology, 1). London 19732. 7–29; рус. пер. без научного аппарата в сб.: Прот. И. Мейендорф. Православие в современном мире. NY 1981; М. 19952]; ср.: также J. Meyendorff. Un mauvais theologien de l’unite: Barlaam le Calabrais // 1054–1954: L’Eglise et les Eglises. Etudes et travaux offerts a Dom Lambert Beauduin. Chevetogne 1955. II. (Irenikon 17) 47–64 [репринт в ByzHes, V], особ. 63–64.

190

Против Григоры. III // GPS IV. 337.3–5 [заменяем цитату переводом]: Когда воссияло сие Солнце Правды, преселившееся к нам посредством плоти, разве не единая бысть Церковь ангелов и человек истинно верных?

191

Нетварным человечество Христа древле некоторые полагали быти по соединению с Богом–Словом… Так что актиститами и монофизитами прозывались. Опровержение письма Паламы. Monac. gr. 223. F. 42 v.

192

Против Паламы. II. Monac. gr. 223. F. 163–163 v.; точно такая же христология обнаруживается и у Никифора Григоры (История. XXXIV = Догматическая книга. V // PG CXLIX. 400 C), который, упрекая св. Григория в уничтожении человечества Христа, уподобляет его иконоборцам (История. XXXV = Догматическая книга. VI // 421 D).

193

Против Акиндина. III. 6 // GPS III. 170.25–32; ср.: Триады. II. 3. § 21 // 557.10–31. [В этих рассуждениях Акиндина и св. Григория человеческая природа обозначается термином provslhmma, который о. Иоанном переводится описательно, но в славянском для него есть точный эквивалент: восприятие].

194

Все формулировки св. Григория Паламы относительно причаствуемости ипостасей Св. Троицы, выдвинутые в полемическом контексте, бывают недостаточно полны (см. ниже, прим. xii). Такова и только что процитированная формула о приобщении людей к ипостаси Христа, равно как анализ этого аспекта учения св. Григория у автора книги. В цитированных словах сказано лишь то, что Христос не соединяется ипостасно (ипостасью Сына) с каждым человеком, т. е. с каждой человеческой ипостасью; соединения ипостаси с ипостасью не бывает. Но — и об этом св. Григорий говорит в другом месте — человеческие ипостаси приобретают участие в ипостасном единстве через свою человеческую природу, которая как раз и была воспринята ипостасно. Соответствующий текст находится в Триадах (III. 1. § 33 // 644.23–645.5): JH fuvsei toigarou'n qeovth»… movnw/ gaVr tw'/ kaq* uJpovstasin hJnwmevnw/ nw/' kaiV swvmati ei\naiv te kaiV genevsqai qeathV pisteuvetai, eij kaiV mhV kataV thVn oijkeivan fuvsin eJautw'n. Movna gaVr ejkei'na parousiva/ tou' crivonto» o{lou (св. Григорий Богослов. Беседа XXX, 21) ejqewvqhsan kaiV thVn i[shn ejnevrgeian th/' qeouvsh/ oujsiva/ proselavbonto, pa'san aujthVn ajnellipw'" cwrhvsanta kaiV di* eJautw'n ejkfhvnanta. — «Итак, Божественность по естеству… только по ипостаси соединенному уму и телу веруется быти и становитися созерцаемой, аще и не по собственной природе оных. Ибо только оные обожились пришествием Всего Помазывающего и восприяли энергию, равную с обоживающей сущностью [ср.: св. Максим. Ambigua // PG XCI. 1076 BC, о единой энергии «Бога и достойных Его». — Замечание о. И. Мейендорфа], всю ее без изъятия вместив и через себя являя». Здесь, как и во всем контексте этого параграфа, речь идет о боговидении людей, ставшем возможным во Христе. Поэтому, вероятно, о. Иоанн отнес упоминание «ипостаси» к ипостасям тех, кому принадлежат получившие боговидение душа и тело, т. е. к людям; соответствующее место он перевел «…car ce n’est qu’a une intelligence et a un corps unis a elle dans leur hypostase meme que… la Divinite est… visible…» (Gregoire Palamas, Defense des saints hesychastes. Introduction, texte critique, traduction et notes / J.Meyendorff. (Spicilegium Sacrum Lovaniense, 30) Louvain 19732. 620). Однако, «leur» («их» ипостась) не имеет соответствия в оригинальном тексте. Речь идет о человеческих «душе и теле», которые сподобляются боговидения тогда, когда оказываются в ипостасном единстве («ипостасно соединены») с Божеством. Упоминаемая ипостась может быть только ипостасью Сына, что окончательно подтверждается следующей далее цитатой из св. Григория Богослова: «пришествие Всего Помазывающего», о котором говорит этот святой, есть наитие Св. Духа («Помазывающего») в Пятидесятницу. В приведенной цитате св. Григорий Палама обращается, таким образом, к традиционному учению о частичном помазании (только по энергиям) ветхозаветных пророков и самих апостолов прежде Пятидесятницы и о помазании «пришествием всего Помазывающего» (по энергиям и по ипостаси Св. Духа) Христа и всего Тела Христова — Церкви (ср.: ниже, прим. xii и гл. VI; о. Иоанн был согласен с этой интерпретацией и поправкой к его переводу, успев одобрить в рукописи рец.: В. М. Лурье. Работы Антонио Риго по истории византийского исихазма // Византийский временник. 1994. 55 (80). 232–236, особ. 234). Общий смысл всего процитированного отрывка может быть сведен к двум утверждениям. 1. Верные сподобляются боговидения вхождением во внутреннюю жизнь Св. Троицы: соединением с ипостасью Сына и принимая в себя ипостась Духа таким же образом, каким имеет ее в Себе Сын по природе. (Эта мысль, впрочем, ясно звучит и в цитируемом слове св. Григория Богослова на Пятидесятницу, и, особенно, у св. Максима). 2. В то же время, верные участвуют в ипостасном единстве не как индивидуумы, а как «душа и тело» (такие выражения служат обычно для именования природы, а не ипостаси). Иными словами, наше участие в ипостасном единстве Божества и человечества осуществляется через наше человечество (природу), которое было воспринято в ипостась Слова, а не непосредственно от наших ипостасей. Если возвратиться теперь к терминологии приведенной в книге цитаты из Против Акиндина, то можно пояснить, что между «Своим человечеством» Христа и каждым из верных отношение, примерно, такое, как между богосыновством Сына по природе и сынов по благодати: нет никакого отличия, кроме отличия в происхождении, или причине. Как сыновство верных может быть только получено ими в дар от Того, Кто имеет его по природе, так и человечество верных может быть обоженным Телом Христовым (Церковью) только тогда, когда оно не получено ими от родителей по плоти, а принято в дар от Нового Адама–Христа (см. выше, ч. II, гл. I). Тогда и ипостаси верных приобщаются к обоженной природе нового человечества, соединяясь через эту природу с ипостасью Сына. Любопытно, что в рус. пер. разобраное место Триад переведено правильно там, где смысл было понять труднее («…видимо лишь в достигшем ипостасного соединения уме и теле»), но с грубой ошибкой «на ровном месте»: «присутствие Всецелого Помазанника» (Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно–безмолвствующих / Пер., послесл., прим. В. Вениаминова. (История христианской мысли в памятниках) М. 1995. 296).

195

«Кто из нас когда–либо говорил, что Тело Христа было изменено в нетварное состояние, что оно стало нетварным по природе?» Против Григоры. III // GPS IV. 323.30–324.2; ср.: текст, цитируемый выше, прим. 40.

196

Четкость этого различения, каким оно представляется из полемических трактатов св. Григория Паламы и из исихастской литературы, современной спорам о нетварных энергиях, — оказывается столь велика, что приходит в, определенного рода, конфликт с богословской традицией. Разъяснив одно (то, о чем спорили с антипаламитами), как это часто бывает, затемнили другое (о чем не было спора в тот момент), а именно, вопрос о даровании Духа, которое в византийском богословии всегда рассматривалось как дарование не только энергий, но и (в случае Пятидесятницы) ипостаси. По буквальному же смыслу приведенного рассуждения дарование ипостаси Духа невозможно. В одном из сравнительно поздних (1349–1350 гг.) произведений (Главах физических…) св. Григорий займется подробным разъяснением возникшей здесь сложности. Об этом см. ниже, гл. VI.

197

Здесь автор книги в частном вопросе истолкования «Ареопагитик» (в вопросе исторического характера, а не собственно вероучительном) принимает точку зрения Варлаама против св. Григория Паламы. Подробнее см. ниже в этой главе, прим. iii, v и vi. Собственное мнение автора относительно личности автора Ареопагитик следует наиболее принятым как раз с конца 1950–х гг. по настоящее время представлениям. Невозможность датировать эти тексты временем раньше начала V в. не может ставиться под сомнение (даже если, вслед за автором предисловия к схолиям, допустить, что текстуальные пересечения с Проклом могли бы быть объяснены заимствованиями со стороны последнего). Если не упоминать о «мелочах» (которые, впрочем, всегда бывают важны для датировок), достаточно указать на поздний (не ранее IV в.) характер описываемого богослужения (не соответствующий даже литургическим документам III в., не говоря об апостольском времени), столь же позднюю 9–чинную ангелологию (в ранних христианских текстах и в поздних документах Ветхозаветной Церкви — только 7–чинная, в соответствии со структурой 7 небес; после Ареопагита 7–ступенчатая ангелология отходит на второй план, но так и не исчезает), наконец, богословская терминология, явно учитывающая опыт Великих Каппадокийцев и, особенно, св. Григория Богослова (насколько она отличается от апостольского времени, можно судить, например, по тому, что само слово «Троица», вполне усвоенное Ареопагитом, не встречается ранее сер. II в. у св. Феофила Антиохийского). С другой стороны, против аутентичности достаточно свидетельствует полное молчание церковных авторов до нач. VI в., причем, и тогда появление «Ареопагитик» встретило в православных кругах очень сильное недоверие к их подлинности. Итак, автор «Ареопагитик» должен был жить в V в. В 1950–е гг. был предложен целый букет гипотез по его идентификации, но все они, как и более ранние гипотезы, очень скоро были опровергнуты. Важнейший (и наиболее важный для проблематики настоящей главы) вопрос всей посвященной Ареопагиту патрологической литературы — считать ли автора носителем неоплатонистической традиции, пытавшимся, но без особого успеха стать христианским богословом (точка зрения Р. Рока и большинства патрологов), или, напротив, — христианским богословом, использовавшим язык неоплатонистической философии для оформления собственно христианских концепций (традиционная точка зрения, в современной науке принятая меньшинством; см. ниже, прим. iii). Помимо прочих препятствий, ответ на него затрудняется весьма серьезной проблемой методологического характера, следующей из неприспособленности обыкновенных методов патрологии для решения подобных задач. Патрологи, работающие с материалами классической греческой патристики (включая и тексты еретиков), обычно ставят задачи по реконструкции отдельных богословских систем внутри уже известного культурно–исторического контекста, т. е. как бы в заранее заданной системе координат. Наличие такой заранее известной системы позволяет, например, сказать, чтo автор данного текста мог бы посчитать за противоречие, а что — кажется таковым только из XX в., и т. п.; после этого за патрологом остается лишь обычная его работа по выработке такой обобщающей концепции, которая наиболее бы соотвествовала имеющимся текстуальным свидетельствам. Но в случае такого своеобразного источника, как «Ареопагитики», как раз «правила игры» — те самые, по которым нужно судить о соответствии концепции патролога сказанному в источнике, — строго говоря, неизвестны. За неимением лучшего, ученые либо подменяют их обычными нормами V в. (и, пожалуй, это наименее рисковано), а то обращаются к нормам, принятым у представителей оригенистской традиции вроде самого Оригена и Евагрия (поскольку и эти мыслители стояли перед проблемой совмещения христианства и платонизма)… Это обрекает любое патрологическое исследование об «Ареопагитиках» на изрядную долю гипотетичности. Концепции патрологов поневоле напоминают «воздушные замки», о которых не известно, сколь надежно они будут стоять на земле исторических данных о христианской традиции и ее носителях. Подобное явление более привычно для «пограничной» области патрологии (изучения доникейских Отцов) и, еще более, для научного изучения богословия Нового Завета. В последней области недавние дискуссии как раз и приводят к осознанию тех принципов, которыми, вероятно, в ближайшем будущем воспользуются новые исследователи «Ареопагитик», а именно: нужно «…отвергнуть порочный круг датировки [и, добавим, атрибуции одному из конкурирующих богословских течений] по предполагаемой богословской эволюции, а затем определения самой этой богословской эволюции по той датировке [или атрибуции], которая была выдумана с ее помощью…»; вместо этого анализ богословских концепций, изначальных для данного текста, должен исходить из тех данных о традиции, которые могут быть объективно установлены, исходя из филологии и истории (в случае Ареопагита добавим — и литургики); см.: J. Carmignac. La naissance des Evangiles synoptiques. Paris 19843. 94. Серьезные перспективы для «локализации» автора Ареопагитик в исторической ситуации V в. дает новейшая гипотеза по идентификации автора корпуса. Несмотря на то, что личность предполагаемого автора совпадает с той, которая была указана в опровергнутой гипотезе Ш. Нуцубидзе и Э. Хонигмана, — св. Петр Ивир, — речь идет о совершенно новой аргументации, основанной, с одной стороны, на привлечении к анализу корпуса новейших методов критической агиографии и литургики и, с другой стороны, на пересмотре биографии св. Петра (его Житие, написанное Иоанном Руфом, — не столько исторический документ, сколько орудие монофизитской пропаганды; св. Петр, как и многие святые в то время, категорически не принял Халкидонский собор, решения которого оставались спорными более 100 лет, до их авторитетного истолкования V Вселенским Собором; в то же время, он не принял и монофизитского христологического Трисвятого в 484 г.; память его никогда не переставала почитаться в Грузинской церкви). Новую гипотезу выдвинул о. Мишель ван Эсбрёк (M. van Esbroeck. Peter the Iberian and Dionysius the Areopagite: Honigmann’s thesis revisited // Orientalia Christiana Periodica. 1993. 59. 217–227). Вот основные его выводы. Следует различать первоначальный вид сочинений корпуса (где не было ссылок на Дионисия Ареопагита и Иерофея) и его окончательную редакцию (по образцу корпуса 14 посланий ап. Павла, где тоже 4 послания были длинными, и с появлением ссылок на свв. Дионисия и Иерофея). Автором первого и должен был быть св. Петр Ивир. Среда палестинского монашества, в которой он находился, и жившая в Иерусалиме его близкая наставница — императрица Евдоксия (супруга св. царя–подвижника Феодосия Юнейшего), также близкая к монашеской среде, должны были обеспечить сочетание аскетических идеалов с глубокой проникнутостью неоплатонистической философской культурой (интересы философии были царице настолько близки, что ее усилиями в Константинополе была создана философская школа; сохранился ее отзыв о цели жизни палестинских монахов, облеченный в цитату из Платона). С другой стороны, видение его старшего друга и наставника — Иоанна Митридата — должно было стать ядром будущего описания небесных иерархий. В таком виде будущий корпус должен был появиться вскоре после смерти Иоанна Митридата в 464 г. (причем, вероятно, к этому времени св. Петр, по примеру Евдоксии, обращенной из монофизитства св. Симеоном Столпником, также вошел в общение с халкидонитами). Создание псевдоэпиграфической редакции корпуса можно атрибутировать православной среде вскоре после кончины св. Петра в 491 г. Ближайшей целью ее создания должно было стать противостояние тем оригенистским тенденциям, со стороны которых почти незамедлительно (terminus ante quem с 494 по 518 г.) последовал ответ в виде так наз. Книги св. Иерофея (F. S. Marsh. The Book which is called The Book of the Holy Hierotheos, with Extracts from the Prolegomena and Commentary of Theodosios of Antioch and from the «Book of Excerpts» and other Works of Gregory Bar–Hebraeus. London–Oxford 1927), подразумевавшей уже оригенистскую реинтерпретацию корпуса. В новой редакции корпуса св. Петр был отождествлен с Ареопагитом, а Иоанн Митридат — с Иерофеем. Отождествление Иоанна, имевшего видение устройства небес, со св. Иерофеем, присутствовавшим при Успении Богоматери и видевшем раскрытые небеса при взятии Ее души на небо, довольно естественно. В Палестине V в. существовала устойчивая традиция именно с Иерофеем связывать особое откровение, полученное в видении при Успении. Для выбора же псевдонима ученику св. Иерофея, который мог бы записать его учение с такой степенью использования философского языка, просто не остается другого имени, кроме Дионисия Ареопагита. Собственное имя св. Петра могло быть недостаточно авторитетно для той среды оригенистского монашества Палестины, на которую хотел воздействовать редактор. Скорее всего — из–за «скомпрометированности» его имени халкидонитством (речь идет о эпохе имп. Зинона, когда Халкидонский собор отвергается очень многими, независимо от отношения к оригенизму), а также из–за возможного (в том числе и со стороны оригенистов) обвинения в платонизме. Указание на окружение имп. Евдоксии впервые позволило найти конкретную среду, в которой автор строгой аскетической настроенности смог бы заговорить цитатами из новомодного философа Прокла, и указать внутри этой среды конкретную личность автора; все это придает достоверности новой гипотезы качественно иной порядок по сравнению с гипотезами полувековой давности. Если идентификация автора и редакторской среды справедлива, то, представляется, что основа богословия корпуса — христология в духе св. Кирилла Александрийского и аскетико–антропологическое учение, полемически заостренное против Евагрия (учение Ареопагита о соединении с Богом при «исступлении» (e[kstasi») ума из самого себя диаметрально противоположно учению Евагрия о божественной

природе ума как такового и, следовательно, соединении с Богом вхождением в природу собственного ума).

198

См. об этом наше исследование: L’iconographie de la Sagesse Divine dans la tradition byzantine // Cahiers archeologiques. 1959. 10. 259–277 [репринт: ByzHes, XVI]. [Проводимая автором зависимость между «символизмом» и влиянием «гуманистического Возрождения» едва ли не слишком прямолинейна; ср.: прим. ii к этой главе.]

199

Как это сделал, в частности, епископ Феофан Никейский (кон. XIV в.), ученик Филофея Константинопольского и номинальный паламит, поскольку это было обязательно после собора 1351 г. Мы собираемся рассмотреть в другом исследовании его неизданные трактаты, особенно содержащиеся в Paris. gr. 1249 [К сожалению, это намерение осталось неисполненым. Трактаты еп. Феофана Никейского, как и вообще значительная часть богословских текстов второй пол. XIV в., остаются неизданными и неизученными, и последним словом о них по–прежнему должна считаться статья о. Иоанна, цитируемая в прим. 22].

200

Автор имеет в виду, главным образом, неизданный доныне трактат еп. Феофана Никейского, где Евхаристия называется «символом» — вопреки прямому запрещению этого на VII Вселенском Соборе. По мнению о. Иоанна, «паламизм» еп. Феофана был «номинальным», тогда как в действительности он следовал тому же платонизирующему толкованию таинств, что и антипаламиты. О. Иоанну казалось, что именование Евхаристии «символом» само по себе уже является достаточным доказательством для такой интерпретации. Но все же слишком многое ей противоречит, и в 1991 г. сам о. Иоанн признавал ее недоказанность (при обсуждении с автором этих строк его статьи: V. Lur’e. L’attitude de S. Marc d’Ephese aux debats sur la procession du Saint–Esprit a Florence. Ses fondements dans la theologie post–palamite // Annuarium Historiae Conciliorum. 1989 [1991]. 21. 317–333, особ. 330–331, n. 63). Во–первых, однозначное приятие еп. Феофана как православного всеми современниками–паламитами (ср.: Три послания приснопамятного митрополита Никейского Феофана… // Святитель Григорий Палама. Беседы / Пер. архим. Амвросий (Погодин). Монреаль 1968 [репринт: М. 1994]. II. 205–248). Это, во всяком случае, заставляет не спешить с выводами до тех пор, пока сочинения епископа Феофана не будут проанализированы в общем контексте богословия второй половины XIV в. (в области истории богословия этот период — наименее изученный из всей палеологовской эпохи). Во–вторых же, — и это самое главное — именование Святых Даров «символами» вовсе не обязательно противоречит реалистическому пониманию Евхаристии, поскольку само понятие «символа» может иметь разное содержание. До VII Вселенского Собора не только св. Дионисий Ареопагит, но и многие другие отцы, включая даже св. Максима Исповедника, именуют Святые Дары «символами» (или «образами» и др. синонимами), имея при этом в виду вполне реалистическое понимание Евхаристии. (Ср.: «Веруем, что, соблюдая заповеди по мере возможности, мы переходим из благодати веры в благодать видения (2 Кор. 5, 7), так как Бог и Спаситель наш Иисус Христос безусловно преображает нас сообразно Самому Себе, уничтожая в нас признаки тления и даруя нам первообразные тайны, являемые здесь посредством чувственных символов». — Св. Максим Исповедник. Тайноводство, 24 // Преп. Максим Исповедник. Творения / Пер., вступ. статья и комм. А. И. Сидорова. Кн. I. М. 1993. 178). Эта патристическая традиция была использована иконоборцами для обоснования своего учения на иконоборческом соборе 754 г. в Иерии (где император Константин Копроним утверждал, что только Святые Дары и Крест суть истинные «символы», а иконы, следовательно, — ложные; этим учением Евхаристии усваивалось содержание иконы, а икона и все прочие истинные церковные символы лишались всякого содержания). Отцы VII Вселенского Собора (787 г.) отвергли не только богословскую аргументацию иконоборцев, но и сами их ссылки на тексты. В частности, утверждалось, что даже слова «символ» (или его синонимов) никто из древних отцов к Евхаристии не применял. (См. подробно: S. Gero. The Eucharistic Doctrine of the Byzantine Iconoclasts and Its Sources // Byzantinische Zeitschrift. 1975. 68. 4–22; о традиции именования Святых Даров символами в ранней Церкви см.: V. Saxer. Figura Corporis et Sanguinis Domini. Une formule eucharistique des premiers siecles chez Tertullien, Hippolyte et Ambroise // Rivista di archeologia cristiana. 1971. 48. 65–89 [репринт: Idem. Peres saints et culte chretien dans l’Eglise des premiers siecles. (Collected Studies: CS 448). Aldershot, Hampshire–Brookfield, Vermont: Variorum, 1994. IV]). Последнее утверждение относилось не к вечным догматическим истинам, а к сиюминутным обстоятельствам полемики вокруг этих истин, и поэтому необязательно должно было быть верным. Не было бы ничего удивительного, если бы к XIV в. запрет называть Евхаристию «символом» пришел в забвение у самих православных — тем более, что это был век, когда следующим авторитетом после Нового Завета стал считаться Дионисий Ареопагит.

201

Излагаемое ниже мнение о. Иоанна о «христологической поправке», внесенной в интерпретацию «Ареопагитик» св. Григорием Паламой, было оспорено одним из наиболее серьезных исследователей корпуса (который усматривает эту «поправку» уже в собственной мысли Ареопагита): P. Scazzoso. Lo Pseudo–Dionigi nell’interpretazione di Gregorio Palamas // Rivista di filosofia neo–scolastica. 1967. 59. 671–699; Idem. I rapporti dello pseudo–Dionigi con la Santa Scrittura e con S. Paolo // Aevum. 1968. 42. 1–28, особ. 14, nn. 23–24. Автор новейшей работы ближе к о. И. Мейендорфу, т. к. в представлениях об Ареопагите исходит из «платонизирующей» интерпретации: A. M. Ritter. Gregor Palamas als Leser des Dionysius Ps. — Areopagita // Studia Patristica. Louvain 1997 (в печати).

202

Автор этих строк имел возможность обстоятельно выяснить у о. Иоанна, на чем основано то отношение к Ареопагиту, которое сформулировано в указанной здесь статье и в настоящем параграфе книги. Поводом к такому вопросу служило отсутствие (в том числе, в позднейших работах о. Иоанна) возражений на важные доводы в пользу другой интерпретации «Ареопагитик». В ответ о. Иоанн признался, что в свое время поверил интерпретации Рене Рока (на книгу которого он постоянно ссылается) и никогда сам не брался за рассмотрение этого вопроса. Что касается книги Рока, то ее появление обозначило начало новой эпохи в изучении Corpus Areopagiticum, и до сих пор именно она остается наиболее авторитетной в научной среде реконструкцией богословской системы корпуса в целом (ср.: одну из наиболее цитируемых работ: B. Brons. Gott und die Seienden. Untersuchungen zum Verhaltnis von neuplatonische Metaphysik und christlicher Tradition bei Dionysios Areopagita. (Forschungen zur Kirchen–und Dogmengeschichte, 28) Gottingen 1976). В том же духе развиваются новейшие исследования (последнее из них — готовящаяся в скором времени к выходу книга Изабель де Андиа; см. пока ее статью: Y. de Andia. La theologie trinitaire de Denys l’Areopagite // Studia Patristica. Louvain 1997 (в печати)). Но подобная преемственность далеко не гарантирует даже от грубых методологических ошибок (см. прим. i и v). Заметим, что существенной критике концепция Рока была подвергнута уже в труде E. Corsini. Il trattato De Divinis Nominibus dello pseudo–Dionigi e i commenti neoplatonici al Parmenide. Torino 1962, и особенно в монографии P. Scazzoso. Ricerche sulla struttura del linguaggio dello Pseudo–Dionigi Areopagita. Introduzione alla lettura delle opere pseudo–dionisiane. (Pubblicazioni dell’Universita Cattolica «Sacro Cuore», 3, 14) Milano 1967 (последний автор настаивает, в частности, на необходимости воспринимать богословскую концепцию корпуса как целое, т. е. учитывать взаимообусловленность личного аспекта церковной жизни, о котором говорят, главным образом, трактаты О божественных именах и О таинственном богословии, и аспекта общецерковного, которому посвящены трактаты О небесной иерархии и О церковной иерархии).

203

Надо сказать, что в корпусе нигде не сказано, будто provodoi передаются лишь через посредство иерархий (хотя Рок понимает именно так). Этим термином Ареопагит обозначает все вообще «божественные исхождения» — как ипостасные (т. е. сами ипостаси Сына и Духа), так и энергетические (энергии). См. подробно неустаревшие работы В. Н. Лосского: V. Lossky. La notion des analogies chez Denys le pseudo–Areopagite // Archives d’histoire doctrinale et litteraire du Moyen Age. 1930. 5. 279–309; ср.: В. Н. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М. 1991. 57. О непосредственном боговидении Ареопагит заявляет совершенно прямо (по поводу христианского епископа, но имея в виду всех вообще совершенных христиан): «Ибо божественным мужам, как сродным умопостигаемому [wJ» suggenevsi tou' nohtou', т. е. Богу; обычное Его именование в корпусе, по которому Бог противопоставляется ангельским «умопостигающей» (noerav) сущности; некоторые ркп. добавляют: fwtov», т. е. «умному свету»], луч всесвященного воссиявает чисто и непосредственно (ajmevsw»)» (О церковной иерархии. IV. 2 // PG III. 476 B). «Непосредственность» богообщения в христианской Церкви неизбежно следует из христологии корпуса (см. прим. vi).

204

Цитированные слова Ареопагита о том, что в боговоплощении Господь по человечеству подчинился иерархическому порядку (как и вообще всем условиям нормального человеческого бытия!), нельзя понимать в отрыве от другого утверждения Ареопагита — о том, что Вечный, оказавшись «внутри нашей природы», «пресущественно выступил (ejkbebhkwv») из всякого чина (порядка) всякой природы» (О божественных именах. II. 4 // Дионисий Ареопагит. О божественных именах. О мистическом богословии / Изд. подг. Г. М. Прохоровым. (Основания христианской культуры). СПб. 1994. 24 (текст этого изд. соответствует критическому изд.: Corpus Dionysiacum I. Pseudo–Dionysius Areopagita: De divinis nominibus / B. R. Suchla. (Patristische Texte und Studien, 33). Berlin–NY 1990, но без аппарата разночтений; в то же время, в нем воспроизводятся из PG IV схолии, которых не дает критическое изд.; из нескольких рус. пер. О божественных именах только пер. Г. М. Прохорова заслуживает доверия). Утверждение же о том, что Христос является главной одной иерархии как Бог, а другой — как человек, попросту неверно. Прежде всего, потому, что «всякую иерархию видим превзойденной (ajpoperaioumevnh) в Иисусе» (О церковной иерархии. V. 1. 5 // PG III. 505 B; вариант перевода: «в Иисусе видим выход за пределы всякой иерархии»). Скорее, Христос — это общая цель всех иерархий, выход из иерархий изнутри них самих. Общий смысл ареопагитова учения об отношении факта боговоплощения к иерархическому порядку следовало бы подытожить так: опосредованием через иерархический порядок Собственного богообщения Бога было даровано непосредственное богообщение человеку (и тем ангелам, которые его не имели, — т. е. всем их чинам, кроме высшего чина серафимов). Нужно помнить, что новая, церковная иерархия заступила место старой, законной (к которой и следовало бы отнести выводы, сделанные Р. Роком относительно новой иерархии). Новая, церковная иерархия стала «вместе и небесной и законной» (там же. V. 1. 2 // 501 C). В ней продолжает открываться «умопостигаемое через чувственное и сверхсущественное — через сущее» и Единое (Бог) — через многоразличие символов; в этом отношении она не отличается от законной (О божественных именах. I. 4 // указ. изд. 24; ср.: О церковной иерархии. V. 1. 2 // 501 D). Но, тем не менее, в ней уже реально достигается равноангельное состояние, и поэтому она в то же время небесная: «Тогда же, когда станем нетленными и бессмертными и получим удел христовидности и блаженства [не следует понимать, будто речь идет о состоянии после смерти; о совершенстве обожения еще на земле см. особ. гл. VI О церковной иерархии — о таинстве монашества], всегда с Господем, по Писанию, будем (1 Сол. 4, 17), исполненные во всенепорочности созерцания видимого Его богоявления, осиявающего нас светлейшими блистаниями, как учеников при оном божественнейшем Преображении»; так будет «…при божественнейшем подражании пренебесным умам», «ибо равноангельны, как истинно сказано в Писаниях, будем и сынове Божии, воскресения сынове суще (Лк. 20, 36)» (О божественных именах. I. 4 // указ. изд. 24, 26). Люди и ангелы совершенно уподобляются Богу, а поэтому и друг другу — потому что всем «преподается причастие Иисусу, приобщение божественнейшей Евхаристии: небесным сущностям — премирно, а нам — символически» (О небесной иерархии. I. 3 // PG III. 124 A; о знач. термина «символический» см. выше, прим. ii к этой гл.). Именно через Боговополощение и Евхаристию достигается окончательное обожение, в котором уже не может оставаться места для иерархического порядка. Христиане продолжают подчиняться иерархическому порядку лишь постольку, поскольку они живут не только внутритроичной жизнью Церкви, но и внутри обычного тварного бытия; однако, последнее относится и ко всему земному устроению Церкви, к ее иерархическому устройству и дисциплине как общецерковной, так и аскетической

205

«Ангельский порядок», непосредственно близкий к Богу, включает, по мнению св. Дионисия, серафимов, херувимов и престолы (О небесной иерархии. VI. 2 // PG III. 201 A; VII. 4 // PG III. 209 D–212 A; ср.: Roques. L’univers dionysien… 136–137). Гавриил, как архангел, принадлежит к низшей триаде Дионисиевых ангельских чинов (О небесной иерархии. IX. 2 // PG III. 257 C; ср.: Roques. L’univers dionysien… 144).

206

В Новом Завете дважды встречается указание, что Ветхий Закон был «преподан ангелами» (Деян. 7, 53; Гал. 3, 19); эти места повторены Псевдо–Дионисием (О небесной иерархии. IV. 2 // PG III. 180 B).

207

Термин «единобожный» , по образцу «единосущный», распространяется в поздневизантийское время и, особенно, после св. Григория Паламы, что было отмечено в: С. Kern. La Prosopopee de Michel Acominate // Actes du VIe Congres International d’Etudes Byzantines. Paris, 27 juillet — 2 aout 1948. Paris 1950. I. 261–278, особ. 263 (перечень случаев употребления этого слова в изданных к тому времени творениях св. Григория).

208

Беседа 60 // 252 [рус. пер. III. 204 (использован частично); св. Григорий ссылается на учение Ареопагита о различении в каждой иерархии трех чинов — очищаемых, просвещаемых и совершенствуемых, причем, — высшие ангельские триады по отношению к низшим являются очищающими, просвещающими и совершенствующими, что означает несовершенство чистоты очищаемых].

209

В евангельских описаниях Преображения, несомненно, описывается эсхатологический праздник Небесной Скинии, которой становится Сам Христос. Передложение ап. Петра сотворить три кущи было неуместно именно потому, что уже открылась единственная и небесная Куща (Скиния), которой стал (по пророчествам о восстановлении Скинии Давида падшей — Ам. 9, 11; Деян. 15, 16) Сам Христос. Литургически событие Преображения было праздником Кущей (Суккот). См.: H. Riesenfeld. Jesus Transfigure. L’arriere–plan du recit evangelique de la Transfiguration de Notre–Seigneur. (Acta Seminarii Neotestamentici Upsaliensis, 16) Kobenhavn 1947; ср.: G. J. BROOKE. Exegesis at Qumran: 4QFlorilegium in its Jewish Context. Sheffield 1985 (Journal for the Study of the Old Testament. Supplement Series, 29); S. Nagele. Laubhutte Davids und Wolkensohn. Eine auslegungsgeschichte Studie zu Amos 9,11 in der judischen und christlichen Exegese. Leiden–NY–Koln 1995 (Arbeiten zur Geschichte des antiken Judentums und des Urchristentum, 24). Тем не менее, остается совершенно невыясненной ранняя история христианского празднования (о ней известно, что празднование на Фаворе совершалось (неизвестного числа) уже в V в., а общецерковный характер праздник 6 августа приобрел только в VII в.), ни дата самого евангельского события; см.: M. Aubineau. Une homelie grecque inedite sur la Transfiguration // Analecta Bollandiana. 1967. 85. 401–427; M. Sachot. L’homelie pseudo–chrysostomienne sur la Transfiguration CPG 4724, BHG 1975. Contextes liturgiques, restitution a Leonce, pretre de Constantinople, edition critique et commentee, traduction et etudes connexes. (Publications Universitaires Europeennes. Ser. XXIII. Theologie, 151). Frankfurt am Main–Bern 1981. Дата и литургический характер евангельского события, с одной стороны, и причина назначения датой христианского праздника 6 августа, с другой — два разных вопроса, почти одинаково невыясненные в современной науке (некоторое исключение представляет евангельская дата: много доводов в пользу конца зимы, примерно, за 40 дней до страданий). Нечего и говорить, что подобные вопросы упираются в одну из основных проблем интерпретации Евангелий — проблему календаря.

210

Автор использует термин Ч. Г. Доддса и его школы (realized eschatology), разумеется, не в исконном для этой школы смысле. Заслугой этой школы новозаветной критики (развивающейся, главным образом, с 1950–х гг.) было принятие всех мест Нового Завета, указывающих на уже совершившееся пришествие Царствия Божия, в их собственном значении. Но вывод школа делает протестантский: первые христиане, рассматривая свою эпоху последней, ожидали конца света в самом скором будущем; эти ожидания не сбылись, и realized eschatology закончилась. В таком рассуждении не учитывется самое главное — что Царство Небесное не от мира сего. Поэтому Церковь, будучи единственным Телом Христовым и единственно возможным Царствием Небесным, внутри себя уже переступила границу истории, но этим не ограничивается оставшийся (и в этом смысле, последний) исторический срок для мира. Отсюда, например, такие евангельские «противоречия», как, например, представление Царствия и Церкви в виде брачного пира и, одновременно, суда. О новозаветной эсхатологии и различных способах ее интерпретации в современной науке см. особ.: J. Carmignac. Le Mirage de l’Eschatologie. Royaute, Regne et Royaume de Dieu… sans Eschatologie. Paris 1979.

211

На самом деле, св. Максим (Ibid. Col.1168 C) считает, что Моисей означает предвидение, а Илия — суд; св. Григорий Палама здесь ошибается по невнимательности, но исправляет ошибку в другом месте, цитируя текст Исповедника правильно (Триады. III. 1. § 13 // 627.12–17).

212

Св. Григорий, в частности, приводит следующее эсхатологическое место ап. Павла: время прекращeно есть прочее, да и имущии жены, якоже не имущии будут… преходит бо образ мира сего (1 Кор. 7, 29 и 31) (Беседа 63 // 280).

213

Святогорский томос // GPS I. 567.18; 568.21–26; такая эсхатологическая перспектива христианской аскетики имеется уже у св. Максима (Главы гностические… II. 29 // PG XC. 1137 CD; Ambigua // PG XCI. 1256 BC) [и у самых ранних христианских авторов; хороший свод данных, напр., в: P. Nagel. Die Motivierung der Askese in der alten Kirche und der Ursprung des Monchtums. (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, 95) Berlin 1966].

214

Каноническое византийское право запрещает монаху проводить ночь вне монастыря (правило 46 VI Вселенского (Трульского) собора). [См.: S. N. Trwianou. JH penqevkth oijkoumenikhV suvnodo» kaiV toV nomoqetikov th» e[rgo. jAqhvna 1992. 39, 86. — И. М.].

215

P. J. Hatlie. The Answer to Paul Asen of Gregory Palamas: A Fourteenth Century Apology for the One, Grand and Angelic Schema // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1989. 33. 35–51, текст / пер.: 46/47–50/51; цит.: 48, 51. [Рус. пер. (без комментария): Святитель Григорий Палама. Ответ Павлу Асеню / Пер. Н. Л. Холмогоровой // Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. 1996. N 2/3 (9/10). 101–103. Ссылаясь на св. Феодора Студита, св. Григорий имел в виду неоднократно повторяемое в его творениях высказывание: «Не усомнися, когда говорят, будто сначала малая схима, а потом великая. Ибо одна схима, как и крещение — якоже и святые отцы установили» (Завещание // PG XCIX. 1820 C; ср.: Послание I. 10 // Ibid. 941 C; Житие (так наз. Vita a) // Ibid. 147 BC; ср.: A. П. Доброклонский. Преподобный Феодор, исповедник и игумен Студийский. Ч. I. Одесса 1913. 449 сл.; в целом об исторической ситуации см.: Hatlie. The Answer… 36–44 (св. Григорий выступает против обычая, ставшего в его время абсолютно преобладающим); речь, однако, шла о различении только двух степеней монашества, а не трех, т. к. последнее различение — очень позднее; на Афоне великая схима до сих пор ближе к русской мантии].

216

Отец Д. Станилоаэ — единственный автор, ссылающийся в ценной монографии, которую мы часто цитировали [D. Staniloae. Viaoa oi Envaoatura sfuntlui Grigorie Palama. (Seria teologica, 10). Sibiu 1938], непосредственно на неизданные произведения св. Григория; однако объем его труда не позволил ему проанализировать в подробности мысль учителя безмолвия. Среди старых авторов А. Яцмирский (Византийский религиозный мистицизм XIV века перед переходом его к славянам // Странник. 1908. Ноябрь. 507–517. Декабрь. 661–672) и П. Сырку (К истории исправления книг в Болгарии в XIV в. Т.I. Вып.1. Время и жизнь патриарха Евфимия Тырновского. СПб. 1890. 55–140, 167–219) сохраняют особую ценность и, вкупе с другими трудами XIX века, опровергают мнение М. Жюжи (см. в особенности: M. Jugie. Le schisme byzantin. Paris 1941. 380–383), согласно которому учение св. Григория Паламы на Востоке забыли [ср. Послесловие]. Из более поздних и доступных работ об учении св. Григория следует прежде всего назвать труды Василия Кривошеина (монах Василий. Аскетическое и богословское учение святого Григория Паламы // Seminarium Kondakovianum. 1936. VIII. 99–154 [переизд.: Вестник Русского Западно–Европейского патриаршего экзархата. 1987. N 115. 109–174]), В. Лосского (V. Lossky. Essai sur la theologie mystique de l’Eglise d’Orient. Paris 1944; Idem. A l’image et a la ressemblance de Dieu. (Coll. Le Buisson ardent) Paris 1967; Idem. Vision de Dieu. (Bibliotheque orthodoxe) Neuchatel 1962 [рус. пер.: В. Н. Лосский. Мистическое богословие Восточной Церкви. Догматическое богословие. М. 1991; Он же. Богословие света в учении св. Григория Паламы // Журнал Московской Патриархии. 1968. N 3. 76–77, N 4. 49–64; см. также: Список опубликованных трудов Вл. Лосского // Богословские труды. 1972. 8. 233–236 (и весь этот посвященный Лосскому сб.); В. Рещикова, Г. Маков. Владимир Николаевич Лосский // Журнал Московской Патриархии. 1978. N 6. 71–77]) и Киприана Керна (Духовные предки святого Григория Паламы (опыт мистической родословной) // Православная мысль. 1942. 4. 102–131; Он же. Антропология святого Григория Паламы. Париж 1950).

217

И.В. Попов. Личность и учение блаженного Августина. Сергиев Посад 1917. I. 361–370; В. Лосский. Отрицательное богословие в учении Дионисия Ареопагита // Seminarium Kondakovianum. 1931. III. 133–134 [неточное переизд.: Богословские труды. 1985. 26]; Lossky. Essai sur la theologie mystique… 28–29; Киприан Керн. Антропология… 276–280.

218

Это различение двух тенденций внутри христианской аскетики более всего соответствует восприятию ученых конца XIX–XX вв. и имеет не слишком много общего с реальностью (см. выше, прим. в конце гл. II, ч. II). Следует помнить, кроме того, что апофатизм Евагрия был противоположен апофатизму Ареопагита именно в том, что, вследствие отождествления сущности ума с сущностью Божией, полагал целью обожения просто освобождение этой сущности от всего постороннего (см., напр.: Евагрий. Главы гностические. II. 11 // A. Guillaumont. Les six centuries de «Kephalaia Gnostica» d’Йvagre le Pontique. Йd. critique de la version syriaque… avec trad. franзaise. (Patrologia Orientalis. XXVIII, 1) Paris 1958. 65). Таким образом, апофатика Евагрия — это аскетика развоплощения, но при заключении ума внутрь себя самого, почитаемого Богом; апофатика Ареопагита — обожение в плоти и через Плоть Христову (см. прим. в конце гл. IV, ч. II; ср.: также целую речь в защиту обожения тел, ставших «членами Христовыми»: О церковной иерархии. VII. 1. 1 // PG III. 553 B), но при выходе («исступлении») ума из самого себя.

219

Против Паламы. II. Monac. gr. 223. F. 102 v. [дословный пер. цитаты: «символически многозрачное (многоформенное) и всезрачное божественное»] (ср.: Никифор Григора. История. XXXII // PG CXLIX. Col.357 AB).

220

Ibid. F. 122 v.;еже не из нетварных энергий познавати Его, но из сотворенного Им Ibid. V. F. 304.

221

Ibid. III. F. 188 [буквально: «многоименно, а не действительно»]; ср.: Григора. История. XXX // PG CXLIX. Col.256 C, 277 D; XXXIII. Col.373 A, 381 A.

222

Автор делает вывод о «колебаниях» Акиндина между цитируемыми утверждениями, т. к. он считает их взаимоисключающими. Это не более, чем гипотеза, поскольку не предпринимается исследования богословия Акиндина как целого. Такого исследования не появилось поныне, но, вероятно, появится в ближайшем будущем — на основании только что вышедшего изд.: Gregorii Acindyni Refutationes duae operis Gregorii Palamae cui titulus Dialogus inter orthodoxum et Barlaamitam / Nunc primum editum curante J. Nadal Canellas (Corpus Christianorum. Ser. graeca, 31). Turnhout 1995.

223

По поводу связи между Дионисием и Иоанном Скотом есть превосходный старый, но все еще полезный труд: А. Бриллиантов. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены. СПб. 1898. [Из новой литературы см. особ. работы Э. Жоно, в частности: E. Jeauneau. Pseudo–Dionysius, Gregory of Nyssa, and Maximus the Confessor in the Works of John Scottus Eriugena // Carolingian Essays / U. — R. Blumenthal. Washington 1983. 137–149].

224

Триады. II. 3. § 26 // 560.24–561.7. [Наш перевод отличается от цитируемого в оригинале пер. о. Иоанна пониманием слова ejpibolhv; у нас — одно из обыкновенных переносных значений («быстрое постижение, интуиция»); у автора — буквальное значение, дополненное отстутствующим в оригинале словом «благодать» (grвce… surajoutйe), что приводит к несколько произвольному толкованию. Рус. пер. (Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно–безмолвствующих / Пер. В. Вениаминова. (История христианской мысли в памятниках) M. 1995. 213–214 удерживает (очевидно, из французского) слово «благодать», превращая ее, однако, в «сверхразумную»; кроме того, перевод «страдати» словом «вмещение», помимо того, что неверен, обнаруживает неузнавание выражения Ареопагита, которым пользуется св. Григорий, — «не только изучая, но и претерпевая Божественное» (О божественных именах. II. 10)].

225

О христологии «Ареопагитик» см. выше, примечания в конце предыдущей гл.

226

Против Акиндина. IV. 7 // GPS III. 251.14–15. [Буквальный пер. цитаты: «самыя пресущественности самопресущественно беспредельно преимуще».]

227

Во всей книге, но особенно в данном выводе, автор пользуется терминологией, заимствованной из истории латинской схоластики. Это далеко не случайно и имеет не только слабые, но и сильные стороны. Книга пишется в период расцвета неотомизма, который устами Э. Жильсона провозглашает именно философию Фомы Аквинского подлинной философией бытия и противопоставляет ее мнимому «экзистенциализму» экзистенциалистов (E. Gilson. Le Thomisme. Introduction a la philosophie de Saint Thomas d’Aquin. (Etudes de philosophie medievale) Paris 19445). Этьен Жильсон был учителем В. Н. Лосского, который как раз в 1950–е гг. писал под его руководством свою так и не законченную вполне (за смертью в 1957 г.) докторскую диссертацию о Мейстере Экхарте. В то же время, читатель этой книги, а особенно этой главы, не мог не заметить, сколь сильно на ней сказалось влияние В. Н. Лосского. Быть может, и даже несомненно, что такой подход к византийским философским концепциям с мерками неотомизма приводил к упрощениям, но те или иные упрощения неизбежны при любой схематизации — нужно только уметь отдавать себе в них отчет. Очевидное же преимущество такого подхода в том, что анализируемые концепции помещаются в такую «систему координат», которая не в такой степени чужда средневековым концепциям, как философские системы, связанные с немецкой классической философией. Можно даже сказать, что В. Н. Лосский и за ним о. Иоанн Мейендорф последовали по пути, указанному св. Геннадием Схоларием, в области философии (но не богословия) принявшем Фому Аквинского целиком. В Новое время Фома стал для святоотеческого богословия тем же, чем Аристотель был в Византии (это стало возможно, когда латинская схоластика начала восприниматься не столько как ересь, сколько как очередная культура языческого окружения, вне всякой связи с христианством вообще). Но, солидаризуясь с томистами в отношении «реализма», православные патрологи противопоставляют «эссенциализму» Фомы то, что о. Иоанн называет «персонализмом» (заимствуя этот термин у другого направления католической мысли середины века). См. подробнее ниже, прим. vi.

228

Письмо к Никандру // PG XCI. 96 B; Opuscula theologica et polemica // PG XCI. 200 C, 205 AC; Прение с Пирром // PG XCI. 340 D [критич. изд. нам недоступно: M. Doucet. Dispute de Maxime le Confesseur avec Pyrrhus. Introd., texte critique, trad. et notes. Montrйal 1972]; мысль о том, что энергия являет существование сущности, имеется у великих Каппадокийцев; см. в особенности у св. Василия (Письмо 189. §§ 6–7 // PG XXXII. 692–696) и главным образом, у св. Григория Нисского, который в Письме к Авлавию и в книгах Против Евномия прибегает к такой же терминологии [относительно учения великих Каппадокийцев о божественных энергиях см. выше, ч. II, гл. I, прим. ii; см., кроме того, важную работу об учении об энергиях у св. Афанасия: G. Florovsky. The Concept of Creation in St. Athanasius (1962) и др. его работы, собранные теперь в: Idem. Collected Works. Vol. III. Creation and Redemption. Belmont, Mass. 1975].

229

Изложенные в этом разделе наблюдения о. Иоанна положили начало продолжающейся до сих пор дискуссии относительно понимания учения св. Максима, а также вообще о смысле исповедания во Христе двух воль. Противникам паламизма стало ясно, что для опровержения св. Григория Паламы требуется, главным образом, «антипаламитское» толкование учения св. Максима. Это послужило одним из главных стимулов к созданию целой монографической серии о св. Максиме Исповеднике в рамках парижской «Theologie historique» (см. также Послесловие). Те две монографии, которые наиболее близко подходят к вопросу об энергиях Божиих в аспекте христологическом (F. — M. Lethel. Theologie de l’agonie du Christ. La liberte humaine du Fils de Dieu et son importance soteriologique mises en lumiere par S. Maxime le Confesseur. (Theologie historique, 52) Paris 1979) и триадологическом (P. Piret. Le Christ et la Trinite selon Maxime le Confesseur. (Theologie historique, 69) Paris 1983), содержат весьма грубые ошибки в отношении св. Максима. См., о первой из них: M. Doucet. Est–ce–que le monothelisme a fait autant d’illustres victimes? Reflexions sur un ouvrage de F. M. Lethel // Science et Esprit. 1983. 35. 53–58; относит. второй: В. М. Лурье. Взаимосвязь проблемы Filioque с учением о обожении у православных богословов после святого Фотия // Патрология, философия, герменевтика (Труды Высшей религиозно–философской школы, 1). СПб. 1992. 1–19, особ. 6–7 и 16, прим. 28 (указание тех мест творений св. Максима, в которых проводится реальное, а не чисто умозрительное различение между сущностью и энергией Божиими, и которые остались вне рассмотрения у Пире). Недавно появилось новое (но мне еще недоступное) исследование об энергиях Божиих в учении св. Максима: V. Karayiannis. Maxime le Confesseur. Essence et energies de Dieu. (Theologie historique, 93) Paris 1993. Наконец, совсем только что появилась (и также мне недоступна) фундаментальная монография православного специалиста по богословию св. Максима, где дается подробная критика антипаламитских толкований: J. — C. Larchet. La divinisation de l’homme selon saint Maxime le Confesseur. (Coll. Cogitatio Fidei) Paris 1996.

230

Ср.: Г. Флоровский. Византийские отцы V–VIII веков. Париж 1933 [репринт: М. 1993; автор основывался почти исключительно на анализе в кн.: С. Л. Епифанович. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев 1915]. 213; Бальтазар, изложив суть спора между Максимом и Пирром, неожиданно приходит к противоположному заключению: «Для Максима… личная жизнь является актуализацией, жизнью, разумной природы… изначальным центром действия природы, внутренним излучением сущности» (von Balthasar. Liturgie cosmique. 195). Это как раз позиция монофелитов.

231

См.: Prestige. God in patristic thought. 277–281, который критикует такое развитие, не отдавая, по нашему мнению, достаточной справедливости положительной стороне этой персоналистской тенденции.

232

Здесь и ниже в этой главе автор развивает собственную концепцию, которую он называет «христианским персонализмом» и атрибутирует ее всей восточной патристической традиции. Согласно этой концепции, «началом» в Боге является ипостась. Это не есть простое повторение тезиса о «монархии Отца» среди Лиц Пресвятой Троицы. Речь идет о первичности ипостаси вообще по отношению к сущности. Отправным положением для этого вывода был преобладавший в восточной патристической традиции методологический подход: говорить о Св. Троице, исходя из конкретности ипостасей, а не из общности сущности (последний подход — «эссенциалистский» — был и остается свойственным западной традиции, начиная от блаж. Августина). В принципе, оба гносеологических подхода правомерны и оба недостаточны. Самому же о. Иоанну принадлежат важные наблюдения относительно того, как в учении Великих Каппадокийцев сосуществовали оба подхода (два «дополнительные» друг к другу определения «ипостаси»: с одной стороны, как отделенной ипостасными особенностями части сущности, но, с другой стороны, — как того, «в чем» сущность; J. Meyendorff. Le Christ dans la theologie byzantine. Paris 1969. 88). Тем не менее, в новой «персоналистской» концепции о. Иоанна необходимое равновесие двух «дополнительных» подходов оказалось нарушенным. Ссылки автора на Каппадокийцев абсолютно неоправданы, т. к. в действительности у них присутствуют оба гносеологических подхода; специально применительно к критике данной концепции о. Мейендорфа это разъяснил один из лучших знатоков триадологии Каппадокийцев — о. Андре де Аллё: A. de Halleux. Personnalisme ou essentialisme trinitaire chez les Peres cappadociens? Une mauvaise controverse // Revue theologique de Louvain. 1986. 17. 129–155, 265–292 [репринт в: Idem. Patrologie et ?cumenisme. Recueil d’etudes. (Bibliotheca Ephemeridum Theologicarum Lovaniensium, 93) Louvain 1990. 215–268]; ср.: его же более раннюю статью специально о неоправославном «персонализме» (с признанием «исконной аутентичности монопатризма» — с. 30 [423]): A. de Halleux. Orthodoxie et catholicisme: du personnalisme en pneumatologie // Revue theologique de Louvain. 1975. 6. 3–30 [репринт в: Idem. Patrologie et ?cumenisme… 396–423]). Автор, фактически, конструирует свой «персонализм» выворачиванием наизнанку августинианского эссенциализма. Но неправославное учение со знаком «минус» всегда даст другое неправославное учение и никогда не послужит к выяснению истины Православия. Обратим пока внимание на некоторые странности уже в этом параграфе, а именно, на выражение автора, будто именно у св. Максима «ипостась превратилась в конкретную реальность любого опыта». Каким же образом конкретная реальность, тем более опыта, может не быть ипостасью? Разве бывает в конкретном опыте дана сущность, т. е., скажем, «человечность» или «лошадность»? Особенно явными опасности подобного «персонализма» сделались в 1980–е гг. и, как часто бывает, не у самого автора концепции, а в следующем поколении его последователей, в котором самым громким стало имя Христоса Яннараса (на рубеже 1960–70–х гг. о. Иоанн возлагал на Яннараса очень большие надежды, но крайних выводов последнего, опубликованных, главным образом, в 1980–е, он не разделял). Сейчас нам предстоит следить за развитием мысли как св. Григория Паламы, так и о. Иоанна Мейендорфа (ср.: также прим. vii, ix и x). Но перед этим небесполезно поставить наше рассмотрение в современный богословский контекст, остановившись немного и на крайнем «персонализме» Яннараса. У Яннараса утверждение об онтологическом примате ипостаси над сущностью оказывается в контексте модернистских религиозно–философских идей о личности (типа бердяевских), превращаясь, таким образом, в одно из главных оснований его опыта по реинтерпретации патристики в духе современных человекопоклоннических философий. Это с неизбежностью приводит и к ужесточению самого триадологического «персонализма» — т. е. к тому, что с точки зрения традиционной православной догматики может быть названо только отделением сущности от ипостаси. Отсюда такие утверждения Яннараса (основанные якобы на богословии Каппадокийцев), которые совершенно исключают ровно половину святоотеческих определений того, что такое ипостась. Ср.:, например: «Бог не есть некая заданная Сущность, предшествующая Лицам. Напротив, Он прежде всего Личность, которая совершенно свободно ипостазирует Свое Бытие, Свою Природу — то есть образует Ипостаси в предвечном рождении Сына и исхождении Духа. Личность Бога–Отца предшествует и предопределяет Собою Его сущность, но не наоборот.» (X. Яннарас. Вера Церкви. Введение в православное богословие [название оригинала — «Азбука веры» (1983)] М. 1992. 71). Здесь святоотеческое учение о «первичности» одной из ипостасей по отношению к двум другим (монархия Отца) расширяется до учения о первичности ипостаси по отношению к сущности. Но, если между разными ипостасями действительно есть не только гносеологическое, но и онтологическое различие (обозначаемое «свойствами» (идиомами) нерожденности, рождения и исхождения), то между сущностью и ипостасью такого различия быть не может: как в солнечном луче нет ничего, кроме света, так и в ипостаси нет ничего, кроме сущности; допустить хотя бы только логическое предшествование ипостаси по отношению к сущности — значит допустить в понятии «ипостась» (подчеркнем, что именно в понятии «ипостась», а не «ипостасная идиома») какой–то смысл даже и без сущности (как, скажем, «луч» без всякого света). Это явная подмена святоотеческого учения другим. Учение Яннараса своими крайними выводами (в антропологии и «аскетике» и в хуле на преп. Никодима Святогорца) навлекло на себя официальное осуждение со стороны Священного Кинота Св. Горы (в специальном «Извещении», опубликованном 16 апреля 1993 г.); в тексте этого документа сделана ссылка на книгу свящ. Василия Волудакиса (1992; 19932), где дано подробное «опровержение анти–православных позиций Яннараса» (выражение документа). В указанной книге, в разделе о догматических заблуждениях Яннараса, дана критика и нового учения о ипостаси. (Мне доступны франц. пер. афонского документа и конспект книги о. Волудакиса в: Le nicolaisme de C. Yannaras // La Lumiere du Thabor. 1994. N 39–40. 120–154).

233

Против Акиндина. III. 10 // GPS III. 184.31–32; «…но и существование, ибо не одной только сущности, но и всему существующему предшествует существование, первое бо есть» (Триады. III. 2. § 7 // 661.29–30).

234

Этот аргумент нуждается в некотором пояснении сам по себе и, кроме того, отчасти показывает отличие учения св. Григория Паламы (и вообще святоотеческого) от неоправославного «персонализма». У св. Григория речь идет о том, что Бог как бы «больше» Своей сущности, не «исчерпывается» ею, равно как и ни одним другим именем (в смысле св. Дионисия Ареопагита). Божие toV o[n или toV ei\nai так же не исчерпывается «сущностью», как и «ипостасью» (Яннарас же подменяет его «ипостасью»). Кроме того, и это различие между бытием Божиим, или существом, как таковым, с одной стороны, и сущностью и ипостасями — с другой, не есть отличие онтологическое, так что не может быть даже поставлен вопрос о «первичности» бытия Божия по отношению к сущности или ипостасям (последнее заблуждение было действительно высказано Н. А. Бердяевым, в поздних работах пытавшимся ввести в Православие учение Якоба Беме об Ungrund). Все это еще яснее объясняется в тех словах св. Григория Паламы, которые цитируются в прим. 58. В указанном месте Триад речь идет о «безначальных деяниях» Божиих (о них см. ниже в этой главе), к числу которых, вместе с промыслом, предведением и т. п., оказывается отнесено и само существование, которое «первенствует» по отношению ко всякому виду бытия; в качестве примера последнего названа сущность (чего требовали нужды полемики с Варлаамом), но с таким же успехом могла быть названа ипостась. (См. также прим. ix и x).

235

Триады. III. 1. § 27 // 639.5–10; ср.: св. Максим. Ambigua // PG XCI. 1088 BC, 1320 B [откуда цитата, заключенная во внутренние кавычки; наш перевод немного отличается от авторского (где, с насилием над синтаксисом, «за совершенное ими восхождение», а не «взамен самих себя…» и т. д.), но совпадает здесь с пер. Вениаминова: Св. Григорий Палама. Триады… 290–291].

236

Триады. III. 1. § 29 // 640.27–28, 641.1–8 [последнее выражение у автора переведено слишком туманно: «прямое ипостасированное сияние (l’eclat direct hypostasie)»; у Вениаминова немного точнее: «в ипостасном видимом воссиянии» (Св. Григорий Палама. Триады… 293). Как мне указал И. П. Медведев, смущающее здесь переводчика выражение kat* ei\do», вопреки своему философскому облику, лишь подхватывает только что процитированное выражение Числ. 12, 18]; ср.: Триады. II. 3. §§ 26, 37 // 561, 571.

237

О божественном и боготворящем причастии // GPS II. 142.12–16 [автор дает свободный перевод, который мы уточнили и расширили, и, кроме того, допускает ошибку в чтении рукописи: вместо kat* uJma'" у него kat* hJma'" (такого чтения в вариантах рукописей нет), что радикально меняет смысл; он переводит «из–за нас (a cause de nous)». — Изд.]; ср.: Письмо к Дамиану // GPS II. 472.

238

Письмо к Иоанну Гавре // // GPS II. 340.12–13; ?n ?k§stJ d? Olwj ¦mernj ka‹ ?n psi ¦mer?stwj in [в коейждо же всецело неразделенно и во всех нераздельно сый]. Письмо к Даниилу Энийскому // GPS II. 382.17–18; ср.: Письмо к Павлу Асеню // GPS II. 371.22–23; Против Акиндина. III. 6 // GPS III. 173; tOn ?noikoanta QeOn, aUtOn ?ke?non, oUc Yteron deYteron […вселиться Богу — Ему Самому, а не другому второму]. Против Акиндина. IV. 14 // GPS III. 268.19; ср.: III. 21; tO g?r fnj toato, O QeOj ?stin aUtOj, ka‹ oUd?n ©llo [свет же сей Сам есть Бог и ничтоже ино]. Против Григоры. IV // GPS IV. 359.28; ср.: Собеседовани Феофана с Феотимом // GPS II. 240–241; Главы физические…. 72 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 166, 168; этот момент особо подчеркнут Василием Кривошеиным (монах Василий. Аскетическое и богословское учение святого Григория Паламы. 121) и В. Лосским в отношении prOodoi Дионисия (Отрицательное богословие в учении Дионисия Ареопагита. 136–137).

239

Остановимся внимательнее на этом аргументе, поскольку и из него видна несовместимость святоотеческого богословия с неоправославным «персонализмом». В данном случае св. Григорий имеет в виду умозрительную ситуацию, будто Сын и Дух суть одна лишь сущность Божия, но при этом они сохраняют свое отношение к Отцу как к общему началу. Тогда, пишет он, оказывается, будто они получают из ипостаси Отца сущность (поскольку, коль скоро они сами суть просто сущность, ничего другого они получать от своего начала не могут). Тогда ипостась Отца оказывается сразу и сущностью, и единственной настоящей ипостасью Бога. Подразумевается, что в действительности Сын и Дух получают от Отца как от своего начала не сущность (а ипостасные особенности; подробнее см. гл. VI). Следовательно, само предположение, будто ипостась Отца может рассматриваться как источник сущности Божией, служит у св. Григория Паламы приемом доведения до абсурда. У Яннараса же это становится важнейшим «неоправославным» догматом.

240

[Заменяем цитату в оригинале переводом: «Если только Сын — сила или премудрость, Сам же Он премудрости и силы не имеет, то как Он будет Сыном? Как — особенной ипостасью?»]. Против Акиндина. VI. 25 // GPS III. 459.16–18.

241

[Чтобы точнее передать мысль автора книги, в основном тексте приводится перевод с его франц. перевода. Даем и перевод с греч., заменяя им большую часть приведенной автором цитаты из оригинала и восполняя пропуски цитирования: «Итак, если, по Григоре, такого [рода] начала сущего (aiJ toiau'tai tw'n o[ntwn ajrcaiv), которые, как сказано, и Бог мыслит, суть сущность Бога, а, согласно Дионисию Великому и Максиму Богоносному, они суть от самой сущности Бога, [то] будет самобытной сущность Божия, и самоотец — Бог (aUqYparktoj <в изд. lectio difficilior, которое может понято сходным образом: aujtopavrakto» «самопроизводная» (от aujto–par–avgw)> ™stai ? oUs?a toa Qeoa ka‹ aUtop§twr O QeOj), как [это] и предписала зловредно чушь влиятельных у еллинов мудрецов. Необходимо же, однако, знать, что божественный Максим не говорил [букв. сказал] [этого], доказывая (ajpagoreuvwn), путем возведения к невозможному, [что] и сущность и энергия не [относятся к] Самому Богу (mhV tou' aujtou' Qeou' ei\nai kaiV thVn oujsivan kaiV thVn ejnevrgeian), ибо, если сущность Его — [это] одно, то тo, о чем [Он] мыслит, — иное, чем она [т. е. сущность], дабы никто не пострадал от ужаснейшего извращения (ejktrophvn) Григоры и Акиндина, говоря, что энергия ни в чем не отлична от сущности Бога [ср.: Григора. Догматический трактат. I. 13 // PG CXLIX. 257 D]. Ибо Он есть Бог, и как божественная сущность, так и божественная энергия — Его суть». — Изд.]. Против Григоры. II // GPS IV. 290.22–24, 291.1–2.

242

Последний вывод бесспорен, но ни в нем, ни в той цитате, на основании которой он сделан, не говорится, будто Живой Бог тождественен ипостаси, да еще и именно ипостаси Отца. Остается неясным, где же именно «св. Григорий Палама с большой четкостью провозглашает, что источником Божественной Сущности является ипостась Отца», как это было только что заявлено автором. Мы уже видели (прим. ix), что у св. Григория можно найти, скорее, обратное. Сама по себе, трактовка монархии Отца через представление о Живом Боге, без сомнения, заимствована у Лосского — считающегося основателем православного «персонализма». Ср.: «Итак, понятие ‘единоначалие’ одним словом обозначает в Боге единство и различие, исходящее от Единого Личного Начала. […] Итак, Троица есть иначальная тайна, Святая Святых Божественной реальности, сама жизнь Бога сокрытого, Бога Живого» (Лосский. Мистическое богословие… 218). Но Лосский на этом и останавливался, не выходя за пределы того, что сказано у святых отцов. Настоящее же утверждение автора о первичности именно ипостаси Отца идет даже далее простого утверждения о первичности ипостаси вообще по отношению к сущности (о котором мы, в основном, говорили до сих пор). Здесь делается вывод о взаимоотношении Лиц внутри Св. Троицы и, притом, безотносительно к Боговоплощению (в области чистой «феологии», а не «икономии»). Первичность ипостаси Отца в отношении к сущности означала бы ее первенство и, следовательно, наличие «порядка» между Лицами Божества помимо (независимо от) того порядка, который имел место в икономии (Боговоплощение, которое было воплощением именно одного из Лиц и, следовательно, не могло не «нарушить симметрию» между Лицами — но лишь в отношении к самому акту воплощения и его последствиям, но не в отношениях между собой). Но как раз св. Григорий Палама в действительности особенно предостерегал против подобного субординационизма (хотя и делал это на другом примере — субординационизме латинян). Как неоднократно писал св. Григорий, между ипостасями Св. Троицы не может быть первой и второй, если не в отношении к Воплощению; он объяснял это, цитируя пс. — Иоанна Златоуста (в действительности, современника последнего Севириана Гавальского), «…не имеет порядка Бог — не яко беспорядочный, но яко превыше порядка сый» (Аподиктический трактат. I // GPS I. 61; ср.: там же, 60; Севириан Гавальcкий (под именем Златоуста). Беседа на Быт. 24, 2. (гл. 2) // PG LVI. 555: oujk e[cei tavxin hJ qei'a fuvsi», oujc wJ» a[takto», ajll* wJ» tavxin uJperbaivnousa). Вне отношения к Боговоплощению не может быть ни первой, ни второй, ни третьей ипостаси Св. Троицы, а любая из ипостасей может рассмариваться как «первая». Как пишет (пока единственный) исследователь этого аспекта богословия св. Григория — нынешний митрополит Черногорский Амфилохий Радович, — «Согласно Паламе, существует некий порядок и отношение между Сыном и Духом, однако, ‘благочестивый и неименуемый’, то есть ‘порядок’ их (Лиц) вечного перихорисиса [об этом понятии см. след. параграф книги о. Иоанна], единочестия и равенства» ( jA. Rantobits. ToV musthvrion th'" aJgiva» Triavdo» kataV toVn a{gion Grhgovrion toVn Palama'n. ( jAnavlekta Blatavdwn, 16) Qess. 1973. 158; цитируется тот же трактат св. Григория, с. 63). После св. Григория на подобном же отрицании «порядка» между ипостасями в «феологии» будет построена православная аргументация против латинского субординационизма и filioque у преп. Нила Дамилы (конец XIV в.) и у св. Марка Ефесского на Флорентийском соборе (V. Lur’e. L’attitude de S. Marc d’Ephese aux debats sur la procession du Saint–Esprit a Florence. Ses fondements dans la theologie post–palamite // Annuarium Historiae Conciliorum. 1989 [1991]. 21. 317–333, особ. 26–327). Что касается запрета на установление «порядка» между божественными ипостасями в «феологии», то прежде Севириана Гавальского он не встречается, и это вполне закономерно. Только со св. Василия Великого берут начало триадологические концепции, не содержащие хотя бы подразумевательных ссылок на икономию Слова. Поэтому неудивительно, что даже у самого св. Василия (правда, не в тех творениях, где он излагает свои собственные богословские выводы) мы встречаемся еще с запретом совершенно обратным: «…нововведение в порядке (Лиц) ведет к отрицанию самого бытия, и есть отрицание всей веры» (Послание 48 // Творения / Новый исправенный пер. Московской Духовной Академии. СПб. 1911. III. 79; ср.: Послание 120 // Там же. 148, где разъясняется более прямо, что речь идет о богопреданном порядке Мф. 28, 19, т. е. именно о «икономии»). Но после II Вселенского собора, т. е. как раз ко времени Севириана Гавальского, именно собственные концепции св. Василия превратились в наиболее общепринятое выражение православной триадологии, и учение о троичности Бога стало обычно излагаться без ссылок на Воплощение. Тогда и понадобилась оговорка относительно невозможности «порядка» in divinis. Возращаясь же к «персонализму», приходится отметить, что следующая из него триадология окончательно разъясняет неуместность подобного воззрения в православном богословии. (О. Иоанн, разумеется, знал о невозможности установления порядка между Лицами in divinis и знал также, что монархия Отца относится, собственно, к идиомам Сына и Духа, а не к их сущности, которая у них общая с Отцом, однако, кажется, не сопоставлял этого со своим представлением о происхождении всей сущности Божией из ипостаси Отца).

243

Против Акиндина. V. 13 // GPS III. 326.26–28 [слова в скобках буквально значат «единое рече вместо еже Единаго»]; ср.: Апология пространнейшая… // GPS II. 110.24 eJp.

244

[Заменяем цитату переводом: «Из которых каждой (энергией) единенно и просто и нераздельно целиком присутствуя и действуя. Апология пространнейшая… // GPS II. 106.24–25; ср.: ниже, раздел «Умножение Неделимого».

245

[Цитату заменяем переводом: «Что же, ведь Божественность — это одно, Царствие — другое, также и святыня — другое? Но иное суть <лишь> обозначаемое каждым из этого, не разное же — они сами, потому что единого Бога суть силы и энергии»]. Апология. Coisl. 99. F. 8.

246

Автор пересказывает Главы физические… 112 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 210.5–10; ср. далее, 210.11–212.2, где говорится далее, что три Лица Божества совместно действуют в творении не так, как бывает при создании одинаковых предметов одной и той же рукой мастера, и не так, как бывает при изготовлении разными лицами копий одного предмета, но все творение есть общее «дело», или «деяние» (e[rgon) трех Лиц. Эти примеры нужны св. Григорию для того, чтобы показать значение «перихорисиса» ипостасей, которым определяется единство Св. Троицы в дополнение к единосущию. Действительно, единосущие как таковое есть и между отдельными людьми, но степень единства между ними весьма далека от внутритроичного. Это связано с тем, что между людьми — пока они не достигли обожения — нет «перихорисиса». По буквальному смыслу цитируемых слов св. Григория, из этого следует, что энергия у разных человеческих ипостасей не едина (св. Григорий этого прямо не утверждает, но так его понял о. Иоанн, и, надо согласиться, иначе понять затруднительно). Однако, в строгом смысле слова, это не так — ведь, как известно, существует общая энергия, или воля, человеческого естества, воспринятая Христом. В терминологии св. Максима следовало бы сказать, что энергия едина, а различны — «произволения» (произволение, или proaivresi», есть результат наложения на общую волю естества индивидуального «выбора», или «решения» — gnwvmh). Здесь проявляется та непоследовательность, с которой неизбежно связано отнесение понятия «перихорисис» к ипостасям, о которой см. ниже (прим. xiii): или мы относим это понятие только к сущностям, и трактуем его как их взаимопроникновение своими энергиями, или мы переносим его на ипостаси и, если мы при этом, как делает св. Григорий, формально сохраняем обусловленность «перихорисиса» взаимопроникновением энергий, то этим подразумевается, что мы не считаем эти «ипостаси», энергия которых не едина, ипостасями одной природы, а считаем их разными природами. Однако, св. Григорий не случайно не делает такого вывода, который, как будто, с необходимостью следует из его слов. Вместо этого у него налицо непоследовательное употребление терминологии, которое, в конечном счете, сводится к практической (не теоретической) возможности трактовать человечество вне обожения то как единую природу, то как разные природы, количество которых равно количеству ипостасей людей. Это нужно соотнести с разделенностью всего тварного мира, который находится на пути к распаду, если не оказывается на пути воссоздания через обожение.

247

Главы физические…. 112 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 210.1–4; термин «перихорисис», посредством которого св. Максим выражал соотношение между двумя природами Христа, был применен Псевдо–Кириллом [VII в.] и св. Иоанном Дамаскиным к триадологии; как видно из блистательного изложения Г.Л. Престижа, это новшество явилось заметным шагом вперед в персоналистском выражении единосущия (Prestige. God in patristic thought. 291–299 [см. также: Idem. Pericwrevw and pericwvrhsi» in the Fathers // The Journal of Theological Studies. 1928. 29. 242–252]).

248

Здесь и в других подобных высказываниях (подробно рассматриваемых у преосв. Амфилохия: Rantobits. ToV musthvrion th'" aJgiva» Triavdo»… 158–159) св. Григорий определенно связывает единство божественной энергии с «перихорисисом» ипостасей. Но отсюда не следует вывод, которым о. Иоанн предваряет цитирование: «…эти энергии остаются личными действиями». Если даже для тварного мира о «личных действованиях» можно было говорить только при нестрогом словоупотреблении (см. прим. xi), то в Святой Троице для этого вовсе не остается места. Личными в Троице являются только ипостасные особенности (ср. ниже, гл. VI). Энергии же как таковые суть действия не личные, а природные. Как будет видно ниже (раздел «Сущность как ‘причина’ энергий»), о. Иоанн избегает вывода о возможности отдельного действования одной из ипостасей путем того, что толкует «перихорисис» как такое вечное и неизменное состояние, при котором личные энергии всегда объединены. Тем не менее, он понимает единую энергию Божества как сложную, или, точнее, ставшую простой в результате того «упрощения», которым он считает перихорисис. См. ниже, прим. xiv. Этот вывод неизбежен для «персоналистского» подхода, но его невозможно согласовать со Священным Преданием.

249

[Заменяем цитату переводом: «Ибо отличается пресущественное имя и звание Отца от Сына и от Святого Духа, но без всякого между ними противостояния или, [напротив,] введения между ними всецелой общности, а сохраняя неподвижной особенность (‡diOthj) каждой из ипостасей»]. О божественных единении и различении (PeriV qeiva» eJnwvsew» kaiV diakrivsew») // GPS II. 86.27–31.

250

[Заменяем цитату переводом: «Ведь не составляется же целый Бог из ипостасей как из частей, потому что и не часть Бога в каждой из ипостасей, но в каждой целая и совершенная Божественность»]. Письмо к Дамиану // GPS II. 475.15–17.

251

В этом параграфе поставлен один из самых трудных вопросов, связанных с исторической интерпретацией «паламизма». Дело в том, что отнесение термина «перихорисис» не к двум сущностям, а к ипостасям после св. Иоанна Дамаскина не встречается, практически, до самого св. Григория Паламы, который вновь начинает его использовать постоянно. (И это несмотря на очень высокую «читаемость» Дамаскина!). Эта терминология на встречается даже у св. Григория Кипрского и в соборном Томосе 1285 г. Причина этого могла быть лишь в том, что в начавшихся с IX в. триадологических спорах концепцию «перихорисиса ипостасей» оказалось невозможо корректно ввести в православную триадологию. Действительно, нетрудно сказать, чем осуществляется «взаимопроникновение» разных сущностей — их энергиями. Но это нельзя механически перенести в триадологию, где речь идет о разных ипостасях одной и той же сущности. «Ипостасных энергий» не бывает, и перихорисис между единосущными ипостасями невозможен (в том смысле, в котором этот термин был введен в христологию). В VII–VIII вв. строгой терминологии в области взаимоотошений понятий ипостась и энергия не существовало, и расширение термина «перихорисис» (с размыванием его первоначального значения) могло возникнуть легко. Но естественно, что отцы того времени, не исключая св. Иоанна Дамаскина, нигде не дают никакой специальной триадологической концепции «перихорисиса» (наподобие той, что была им известна из максимова учения о Боговоплощении и обожении). У св. Григория Паламы такого рода концепция появляется (она изложена в цитированном тексте из 112 главы): «перихорисис» — это то единство ипостасей, вследствие которого три ипостаси обладают общей энергией. Св. Григорию нужна эта концепция, главным образом, для того, чтобы показать, что в энергиях Божиих всецело присутствует троичный Бог: энергия — это и есть выражение общности трех Лиц и, так сказать, выражение самой троичности. Преемственность со старым христологическим понятием перихорисиса сохраняется в том, что в обоих случаях это понятие соотносится с энергиями. Но и различие велико: перихорисис между разными природами устанавливает их неслиянное единство, тогда как перихорисис межипостасный есть свойство самой Божественной природы (каковое эта природа имеет изначально, а обновленная человеческая природа во Христе получает от природы божественной по благодати). Благодаря понятию перихорисиса ипостасей св. Григорий (в Аподиктических трактатах, см. выше, прим. x) объясняет отношение Сына к ипостаси Св. Духа. Вероятно, это позволит указать более конкретно, какому именно представлению о перихорисисе он следует (см. ниже, гл. VI).

252

[Заменяем цитату переводом: «Не яко самоипостасную благодать обожения называют ипостасной»]. Собеседование православного с варлаамитом // GPS II. 188.17–18; ср.: Против Акиндина. II. 8 // GPS III. 101.

253

Enupostaton называют то, что никоим образом не существует для себя, а встречается у других…». Св. Максим. Послание 15 // PG XCI. 557 D; дословно цитируется св. Григорием Паламой в Против Акиндина. VI. 19 [идентифицировать цитату не удалось]; ср.: von Balthasar. Liturgie cosmique. 171.

254

Реминисценция одного отрывка из Псевдо–Василия. Против Евномия. V // PG XXIX. 772 C [крит. изд.: Basile de Cesaree. Contre Eunome, suivi de Eunome: Apologie / B. Sesboue, G. M. Durand, L. Doutreleau. I–II. (Sources chretiennes, 299, 305). Paris 1982–1983. Мнение о псевдоэпиграфичности IV и V книг Против Евномия основано, главным образом, на том, что они не могли входить в первоначальный полемический трактат, который составляют книги I–III. Тем не менее, строгого доказательства их неаутентичности представлено не было, и поэтому обозначение автора как «псевдо-» есть лишь уступка научному консенсусу. Сильным доводом в пользу того, что последние две книги составляли когда–то самостоятельное произведение, но именно св. Василия, является их цитирование в качестве такового в маронитском флорилегии на сирийском: M. Breydy. Le Adversus Eunomium IV–V ou bien le Peri Archon de S. Basile? // Oriens Christianus. 1986. 70. 69–85].

255

Триады. III. 1. § 9 // 622.27–623.7; у св. Григория можно найтии много текстов, в которых он, наоборот, отказывается прилагать к энергиям термин ?nupOstatoj, но из контекста каждый раз ясно, что ему важно опровергнуть истолкование, которое превратило бы энергии в особые ипостаси (Письмо к Даниилу Энийскому // GPS II. 383.16 eJp.; Против Акиндина. III. 13 // GPS III. 198.10 eJp.; Собеседование Феофана с Феотимом // GPS II. 235).

256

В этом заключается одно из главнейших решений собора 1351 г. (см. выше, ч. I, гл. V), выражаемое, впрочем, во всех произведениях св. Григория. Необходимо заметить, что существует consensus восточных Отцов, утверждающих, что слово QeOj этимологически обозначает Божественную энергию, а не сущность (св. Григорий Богослов. Беседа XXX. 18 // PG XXXVI. 128 A; св. Василий. Письмо 189 // PG XXXII. 696 C, etc); ¦pO g?r toa p§nta qesqai… taYthn tAn ?pwnum?an ™scen O QeOj [от того, что все созерцает (qesqai)… сие наименование получил Бог (QeOj)]. Св. Григорий Палама. Апология пространнейшая… // GPS II. 115.17–18; ср.: Письмо к номофилакcу Симеону // GPS II. 404; Главы физические…. 84 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 182.9–11, etc.

257

Три ипостаси обладают единой энергией в силу перихорисиса энергий — а не ипостасей. (Вот текст оригинала: «Manifestant l’Etre personnel de Dieu, les energies divines refletent l’unite de l’essence divine. En vertu de leur ‘perichorese’, les trois hypostases n’ont qu’ ‘une seule energie’…»). Здесь происходит подмена: перихорисис ипостасей, о котором говорят те святые отцы, включая св. Григория Паламу, которые пользуются этим понятием в триадологии, — перихорисисом энергий, о котором никакие святые отцы не говорят (энергии служат средством перихорисиса между природами или их единство является следствием перихорисиса ипостасей, а точнее сказать, единства, присущего божественной природе). Этим невольно вводится неявное разделение между Лицами Святой Троицы — у каждого из них как бы своя энергия, и лишь «перихорисис» этих трех энергий приводит единству энергии Святой Троицы. В данном случае происходит смешение терминологии, относящейся к природе, с одной стороны, и к ипостаси, с другой: энергия природы не отличается от личного «произволения» (т. е. результата наложения на нее того, что св. Максим называл gnwvmh личного решения; ср.: во Христе две естественные воли, но только одна gnwvmh — в силу единственности в Нем ипостаси Сына). Впрочем, как показывает предыстория монофелитских споров, такое смешение терминологии бывало обычным даже у святых отцов до тех пор, пока именно данная область не становилось ареной догматических споров. Тем более извинительно это современному патрологу. Но в 1980–е гг. и уже без участия о. Иоанна догматические споры в этой области начались. Поэтому сегодня нельзя не подчеркивать, что причина терминологической путаницы с «перихорисисом энергий» — «персоналистское» понимание троичности.

258

[Заменяем цитату переводом: «Всех сих энергий превыше по сущности Бог»]. Апология пространнейшая… // GPS II. 111.1–2; ср.: там же // GPS II. 121–122; Письмо к номофилакcу Симеону // GPS II. 399–401; Собеседование православного с варлаамитом // GPS II. 180; Письмо к Дамиану // GPS II. 459; Против Акиндина. II. 9 // GPS III. 104–106; VII. 11 // GPS III. 491; Против Григоры. II // GPS IV. 275–276; Собеседование Феофана с Феотимом // GPS II. 250, 256.

259

В контексте «персоналистской» интерпретации желательно уточнить: ипостаси и даже одной только ипостасной особенности Отца в отношении ипостаси же (точнее — ипостасной особенности) Сына. Таким образом, триадологическая интерпретация Ин. 14, 28 допускается святыми отцами только в смысле указания на логическое первенство нерожденности по отношению к рождению. Это было разъяснено на двух Константинопольских собрах, осудивших субординационистические толкования этого стиха. О них см.: P. Classen. Das Konzil von Konstantinopel 1166 und die Lateiner // Byzantinische Zeitschrift. 1955. 48. 339–368; A. Dondaine. Hugues Etherien et le concile de Constantinople de 1166 // Historisches Jahrbuch. 1958. 77. 473–483 и (мне недоступную) монографию: S. N. Sakkou. “ JO Pathvr mou meivzwn mouv ejstin». B j. [Eride» kaiV suvnodai kataV toVn ib* aijw'na. (Spoudasthvrion jEkklhsiastikh'" Grammatologiva»). Qess. 1968 (ср.: рец.: B. Schultze // Orientalia Christiana Periodica. 1969. 35. 516–518).

260

Против Акиндина. I. 7 // GPS III. 61.31–62.2; выражение phga?a [«являющаяся источником», «источная»] в применении к Отцу восходит к Псевдо–Дионисию. О божественных именах. II. 7 // Дионисий Ареопагит. О божественных именах… 64.

261

Еще раз отметим невозможность «персонализма»: сущность превыше энергий, будучи их причиной, но сама сущность не имеет своей причины. Вместо этого, сущность имеет причину внутри себя — но причину не сущности самой, а двух ее ипостасей. Речь идет только о монархии Отца и триадологическом понимании Отец Мой болий Мене есть.

262

Автор имеет в виду, что внешний вид богословских формулировок, подобных процитированной, похож на выражения доникейских отцов — а не то, что эти отцы разделяли ересь Акиндина. Естественно, что в разных исторических контекстах даже совершенно одинаковые выражения не могли бы иметь тождественного значения. Отметим попутно, что характер антипаламитских представлений о Троице до сих пор остается невыясненным (за исключением, разумеется, варлаамовых).

263

Используется терминология Ареопагита (О божественных именах) относительно «раз–вития» Божества в творении Его божественными энергиями и последующего «с–вития» Его вместе с этими творениями, которые таким образом обоживаются до объединения в божественную Единицу (по–русски термины довольно точно передаются словами «раз–витие» и «с–витие» в их этимологическом значении). Этим силам (энергиям) присущи единственность («уединенность» — т. к. наряду с ними нет никаких других действующих сил) и единенность (т. к. они принадлежат единой «пресущественности»).

264

Опять терминология Ареопагита. «Происхождения» здесь означают энергии Божии.

265

[Заменяем цитату переводом: «полный, паче же, и превыше полноты по сущности»]. О божественных единении и различении // GPS II. 91.9–10.

266

[Заменяем цитату переводом: «поелику по воле Божией родихомся и есмы, то и природой Божией родихомся и есмы»]. Против Акиндина. I. 7 // GPS III. 54.5–6.

267

Поясним немного логику аргумента, цитируемого в прим. 105. Поскольку известно, что мы родились по воле Божией, но, согласно предположению Акиндина, воля и природа суть одно и то же, то, следовательно, мы рождаемся природой и, следовательно, мы сами суть та же самая природа (последний вывод делается на основании того, что природе как таковой свойственно лишь порождать самое себя; см. конец этого абзаца).

268

Это отождествление действительно имеется у Григоры в ясном виде (История. XXX // PG CXLIX. 294 CD [действительный смысл этого у Григоры так и остается пока неизученным]). Проблема Божественной Премудрости особо интересовала византийцев XIV века и была отражена даже в искусстве того времени; см. наше исследование: La Sagesse divine dans l’art de tradition byzantine // Cahiers archйologiques. 1959. X. 259–277 [репринт в: ByzHes, XVI; см. также: J. Meyendorff. Wisdom–Sophia: Contrasting Approaches to a Complex Theme // Dumbarton Oaks Papers. 1987. 41. 391–401; И. Ф. Мейендорф. Тема «Премудрости» в восточноевропейской средневековой культуре и ее наследии // Литература и искусство в системе культуры. М. 1988. 244–252], в котором мы, в частности, приводим важнейший текст св. Филофея, рассматривавшего этот вопрос с паламитской точки зрения в трех трактатах, посвященных Притч. 9, 1 (Премудрость созда себе дом) [рус. пер. этого произвед. (параллельно с устаревшим изд.): Еп. Арсений (Иващенко). Филофея, патриарха Константинопольского XIV века, Три речи к епископу Игнатию с объяснением изречения Притчей: Премудрость созда себе дом. Новгород 1898].

269

[Заменяем цитату переводом: «Когда еще не восхотел творити, тогда имел еже мощи волити и еже мощи творити, дондеже аще восхощет»]. Письмо к Иоанну Гавре // GPS II. 353.19–21

270

[Заменяем цитату переводом: «Самосовершенная и бесстрастная и неизменная сущность, проявляя божественную силу посредством энергии, пребывает бесстрастной, <даже> и действуя»]. Письмо к Даниилу Энийскому // GPS II. 382.5–8.

271

Против Акиндина. VI. 20 // GPS III. 442.29–31. [Очень свободный пересказ следующего текста: «И ведь животворение (tov te gaVr zwopoiei'n) началось и прекратилось (h[rxato kaiV pevpautai), когда девица <речь идет о дочери Иаира, ср.: Мф. 9, 25> ожила (thnikau'ta th'" paidoV» ajnabiouvsi»), но из–за этого животворения (toV zwopoiei'n) энергия Божия не становится тваной (ajll* auj diaV tou'to toV zwopoiei'n ktisthV ejnevrgeia qeou' ejsti)». — И. М.].

272

[Заменяем цитату переводом: «Ориген рече, яко Бог, преходя от еже не творити во еже творити, всячески преложися»]. Против Акиндина. VI. 20 // GPS III. 442.8–10; ср.: II. 12 // 123.28–30; Письмо к Даниилу Энийскому // GPS II. 379.11–13.

273

[Заменяем цитаты переводом: «Итак, это Сам Бог, и Его суть будь то божественная сущность или божественная энергия»]. Против Григоры. II // GPS IV. 291.1–2; [ибо божественный промысел есть ничто иное, как Божие… обращение <в смысле внимания к творению> и благая воля]. О божественных единении и различении // GPS II. 79.19–21.

274

См. выше, ч. I, гл. III; как мы показали в другой работе (J. Meyendorff. Une lettre inedite de Gregoire Palamas a Akindynos // Qeologiva. 1953. XXIV. 557–582 [репринт в: ByzHes, III], особ. 563–566), изложение паламизма у о. Жюжи частично основывается на этих парафразах и должно использоваться с осторожностью (см. в особенности: M. Jugie. Theologia dogmatica christianorum orientalium. Paris 1933. II. 81–87; ср.: Idem. Palamite (controverse) // Dictionnaire de la theologie catholique. Paris 1931. XI. 1777–1818, особ. col. 1796).

275

Святогорскй томос // GPS II. 569; Яко Варлаам и Акиндин суть те, кто разделяют надвое // GPS II. 271, etc. Ср.: также опровержения св. Филофея, лучшего ученика св. Григория Паламы (Антирритики. VIII // Filoqevou Kokkivnou DogmatikaV e[rga / D. B. Kaimakh. (Qessalonikei'" buzantinoiV suggrafei'", 3), Qess. 1983. 313 ; IX // Aujtovqi. 342, 343 ).

276

[Все цитаты заменяем переводами: «сия энергия совершенно не является акциденцией (mA p§ntwj sumbebhkOj Up§rcousan), но яко природно присущая… тако и действуемая»]. Против Акиндина. VI. 21 // GPS III. 444.30–445.4; [Богу не присуще ничего акцидентального (kat? sumbebhkOj m?n oan prOsesti tu Qeu oUd?n), все же вышеперечисленное — <присуще> природно]. Против Григоры. II // GPS IV. 281.12–13.

277

Колебания имели место, скорее, не у св. Григория, а в предшествовавшей святоотеческой традиции. Суть разъяснений св. Григория сводится к тому, что у древних отцов не существовало единой и общеобязательной терминологии в данной области. Собственно говоря, именно св. Григорий Палама ее и создал, и после него она начнет интенсивно употребляться в полемике против латинской схоластики. Это послужит и одним из решающих факторов, позволивших сохранить православие после перехода православного богословствования (в значительной степени) с языка греческой патристики на язык латинской схоластики, — перехода, начатого св. Геннадием Схоларием в середине XV в. В своих рассуждениях о невозможности в Боге чего–либо акцидентального св. Григорий имел возможность цитировать целыми абзацами св. Кирилла Александрийского (Сокровище Святыя Троицы, 31 // PG LXXV. 445 D–448 A; ср.: Против Акиндина. VI. 21 // GPS III. 443–444). Но ему требовалось преодолеть «трудное место» у св. Григория Богослова (Слово XXXI (богословское V). 6 // PG 36. 140 A): …Eij meVn ou\n sumbevbhken, ejnevrgeia tou'to a]n ei[h Qeou' («Ибо, если бы это было акцидентальным, то было бы энергией Божией»; сказано об отличии ипостаси Св. Духа от того, что в Боге не является существующим самим по себе). — «Но, хотя Богослов Григорий назвал акциденцией божественную энергию…» — отвечает а это св. Григорий Палама, — он сделал это лишь по сходству: акциденция — это то, что существует не всегда; энергия же имеет с этим общего то, что она действует не всегда и бездействует тоже не всегда. Итак, энергии похожи на акциденции — в том только отношении, что они могут творить и не творить; но они же отличаются от акциденций тем, что их самих не может не быть. (См.: Против Акиндина. V. 21 // GPS III. 445). В Боге не может быть ничего акцидентального — ведь, по определению, акциденция — это то, что может быть, а может не быть; но Бог не может не быть и не может (вследствие простоты божественной природы) содержать в Себе ничего такого, что не есть Бог. Следовательно, акциденции в Боге невозможны. Это имеет фундаментальное значение для понимания Боговоплощения, и именно в таком аспекте рассматривается вопрос об акциденциях в Против Акиндина. Коль скоро человеческое естество воспринято в Бога, а акциденций в Боге быть не может, то человечество сделалось для Бога необходимо присущим, «телом Божиим» в точном смысле этого слова (чем и отличается от различных материальных символов; см.: Против Акиндина. VII. 15 // GPS III. 502–504; ср.: V. 20 // GPS III. 343–345). Собственно, ничего нового здесь нет: православная традиция всегда подчеркивала это, указывая на необратимость как Боговоплощения, так и нашего обожения во Христе (в отличие от состояния первозданного Адама). Эти темы приобретут особую важность в более поздних спорах о Евхаристии (XV и XVII вв.), когда св. Геннадий Схоларий сможет разъяснить, что Тело Христово — неакцидентально, но хлеб и вино — акцидентальны по отношению к нему… (О воплощении Сына Божия // Georges Scholarios. ?uvres completes / L. Petit, M. Jugie, X. Siderides. Paris 1930. III. 343–362, особ. 358–359) Теперь, после издания Против Акиндина и Против Григоры, материальные предпосылки для подробного изучения христологии св. Григория Паламы готовы. Но никто еще ими не воспользовался.

278

[Заменяем цитату переводом: «Бог… способен умудряти и умудряет, пользуясь этой способностью, ихже аще хощет, но Он не имеет премудрости как качества (ej poiOthta), а лишь как энергию»]. Против Григоры. II // GPS IV. 304.8–11.

279

[Заменяем цитату переводом: «Невидимое, беспредельное… несть иное от Духа Святаго, ибо Он один все это имеет по естеству… но каждое от таковых сего ради несть сущность Божия»]. Против Акиндина. II. 17 // GPS III. 5–11.

280

Т. е. то, что движется (сущность), и его движение (энергия) вместе не могут образовывать существа сложного, т. е. состоящего из частей.

281

Главы физические…. 128 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 232.17–18; 134 // Ibid. 238; 145 // Ibid. 250 [здесь говорится, что Бог по энергии «…действует только, но не так, чтобы <еще> и претерпевать по ней» (ejnergw'n movnon ajll* oujciV kaiV pavscwn kat* aujthVn)]; О божественном и боготворящем причастии // GPS II. 160; Письмо к Даниилу Энийскому // GPS II. 382; Собеседование православного с варлаамитом // GPS II. 201 eJp., 214; Святогорский томос // GPS II. 569.

282

За упоминанием лжеучения С. Н. Булгакова в конце этой главы просвечивает целый период развития богословской и патрологической мысли, который, пожалуй, завершился созданием настоящего исследования (еще точнее было бы сказать, что в исследованиях о. Иоанна об исихастских спорах это направление переросло самое себя и вышло на совершенно иные рубежи). Выше в этой главе мы видели, сколь многим в своем понимании учения об энергиях Божиих автор обязан В. Н. Лосскому. Сам же Лосский обратился к теме энергий первоначально имено ради опровержения Булгакова, который ссылался на св. Григория Паламу. (Об этом см. литературу о Лосском, в частности, указ. выше, в прим. 2 к этой гл.) На рубеже 1920–1930–х гг. споры вокруг «софиологии» Булгакова в различных кругах русской эмиграции приобрели острую форму. Они закончились осуждением его учения как еретического постановлением Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия Страгородского и его Синода в Москве (1935) и Архиерейским Собором Русской Зарубежной Церкви в Сремских Карловцах (1936). Первый из этих актов был обоснован, главным образом, В. Н. Лосским. Основные собранные тогда богословские материалы составили его первую книгу: В. Лосский. Спор о Софии. Париж 1936. О ходе всего процесса см. особенно небольшое, но хорошо документированное исследование: игумен Геннадий (Эйкалович). Дело прот. Сергия Булгакова. (Историческая канва спора о Софии). Сан–Франциско 1980. О. Иоанн Мейендорф, таким образом, написал эту длинную главу об энергиях как бы в качестве своей собственной версии «Спора о Софии» и закончил ее в полном согласии с выводами Лосского, подтвердив их теперь гораздо более полным анализом богословия св. Григория Паламы. В поздний период своей деятельности о. Иоанн в небольшой статье специально остановился на месте различных «софиологий» в истории православного богословия (J. Meyendorff. Creation in the History of Orthodox Theology // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1983. 27. 27–37). Здесь он вновь солидаризируется с патристической ориентацией о. Георгия Флоровского и В. Н. Лосского, в которых видит последователей св. Афанасия Александрийского в противостоянии последнего заблуждениям Оригена. Главной ошибкой «софиологий» он называет поиски безличного посредника между Богом и человеком (отметим еще, хотя это и очевидно, что другим вариантом безличного посредника является латинская тварная благодать), тогда как на самом деле такой посредник уже есть — но это именно личность, личность Самого Сына Божия. В той же статье о. Иоанн формулирует те положения христианского «персонализма», которые и были для него по–настоящему значимы. О происхождении сущности Божией из ипостаси Отца даже не упоминается. Вместо этого, автор присоединяется к о. Думитру Станилоаэ в его, как он выражается, «personalistic approach to God» («персоналистском представлении о Боге» — с. 34; курсив автора), который заключается в том, что происхождение творения из божественной «благости» мыслится как результат взаимной любви трех Лиц Божества, проявляющейся вовне через божественную энергию. Это учение целиком святоотеческое (см., в частности, ниже, гл. VI). Автор усматривает, правда, тот же подход и у Яннараса, но ссылается лишь на старую (1971 г.) работу последнего (там же). Другая сторона предлагаемой автором «персоналистской» концепции — то, что он назвал «теоцентрической антропологией» и «антропоцентрической космологией» (с. 34–37). Антропология становится «теоцентрической» тогда, когда находит свое окончательное выражение и завершение в христологии. Божество и человечество как безличностные природы совершенно несовместимы, но они соединяются в личности Сына Божия, чтобы приобщить к обожению личности верных (а не всех людей подряд). Под «антропоцентричностью» же космологии автор подразумевает известное святоотеческое учение (особенно подробное у св. Максима) о разрушении и восстановлении и обожении тварного мира через, соответственно, грехопадение и спасение носителя личной свободной воли — человека.

283

Из последнего замечания автора, сделанного на основании творений св. Филофея, особенно хорошо видно, как соотносятся умозрительность, с одной стороны, и реальность — с другой, различения в Боге сущности и энергий. Это различие умозрительно в том смысле, что различаемые элементы не существуют порознь. Но оно, вместе с тем, реально, и поэтому существует не только в нашем понимании.

284

Об этом см. теперь, главным образом: R. Haugh. Photius and the Carolingians. The Trinitarian Controversy. Cambridge, Mass. 1975. Литературу о богословии при дворе Карла Великого см. выше, ч. I, гл. II, прим. iv.

285

См. об этом, в частности: Th. de Regnon. Etudes de theologie positive sur la sainte Trinite. Serie III. II. Theories grecques des processions divines. Paris 1893. 128–135; о современном состоянии проблемы filioque см. отчеты о двух недавних конференциях католиков и православных: Eastern Churches Quarterly. 1948. VII. 5; Russie et Chretiente. 1950. N 3–4. [Повидимому, последним существенным событием, относящимся к обсуждению этого догматического разногласия, была конференция, труды которой составили сборник: Spirit of God, Spirit of Christ. Ecumenical reflections on the Filioque controversy / L. Vischer. London 1981; вслед за этим на поприще православно–католических переговоров вырвалось вперед конкурирующее направление, стремящееся обойти догматческие разногласия, оставив их решение «на потом»; оно привело в 1993 г. к подписанию представителями Рима и 9 автокефальных православных церквей (включая Московскую Патриархию) так наз. «Баламандского документа», который в отношении подхода к догматическим различиям ничем не отличается от заключительного документа Флорентийской унии. Ратификация этого документа, грозящего разрушением видимого единства экуменизированных православных юрисдикций, пока что задерживается. Полный рус. пер. и его разбор см. в брошюре: Пагубное единомыслие. Унии: история и современность. (О духовном рассуждении, 2) СПб. 1996].

286

Тайноводство Святого Духа. 30 // PG CII. 312 AB. [«А еже От Моего приимет (Ин. 16, 14) к Отеческому отсылает Лицу и к тому, что Дух священнословствуется от Отца яко от причины принимати энергию дарований (thVn tw'n carismavtwn ejnevrgeian) — дарований оных, имиже укрепит ученики…» Дальше речь идет о дарованиях, преподанных в Пятидесятницу, но заключительная фраза всего периода дает повод, хотя и неосновательный, усомниться, что речь идет именно о нетварных дарованиях: «…и соделывая дела паче словесе (tw'n uJpeVr lovgon e[rgwn dhmiourgouv»)»; толкование этого рассуждения как относящегося именно к тварным дарованиям и, на этом основании, противопоставление его св. Григорию Паламе, дает D. Wendebourg. Geist oder Energie. Zur Frage der innergottlichen Verankerung des christlichen Lebens in der byzantinischen Theologie. (Munchener Monographien zur historischen und systematischen Theologie, 4). Munchen 1980. 71, Anm. 18; такой буквалистский подход совершенно недопустим, т. к. он заставил бы отказать в указании на нетварность даже наиболее «паламитским» терминам вроде «боготворение»; действительный смысл выражений св. Фотия может быть достаточно легко установлен из более широкого контекста хотя бы того же трактата, где, вопреки о. Мейендорфу, присутствует ссылка даже на отношение нетварных энергий к специфической связи между Духом и Сыном (подробнее см. прим. iv). Ср.: гл. 51 (объясняется выражение Дух Сына (Гал. 4, 6)): «… (по причине) единоприродности Сыну и единосущия и <общности> (th'" aujth'") славы и чести и господства» (329 B; последние три термина — типичные со времен св. Василия Великого именования энергий); гл. 58: «Поэтому твой <сторонника filioque> закон подводит тебя к тому — и даже принуждает это принять , — будто Дух не только от Сына исходит, коль скоро называется <Духом> Сына, но и от разума <имеется в виду Ис. 11, 2 — разум мессианский и божественный, а не тварный> и от преподаяния дарований и от тем прочих боголепных энергий же и сил, ихже Всесвятый Дух источник и раздаятель славословится и познавается» (336 С; ср.: гл. 59, 337 АС; «дарования» отождествляются с «энергиями»); вообще, Дух называется Духом Сына в двух основных значениях (гл. 84): «…яко Его… есть естества и божественности и царства и силы <это первое значение — общность природы и энергии>; если же хочешь, то и потому, что помазывает Христа» (373 B). Для св. Фотия именно второе значение представляется наиболее важным, так что весь вопрос о filioque помещается у него в христологическую перспективу; см. прим. v.]

287

Автор воспроизводит утверждение, обычное для старой историографии. Оно вызвано (естественным для позднего времени) желанием увидеть и с IX по XIII в. развитие именно триадологического спора. Однако, до сер. XIII в. спор еще велся как, главным образом, христологический. Именно так вопрос был поставлен еще св. Фотием (см. ниже, прим. iv). В христологической перспективе ранняя история спора о filioque все еще нуждается в изучении. Пока же можно отметить следующие этапы (после св. Фотия): 1. догматическая полемика между св. Никитой Стифатом и кардиналом Гумбертом (1054 г.), приведшая к анафематствованию Рима в том же году патриархом Константинопольским, к которому присоединились и трое остальных патриархов. 2. христологические споры при Мануиле Комнине (осуждение ереси Сотириха на Константинопольских соборах 1156 и 1157 гг. и осуждение неправых толкований слов Отец Мой болий Мене есть в 1166 г.; первая ересь имела с латинством много общего, хотя прямого влияния могло не быть, а вторая даже обсуждалась в контексте антилатинской полемики — см. выше, ч. II, гл. V, прим. xv). На первом из указанных этапов произошло расширение христологической полемики в узком смысле слова на учение о Теле Христовом в целом, т. е. на екклисиологию и на учение о Евхаристии. Последний аспект вышел на первый план, став догматическим содержанием полемики об опресноках (и о чине теплоты — см. выше, ч. II, гл. III, прим. viii). Св. Никита Стифат (точно следуя своему учителю преп. Симеону Новому Богослову) утверждал единосущие (т. е. физическое тождество) тел верных и Тела Христова, которое одновременно есть Церковь и Евхаристия. Именно это, согласно его объяснению, выражает использование для Евхаристии обыкновенного (квасного) хлеба — «единосущного хлебам человеческой трапезы». Гумберт возражал на том же языке, выражая учение прямо противоположное: «пусть хлебы человеческой трапезы будут единосущны сами себе», а для Евхаристии нужно брать хлеб особый (опреснок) именно для того, чтобы подчеркнуть иноприродность Тела Христова человеческой природе. При этом он исходил из физического различия не только между телами христиан и Церковью как Телом Христовым, но еще и между Телом Христовым как таковым и какой–то особой освящающей сущностью, которой он считал Евхаристию (этот аспект представлений Гумберта виден только при внимательном анализе его полемики со св. Никитой, однако, наличие его не оставляет сомнений, благодаря позиции, занятой Гумбертом в те же самые годы в ходе внутрилатинской полемики об Евхаристии против Беренгария Равеннского; см.: J. de Montclos. Lanfranc et Beranger. La controverse eucharistique du XIe siecle. (Spicilegium Sacrum Lovaniense, 37) Louvain 1971. 171–172 et passim; как раз в полемике против Беренгария была создана основа сформулированного вскоре схоластического учения о «сущности Тела Христова» — особой сущности, не тождественной ни человечеству, ни Божеству. См. также анализ полемики об опресноках, но почти без учета западного контекста, в ценившейся о. Иоанном Мейендорфом статье: J. H. Erickson. Leavened and Unleavened: Some Theological Implications of the Schism of 1054 // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1970. 14. 155–176; см. также: М. Бусыгина. Догматическое содержание полемики об опресноках в XI веке // Патрология, философия, герменевтика (Труды Высшей религиозно–философской школы, 1) СПб. 1992. 20–27). Ясно сформулированное таким образом Гумбертом отделение Церкви от Христа в глазах св. Никиты не могло не оказаться в контексте прежней полемики о filioque, когда обнаружилось, что этим догматом латиняне вводят крипто–несторианское различение во Христе двух субъектов: один принимает Духа (что выразилось яснее всего в Крещении Господнем; латиняне оказались вынуждены ограничивать это приятие Духа только человечеством Христа), а другой — посылает (что, согласно филиоквистским толкованиям, относится к Божеству; о православном понимании обоих названных моментов см. ниже, прим. iv). Этот восходящий к св. Фотию аргумент св. Никита разворачивает и в полемике против Гумберта. Однако, в отличие от ситуации IX в., спор о Теле Христовом подводит к теме filioque, а не наоборот. В официальном же объяснении причин анафематствования латинян — т. е. там, где надо было убедить в своей правоте третейских судей (Петра Антиохийского и других патриархов)— патр. Михаил Кируларий ссылается, главным образом, на христологию как таковую: латиняне возобновили схизму папы Вигилия — крипто–несторианство, осужденное V Вселенским собором, учение о двух субъектах во Христе. Таким образом, для церковной власти смысл всей полемики 1054 г. сводился к тому, что латинские мнения как о Евхаристии и Церкви, так и об исхождении Св. Духа подтверждают их крипто–несторианство. Такова же будет позиция православной стороны на первых официальных переговорах в поисках воссоединения (Константинополь, 1112 г.); см.: R. Gabhauer. Gegen den Primat des Papstes. Studien zu Niketas Seides: Edition, Einfьrung, Kommentar. Mьnchen 1975. Итак, значение первого из указанных этапов — установление связи проблематики filioque не только с христологией, но и со всеми аспектами учения о Теле Христовом. Что касается второго этапа, то в контексте споров о filique он важен как разъяснение тех сторон православной триадологии, которые не допускают никакого рода субординации между Лицами и, что особенно, важно, никакого отдельного действия какой бы то ни было ипостаси Божества ad extra вследствие общности божественной энергии для всех трех лиц (это выразилось особенно ясно при опровержении Сотириха святителем Николаем Мефонским, который вел также полемику против латинян). Особые действия ипостасей по отношению к твари, как разъясняет (впрочем, вслед за древней традицией, особенно ориентируясь на свв. Григория Богослова и Максима Исповедника) святитель Николай, — каковы воплощение Сына и наитие Св. Духа в Пятидесятницу — являются не разделениями между ипостасями (как было бы, если бы только одна из них действовала вовне), а введением обоживаемого человечества во внутреннюю жизнь Св. Троицы. См. подробно: В. М. Лурье. Взаимосвязь проблемы Filioque с учением о обожении у православных богословов после святого Фотия // Патрология, философия, герменевтика (Труды Высшей религиозно–философской школы, 1). СПб. 1992. 1–19.

288

Неточность, которую осознал позднее сам автор, но так и не успел разъяснить печатно. Первым решил предложить латинянам приемлемое для православных толкование filoque учитель св. Григория Кипрского иеромонах Никифор Влеммид (1197–1272). Это очень значительная фигура в интеллектуальной жизни Византии, которой посвящено много исследований и публикаций. Но до сих пор было очень мало исследований его богословской деятельности (о чем сожалел о. Иоанн Мейендорф). Самым основательным пока остается: В. И. Барвинок. Никифор Влеммид и его сочинения. Киев 1911 (ср.: рец.: M. Jugie. Bulletin de litterature byzantine: Nicephore Blemmydes et ses ecrits // Echos d’Orient. 1914. 17. 153–156). Но ценность богословского анализа, предложенного Барвинком, в значительной мере уничтожается его собственной богословской позицией: он не видит существенных различий между Влеммидом и Григорием Кипрским, но считает обоих повинных в недопустимом компромиссе с латинянами (такова же была точка зрения исследователя триадологии Григория Кипрского И. В. Троицкого, в форватере которого было выполнено исследование Барвинка в его богословской части; однако, Троицкий, будучи близким другом Болотова, не видел в таком компромиссе с латинством большой беды). Фактически, Барвинок, как и Троицкий, принимал за православную точку зрения учение противников Григория Кипрского — Иоанна Хилы, Георгия Мосхамбара и Георгия Метохита — и должен был бы согласиться с Акиндином против св. Григория Паламы. Для осмысления богословия Влеммида в его историческом контексте очень важны недавние публикации о. Джозефа Мунитиса: Nicephori Blemmydae Autobiographia sive Curriculum Vitae necnon Epistula Universalior / J. A. Munitiz. (Corpus Christianorum. Ser. graeca, 13). Turnhout–Louvain 1984; Nicephoros Blemmydes: A Partial Account. Introduction, translation and notes / J. A. Munitiz. (Spicilegium Sacrum Lovaniense, 48) Leuven 1988; J. A. Munitiz. Blemmydes’ Encomium on St John Evangelist // Analecta Bollandiana. 1989. 107. 285–346; 1990. 108. 146; Idem. Hagiographical Autobiography in the 13th century // Byzantinoslavica. 1992. 53. 243–249. В одной из них (Idem. A Reappraisal of Blemmydes’ First Discussion with the Latins // Byzantinoslavica. 1990. 51. 20–26) прослеживается постепенный перевод спора о filioque из христологической в чисто триадологическую область уже в тех дискуссиях с латинянами, которые Влеммид вел в 1250–е гг. В 1258 г. и уже не в самих дискуссиях, а в письмах к доверенным лицам — архиеп. Болгарскому Иакову и своему ученику, императору Феодору Ласкарю — он, наконец, формулирует свой новый подход к filioque (оба текста опубликованы в PG CXLII; рус. пер. отрывков в монограф. Барвинка; письмо к Феодору Ласкарю — нечто вроде конспекта письма к архиеп. Иакову). В 1275 г. именно эти письма убедили Иоанна Векка принять Лионскую унию и даже возглавить ее, хотя прежде он был ее противником. Но, с другой стороны, св. Григорий Кипрский был настолько ориентирован на Никифора Влеммида, что в своем итоговом трактате Об исхождении Св. Духа частично заимствовал план, святоотеческие цитаты и даже фразеологию Послания к Иакову (о связи между св. Григорием Кипрским и Влеммидом см.: Лурье. Взаимосвязь проблемы Filioque с учением о обожении…). С тех пор в православной среде сосуществуют два отношения к Влеммиду — одни его считали великим поборником Православия и даже святым, другие — проуниатом (к последним, кроме Барвинка и архиерея–вольтерьянца Евгения Вулгариса, принадлежал, однако, и о. Думитру Станилоаэ, который писал мне в письме от 21.08.1988, что «наша Церковь считает его (Влеммида) католичествующим (catholicisant)»; ср.: по этому поводу: «Думается, что полемические сочинения В[леммида] еще недостаточно изучены и, вследствие этого, воззрения его на унию с латинянами понимаются неправильно» (И. Соколов. Влеммид Никифор // Православная богословская энциклопедия. СПб. 1902. 3. Стлб. 650–657, особ. 655)). К защитникам Влеммида принадлежали, в частности, Иерусалимский патр. Досифей и выдающийся ученый XIX в. архим. Андроник Димитракопулос. Думается, что наиболее авторитетным может быть мнение св. Григория Кипрского, который не счел нужным отмежеваться от Влеммида даже тогда, когда ему самому приходилось защищаться от обвинений в скрытом латинстве. (Если бы таковое усматривалось у Влеммида, то не было бы ничего естественнее построить самозащиту по контрасту). Скорее же, у св. Григория Кипрского можно усмотреть защиту Влеммида. Влеммиду инкриминируется употребление термина u{parxi» (букв. «бытие» или «существование», но в прежней и более поздней терминологии — именно ипостасное бытие) в отношении не только исхождения Св. Духа от Отца, но также и для явления Духа через Сына. Для Влеммида вопрос о filioque формулируется как вопрос об u{parxi» Духа, и даже само привлечение к этой теме учения о воссиянии он обосновывает так: «Некоторые придираются к слову являться, говоря, что оно обозначает только явление, тогда как исходить обозначает u{parxi»“ — а на самом деле это не так (Послание к Иакову // PG CXLII. 540 C; ср.: 245 B). Понимать ли это как подмену энергетического воссияния Духа через Сына Его ипостасным исхождением или, напротив, усматривать здесь другое (и не менее оправданное словоупотреблением древних отцов) использование термина u{parxi»? Ответ св. Григория Кипрского (который, впрочем, в официальных документах избегал таких выражений) недвусмысленен: относительно значения слова u{parxi» у святых отцов он замечает, что «не всегда и не всюду слова сохраняют ту же силу» (Об исхождении Св. Духа // PG CXLII. 275 CD–276 A). Заключение цитированного трактата целиком в духе Влеммида: «Дух uJpavrcei kaiV ejklavmpei (получает u{parxi» и воссиявает) от Отца и от Сына, или от Отца через Сына» (Ibid. 300 A). Есть, таким образом, серьезные основания, чтобы возводить триадологию св. Григория Кипрского и Константинопольского собора 1285 г. к Никифору Влеммиду (с этим нашим выводом был согласен о. Иоанн Мейендорф, одобривший цитированную здесь статью в рукописи). В самом своем последнем произведении (О Святой Троице и о домостроительстве Бога Слова, или, как оно названо в PG CXLII, De fide) Влеммид снова вводит в триадологию понятие перихорисиса ипостасей (но, конечно, не энергий): «…единственные же три Лица высочайшей Божественности ни местом друг от друга не отстоят, яко неописуемые [т. е. не ограниченные в пространстве] и яко все же и всячески друг в друга взаимопроникают (pavnti te kaiV pavntw» ejn ajllhvloi» pericwrhvkasin)» (цит. по более удобному изд., где отмечены все цитаты из пс. — кириллова диалога О Троице и св. Иоанна Дамаскина; издатель, однако, не отождествил издаваемый им текст и, обманутый рукописной атрибуцией, выпустил его под именем преп. Никифора Итала, или Исихаста: B. S. Yeutogka. Nikhfovrou jItavlou, PeriV th'" Jagiva» Triavdo» kaiV oijkonomiva» tou' Qeou' Lovgou. (Eijsagwghv — keivmeno — scovlia) // jEpisthmonikhV jEpethriV» th'" Qeologikh'" Scolh'" tou' Panepisthmivou th» Qessalonivkh». 1978. 23. 207–232, особ. 219.57–60, ср.: 214–216 et passim).

289

«Дух происходит от Сына не потому, что последний есть Бог, а потому, что Он — человек, не изначально и предвечно…, а с того момента, когда Он облекся в человеческий состав». Тайноводство Святого Духа. 93 // PG CII. 388 B. [Буквальный пер. и разбор этой цитаты в контексте см. в прим. v].

290

Против Паламы. VI. Monac. gr. 223. F. 283 v.; у Акиндина очень часто встречаются цитаты из св. Фотия, что является исключительным фактом в византийской литературе XIV века (см. Ibid. V. F. 225; VI. F. 293 v., 298 v., 305, 311 v.); Варлаам тоже любил цитировать св. Фотия в антипаламитских трактатах (Paris. gr. 1278. F. 108, etc.).

291

Отношение обоих Григориев — Кипрского и Паламы — к св. Фотию — вопрос чрезвычайной важности, т. к. именно он наиболее прямо связан с вопросом об отношении «паламизма» как такового к церковному Преданию (принимая, конечно, за доказанное традиционность различения в Боге сущности и энергий). Сформулированный здесь тезис давно вызывал подозрения, т. к. из богословских текстов как обоих Григориев, так и их единомышленников не заметно никаких признаков осознания ими своего разрыва с фотианской аргументацией. (Ср.: уже: jA. Rantobits. ToV musthvrion th'" aJgiva» Triavdo» kataV toVn a{gion Grhgovrion toVn Palama'n. ( jAnavlekta Blatavdwn, 16) Qess. 1973. 160, где, правда, никаких доводов не приводится). Более подробное изучение триадологии как самого св. Фотия, так и святоотеческого предания между ним и Никифором Влеммидом показывает, что, несмотря на различие в подходе к полемике с латинянами, как оба Григория, так и св. Фотий одинаково исходят из триадологии (в ее связи с христологией и сотириологией) св. Максима Исповедника, в свою очередь, наиболее прямо ориентировавшегося здесь на Ареопагита и св. Григория Богослова (Лурье. Взаимосвязь проблемы Filioque с учением о обожении… По поводу этой статьи о. Иоанн, познакомившись с рукописью, писал ее автору (письмо от 28.03.1988): «По существу, я согласен и с Вашим методом работы, и с выводами. Думаю, что я — не углубляясь в проблематику — несколько искусственно противополагал Фотия Паламе. Правда, на Фотия часто ссылается Акиндин, но ведь он ссылается вообще на «отцев», т. ч. важно установить принцип развития мысли»). Для понимания триадологических представлений св. Фотия едва ли не наибольшее значение имеют два вопросоответа из Амфилохий — 181 («Почему Божественное выступает до Триады, а не ограничивается прежде и не простирается дальше?», указан о. Иоанном в прим. 4) и 182 («Почему мы называем Божественное единым и троичным?»). Как видно из названия 181 вопросоответа, речь идет о комментарии на известную формулировку св. Григория Богослова («монада (единица), превосходя диаду (двоицу), останавливается на триаде (троице)» — Слово XXIX (богословское III), 2 // PG XXXVI. 768; Слово XXIII (о мире III), 8 // PG XXXV. 1160 C). Комментарий дается с учетом классического толкования этого же высказывания у св. Максима (главным образом, Ambigua // PG XCI. 1036 A–C, но также и некоторые др. тексты). Толкуя высказывание Богослова в более широком контексте максимова богословия, св. Фотий не только связывает его с движением сущности (которое по определению есть энергия), но и соотносит три этапа движения монады до триады с триадой категорий «сущность — динамис (потенция) — энергия (действительность)», или (добавим для ясности, поскольку у св. Максима это то же самое) «начало — середина — конец». Отец, разумеется, оказывается «началом», но категории «середины» и «конца» одинаково приложимы к Духу и Сыну. Коль скоро (как в данном случае) не рассматривается специально происхождение ипостасных идиом (рожденности и исходности), а рассматривается лишь энергетический и сущностный аспект происхождения обеих ипостасей, имеющих причину в Отце, — не может быть и возможности их различать (181 вопросоответ). В 182 вопросоответе такая триадология — опять вслед за св. Максимом и, в данном случае, особенно Ареопагитом в максимовом же толковании — связывается с учением о обожении. Богопознание, пишет он, происходит причастием энергии как движения божественной сущности, но, на высшей своей ступени, оно возводит человека к состоянию, когда он «неизреченно и вне всякого течения боголепно взирает на единовидную и богодейственную инаковость и непрестанное движение в неподвижных ипостасях» (PG XCI. 900 B). Здесь прямо утверждается участие человека во внутренней жизни Св. Троицы, а также «неподвижность» ипостасей (т. е., собственно, ипостасных идиом) по отношению к движению их сущности, которое (движение) есть энергия (здесь понятие «ипостась» противопоставляется понятию «энергии» еще и в том отношении, что «ипостась» можно перевести как «стояние», а энергия есть движение по определению). Итак, хорошо известные по антилатинской полемике утверждения св. Фотия о невозможности Сыну иметь отношение к исхождению Духа, относятся не энергетическому, а к идиоматическому аспекту происхождения божественных ипостасей (поскольку они «неподвижны» и не описываются, по Богослову, движением монады). Этот факт никем и не оспаривается, но смысл учения о временном послании Духа через Сына не может быть понят вне другого, энергетического аспекта учения, о котором решили забыть противники св. Григория Кипрского и св. Григория Паламы. В энергетическом же аспекте происхождения Сына и Духа связаны — однако, не так, как у латинян, а равноправно: Сын «опосредует» (употребляем это слово в значении «становиться серединой» в «движении монады») исхождение Духа, но лишь в том же смысле, в каком Дух «опосредует» рождение Сына. У св. Фотия это богословие оформилось не только не ради уступки латинянам, но и вообще вне контекста полемики. В полемике эту сторону православной триадологии, вновь обращаясь в особенности к св. Максиму и его категориальному аппарату («сущность — сила — энергия» и «начало — середина — конец»), начнет использовать лишь Никифор Влеммид. Но и Влеммид подчеркнет равноправие «опосредования» обоих происхождений: «Если Дух исходит от Отца не через Сына, то Отец окажется серединой, имея с обеих сторон Слово и Духа. Но Он же признается и началом. Поэтому, если Слово и Дух из начала Отца не один через другого, то введется разделение в Божественнось» (Послание к Феодору Ласкарю, 14 // PG CXLII. 581 D–584 A). О том же скажет и св. Григорий Палама: в божественной Троице «каждая из идиом оказывается серединой между остальными» (Аподиктический трактат. I // GPS I. 53–54; ср.: выше, ч. II, гл. V, прим. x, о невозможности порядка in divinis. Мне кажется вероятным, что именно подобные рассуждения о взаимном «посредстве» ипостасей создали подходящий контекст для «реанимации» понятия перихорисис в триадологии — впервые у Никифора Влеммида, см. выше, прим. iii). О том, какие последствия описанная выше триадология имела для представления о временном послании Св. Духа, см. прим. v.

292

Как отчасти было показано выше, св. Фотий усматривал взаимосвязь ипостасей Сына и Духа в их происхождении. Если в Амфилохиях, обращенных к православному и, притом, весьма искушенному читателю, он описывает свое конкретное понимание этого, то в полемических произведениях — обращенных к совсем другому читателю — он довольствуется лишь простой констатацией, сделанной на более традиционном, но и более неопределенном (нежели ареопагитов и максимов) богословском языке: он говорит о «почивании» Духа в Сыне по божеству и следующем из этого «помазании» Сына ипостасью Духа по человечеству. «…Дух пребывает в Сыне, так что да назовется Духом Сына…» (Тайноводство Святого Духа, 84 // PG CII. 372 B–373 A et passim). Одна ипостась Сына имеет в себе Духа вследствие единства Божества, но также и человеческую природу — вследствие вочеловечения. То отношение, которое здесь возникает между этим человечеством и ипостасью Духа, называется «помазанием»: «…Следовательно, по человеку помазывается Духом Христос… Следовательно, Дух — Христов не так, что по Богу от Него происходит (proeleuvsetai), но по человеку, и не [так, что] от начала и прежде век и вместе со Отцем осуществуется (oujsiwvqh), но тогда, когда и человеческое восприял смешение Сын» (там же, 93 // 388 AB). Дух — один и тот же, и речь идет именно об ипостаси Духа. По божеству она почивает в Сыне, но, почивая и в человечестве Христа (этого же Сына), она же становится Его помазанием. Такое учение было закреплено в православной христологии св. Кириллом Александрийским, который увидел в несторианстве, в числе прочего, отказ исповедывать пребывание ипостаси Св. Духа в Сыне по человечеству (IX из 12 анафематизмов против Нестория (430), подтвержденных на III Вселенском соборе: «Если кто речет, яко единый Господь Иисус Христос был прославлен Духом в том смысле, что Он пользовался Им как бы при помощи силы, чуждой по отношению к силе этого Духа, и что Он получил от Него власть действовать против духов нечистых и совершать среди людей божественные знамения, — вместо того, чтобы сказать, что Ему Самому по Себе подобает этот Дух, Которым Он совершил сии божественные знамения, — да будет анафема» (PG LXXVI. 297)). Из этого текста св. Кирилла, ставшего вселенским соборным постановлением, можно догадаться (и это подтверждается фактами), что вопрос о помазании Христа приобретет в монофизитском богословии чрезвычайную важность (впрочем, достаточно полных исследований монофизитских традиций на этот счет не существует; единственное исключение — литература по бесконечным спорам о помазании Христа в Эфиопии). Следовательно, не менее важным он будет и в православно–монофизитской полемике, в которую был вовлечен св. Фотий (а также и св. Никита Стифат). Указать на данную богословско–полемическую традицию в нашем случае было важно для того, чтобы убедиться, что «временное происхождение» Духа от Сына у св. Фотия следовало из учения о помазании Христа «присутствием всего Помазывающего» (выражение св. Григория Богослова; см. выше, ч. II, гл. III, прим. xi). Из этого присутствия становится возможным дарование нетварных энергий Духа, но и не только это — а и приобщение (разумеется, через те же энергии) самой ипостаси Духа, которое осуществляется уже, собственно, не «вовне», а «внутри» — во внутритроичной жизни (последнее в полемических текстах св. Фотия не звучит, но ясно выражено в Амфилохиях — см. прим. iv). Св. Григорию Паламе было свойственно такое же понимание еще в Триадах (см. выше, ч. II, гл. III, прим. xi), но тогда не было выражено достаточно подробно и даже несколько затемнилось в разгаре полемики (ср.: выше, ч. II, гл. III и прим. xii). Он, однако, прояснит его в написанных в 1349–1350 гг. Главах физических… (см. ниже, раздел «Открытость» и прим. xii). Сейчас важно отметить, что как по св. Фотию, так и по св. Григорию Паламе, «временное» происхождение Духа есть дарование вечного обожения — того безначального и бесконечного участия во внутритроичной жизни, о котором обоих этих отцов одинаково научил св. Максим. Оно временное по способу дарования (потому что происходит во времени), но вечное по содержанию (потому что вводит в вечную божественную жизнь и есть само по себе эта жизнь). С этой трактовкой соглашался и о. Иоанн Мейендорф в конце жизни. Другое дело, что св. Григорий Палама вступил в противоречие с определенной (и пока плохо изученной) традицией толкования фотиева учения — основанной противниками Григория Кипрского и подхваченной антипаламитами. Эта традиция воскреснет на рубеже XVI и XVII вв. в полемике о filioque между двумя греческими и номинально православными богословами — Максимом Маргунием и Гавриилом Севиром; последний, а еще более — поддержавший его Мелетий Пига — сформулируют триадологию «минус–filioque», которой точно в такой же мере, как латинскому учению, будет присущ субординационизм, хотя и с другим «расположением» ипостасей. (По иронии судьбы в 1627 г. греческий первопечатник Никодим Метакса начнет свое дело изданием сборника, куда войдут Аподиктические трактаты св. Григория Паламы вместе с антилатинским диалогом одного из главных противников Григория Кипрского — Георгия Мосхамбара — с ошибочной атрибуцией последнего Максиму Маргунию). В течение XVII в. это приведет (в контексте споров о различных других аспектах как святоотеческой, так и схоластической традиции) к сильному запутыванию вопроса и далее — в качестве здоровой реакции церковного организма — к стремлению избегать сколько–нибудь глубокого обсуждения темы. Тогдашняя церковная ситуация вполне это допускала, «благодаря» выдвижению на первый план вопроса о папском примате. (Историко–догматического исследования этого материала XVI–XVII вв. все еще нет. См. пока: G. Podskalsky. Griechische Theologie in der Zeit der Turkenherrschaft (1453–1821). Die Orthodoxie im Spannungsfeld der nachreformatorischen Konfessionen des Westens. Munchen 1988 и рец. В. М. Лурье // Византийский временник. 1992. 53. 182–185). В «псевдо–фотианской» традиции под временным дарованием понималось дарование чего–то такого, что имеет существование во времени, а не в вечности (во всяком случае, такого понимания требовали специально антипаламитские и позднейшие схоластические трактовки); самое же главное — независимо от подробностей каждого отдельного толкования, «временное происхождение» Духа могло мыслиться только как появление одной из ипостасей вне Св. Троицы, т. е. разделение Троицы, аналогичное в пневматологии тому, за что Сотирих был осужден на почве христологии.

293

Относительно действительной традиционности этого довода см. примечания в конце предыдущей главы. Как будет видно и из приводимых ниже цитат, автор усматривает «первичность ипостасей по отношению к сущности» там, где в действительности сказано о первичности одной–единственной ипостаси Отца по отношению к ипостасям Сына и Духа. Их бытие от Отца в качестве ипостасей подразумевает, что от Него они получают сущность (т. к. в ипостаси нет другого «содержания», кроме сущности — как, например, луч должен иметь в себе свет, а иначе он не луч). Поэтому будет верно сказать и то, что Сын и Дух получают свою сущность от Отца (которая у них общая с Отцом), и Отец становится, по Ареопагиту, «источной Божественностью», т. е. источником всей сущности Божией. Но здесь говорится об ипостаси Отца как целом, которое отнюдь не мыслится без сущности. Поэтому неверно было бы сделать отсюда вывод, будто Отец получает Свою сущность от Своей ипостаси, т. к. это бы подразумевало разделение в самой ипостаси Отца между ее сущностью как чем–то вторичным и «ипостасью» (без сущности! кроме сущности в ипостаси есть лишь ипостасная идиома, но идиомы не имеют существования сами по себе) как началом внутри самого «единого начала» Троицы. Для подтверждения именно этого момента у сторонников «персонализма» святоотеческих текстов не обретается.

294

Повторим, что аргументация трактатов нова и по сравнению со св. Григорием Кипрским: возраждается в новом контексте понятие «перихорисиса» ипостасей.

295

Аподиктический трактат. II // GPS I. 122.14–17. [Это и подобные высказывания св. Григория могут быть поняты только в контексте его учения о триадологическом аспекте христологии и сотириологии; см. прим. в конце этой главы].

296

Об историческом контексте введения filioque в Символ см.: R. G. Heath. The Western Schism of the Franks and the ‘Filioque’ // Journal of Ecclesiastical History. 1972. 23. 97–113; J. S. Romanides. The Filioque // Klhronomiva. 1975. 7. 285–312 (рус. пер. без научного аппарата: И. С. Романидис. Филиокве // Вестник Русского Западно–Европейского патриаршего экзархата. 1975. N 89–90. 89–115). Традиционно считалось, что filioque впервые появляется на III Толедском соборе в 589 г., но современные текстологические исследования деяний этого собора заставляют считаться с предположением, что это поздняя интерполяция; в таком случае изменение Символа придется атрибутировать последующим Толедским соборам VII в.; см.: J. Orlandis, D. Ramos–Lisson. Die Synoden auf der Iberischen Halbinsel bis zum Einbruck des Islam (711). (Konziliengeschichte. Reihe A: Darstellungen). Paderborn–Munchen–Wien–Zurich 1981. 109–110, Anm. 54.

297

Аподиктический трактат. II // GPS I. 150.21–24 [перевод этого места: «Ибо если если исхождение Духа для них <Отца и Сына> присно общее яко от них (Eij gaVr koinoVn ajeiV aujtoi'" wJ» ejx aujtw'n hJ tou' pneuvmato» ejkpovreusi»), то Дух будет только энергией, а не в ипостаси, ибо только энергия — это то, что для них общее. Общее же убо для них, яко единосущное, но не присно общее для них яко от обоих (ejx ajmfoi'n) <= ab utroque>”].

298

Иными словами, если ипостась рассматривать вне ее сущности и энергии — т. е. только как ипостасную идиому, — то она не может происходить от сущности. Это утверждение находится в более общем контексте: ипостасные идиомы тех ипостасей, которые вообще происходят «от начала» (т. е. Сына и Духа) — происходят от ипостаси же (а не сущности) Отца. При этом православное Предание рассматривает ипостась Отца как целое (с ее сущностью и ипостасной идиомой одновременно), а неоправославный «персонализм» заходит дальше, фактически подменяя ипостась Отца ипостасной идиомой (коль скоро божественная сущность вообще, даже и во Отце, мыслится происходящей от ипостаси), которой, таким образом, имплицитно усваивается самостоятельное бытие.

299

В этой трактовке Пятидесятницы, при которой качественное отличие между дарованием Духа в этот день и всеми прежде бывшими дарованиями энергий более не описывается как дарование не одних только энергий, но и самой ипостаси Духа, составило, пожалуй, самую резкую инновацию в богословском языке св. Григория Паламы и паламитов середины XIV в. (то же самое у свв. Каллиста Ангеликуда — автора наиболее обстоятельных триадологических трактатов, из числа созданных в этот период, — Филофея Коккина, Макария Хрисокефала); к концу века, однако, происходит возвращение к традиционному языку (особенно у преп. Нила Дамилы и Иосифа Вриенния), хотя не выходит из употребления и специфически «паламитский» (когда об ипостаси Духа говорится как о несообщаемой — так у св. Симеона Солунского). Одни и те же авторы могут говорить даже о Пятидесятнице как о даровании только энергий Духа, но, скажем, в контексте полемики с латинянами (особенно по вопросам христологическим и литургическим, т. е. также связанным с обожением Тела Христова) говорить и о сообщении ипостаси (так св. Марк Ефесский и его учитель, преп. Макарий Макрис). Подробно см.: V. Lour’e. L’attitude de S. Marc d’Ephese aux debats sur la procession du Saint–Esprit a Florence. Ses fondements dans la theologie post–palamite // Annuarium Historiae Conciliorum. 1989 [1991]. 21. 317–333. При известной амбивалентности «паламитского» языка (ипостась, как известно, полагается несообщаемой в том смысле, в каком она тождествена сущности; но сущность несообщаема только в одном смысле и причаствуема — в другом, через свои энергии), понять реальный смысл «паламитского» учения о Пятидесятнице можно только внутри целостного представления о триадологии. Это будет сделано в поздних работах о. Думитру Станилоаэ (см. ниже, прим. xii). Ни в настоящей книге, ни в течение последующих полутора десятка лет (до монографии преосв. Амфилохия включительно) такой подход еще не был развит. Тем не менее, у истоков его оказался о. Иоанн Мейендорф. В небольшой, но концептуально очень важной статье он отметил: «Чудо Пятидесятницы — быть может, единственный случай отношения между божественным Лицом и энергиями, который чаще всего обсуждается в творениях Паламы. При Пятидесятнице не произошло воплощения ипостаси Духа; также не было и сообщения сущности Божией людям. Но энергия Божия, открывающая особую и личную роль Духа в домостроительстве спасения, стала явной в мире — энергия, которую Палама считает вечно происходящей от Отца через Сына» (J. Meyendorff. The Holy Trinity in Palamite Theology // M. A. Fahey, J. Meyendorff. Trinitarian Theology East and West: St. Thomas Aquinas — St. Gregory Palamas. (Patriarch Athenagoras Memorial Lectures). Brookline, Mass. 1977. 25–43, особ. 39–40; эти мысли еще более отчетливо выражены в более поздней статье: Idem. ToV {Agio Pneu''ma sthV Qeologiva tou' JAg. Grhgorivou tou' Palama' // PraktikaV qeologikou' sunedrivou eij» timhVn kaiV mnhvmhn tou' ejn aJgivoi» patroV» hJmw'n Grhgorivou ajrciepiskovpou Qessalonivkh» tou' Palama' / Pronoiva/ tou Panagiwtavtou mhtropolivtou Qessalonivkh» k. k. Pantelehvmono» B*. Qess. 1986. 137–153). К пониманию особого значения Пятидесятницы в триадологии св. Григория Паламы о. Иоанна должны были предрасположить, в немалой степени, публиковавшиеся в журнале его семинарии работы M. E. Hussey, особ.: M. E. Hussey. The Persons–Energy Structure in The Theology of St. Gregory Palamas // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1974. 18. 22–43, где совершенно ясно показано, что, наряду с учением о несообщаемости ипостасей, у св. Григория присутствует учение о их сообщаемости — но не иначе, как через энергию сущности; автор не видит эксплицитной взаимосвязи между обоими аспектами учения и объясняет ее отсутствие неактуальностью темы. Тема, впрочем, была как раз весьма актуальна, но зато и связь обоих аспектов паламитского богословия была эксплицирована, чего не заметил Хасси. (См. Lour’e. L’attitude de S. Marc d’Ephese… и ниже, прим. xii)

300

Именование не трех ипостасей вместе, ни энергии, ни Бога вообще, а одной только ипостаси Св. Духа «любовью», как это будет сделано в нижеследующем рассуждении св. Григория, для византийского богословия нехарактерно, но зато характерно в высшей степени для филиоквистской триадологии, начиная с ее основополагающего произведения — трактата О Троице блаж. Августина. Это впервые отметил о. М. Жюжи (M. Jugie. Palamas // DTC. 1931. XI. 1735–1776, особ. col. 1776), а после выхода настоящей книги около 15 лет не появлялось исследователей, которые бы не соотносили данное высказывание св. Григория с Августином (трактат которого оказался переведенным на греческий в конце XIII в. Максимом Планудом; правда, так и не нашлось доводов в пользу знакомства с ним св. Григория Паламы). Первые серьезные сомнения в возможности влияния Августина высказал М. Э. Хасси, к которому сразу присоединился о. Иоанн Мейендорф: M. E. Hussey. The Palamite Trinitarian Models // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1972. 16. 83–89; Meyendorff. The Holy Trinity in Palamite Theology. 40); Хасси отметил, в частности, различие общего смысла одинаковых выражений у св. Григория и у блаж. Августина, а также именование Духа «любовью» у Дидима Слепца. Р. Синкевич в своем предисловии к критич. изд. Глав рассмотрел это более подробно и, с одной стороны, указал на на коренное различие в смысле именования Духа «любовью» (в отличие от Августина, у св. Григория Дух — ни в коем случае не «отношение» между Отцом и Сыном), а, с другой стороны — на наличие параллелей в современной св. Григорию византийской патристике (у свв. Феолипта Филадельфийского в 23 Монашеской беседе и Григория Синаита в Слове на Преображение); см.: Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. A critical edition, translation and study / R. E. Sinkewicz. (Studies and Texts, 83) Toronto 1988. 18, 25–34. У обоих этих отцов, как и в данном случае у св. Григория Паламы, рассуждение о Троице ведется в контексте разъяснения образа Божия в человеке. Совершенно очевидно, что и в Главах св. Григория воспроизводится подобное же рассуждение. Но все же у старших современников св. Григория Паламы еще не встречается эксплицитного именования Св. Духа «любовью». Полезный свод истории изучения этого вопроса дал о. Лисон (J. Lison. L’Esprit repandu. La pneumatologie de Grйgoire Palamas. (Patrimoines. Orthodoxie) Paris 1994. 86–90), который, кроме того, впервые указал еще одну параллель у самого св. Григория — в его трактате Против Векка (GPS I. 164.14–15, где Дух назван «общением и любовью (ajgavph) Отца и Сына»); он высказал гипотезу об использовании св. Григорием какого–либо униатского флорилегия (ibid. 89). Наконец, попытки найти именование Духа «любовью» в послепаламитском православном богословии показали его неупотребительность уже в конце XIV–начале XV вв. (за одним исключением св. Симеона Солунского, чья триадология и в других отношениях стоит вне развития богословско–полемической мысли позднее исихастских споров) и, наконец, формальный запрет именования Духа «любовью» у св. Геннадия Схолария (Об исхождении Святого Духа. I. 2. 7), сделанный при разборе и опровержении упомянутого трактата блаж. Августина (подробно: Lour’e. L’attitude de S. Marc d’Йphиse… 331). Итак, данное высказывание св. Григория должно объясняться использованием терминологии, довольно характерной для первой половины XIV в., происхождение которой, впрочем, пока неясно.

301

Главы физические…. 36 // Saint Gregory Palamas, The One Hundred and Fifty Chapters. 120, 122 [см. выше, ч. II, гл. I, прим. 18. Ввиду значительной важности цитаты продолжим цитирование: «Когда же Слово Его (Родителя) посредством плоти беседовало (вступило в общение) с нами, <то> и мы научились отличному от Отца имени существования (uJpavrxew») Духа. И это произошло не только от Отца, но и от Него (Слова) Самого. Ведь Он сказал: Дух Истины, Иже от Отца исходит (Ин. 15, 26). <…> Ведь Святой Дух — Отца и Сына предвечная радость — общая для Них по обладанию — потому Он и посылается достойным от Обоих, — но существующая по существованию (kat* u{parxin uJpavrcwn) только от Отца. Потому от Него только исходит по существованию»].

302

О параллелях как таковых см. прим. xi. Здесь же останавливаемся только на содержательной стороне процитированного высказывания. Отметим прежде всего, что продолжение этой цитаты, которое мы приводим в сноске 24, содержит ясное указание на дарование «достойным» именно ипостаси Духа как «любви» (в греч. использован тот синоним этого слова, который имеет точный эквивалент лишь по–славянски). Здесь — наконец–то! — мы встречаем у св. Григория вполне традиционный язык византийского богословия. Если не видеть здесь ничего, кроме способа выражения, и в то же время, оставаться при одностороннем понимании «паламитского» учения о несообщаемости ипостасей, то придется сделать вывод о том, что нетварная ипостась Духа дарует нетварные же энергии, но не дарует самое себя (похоже на латинское учение, с той разницей, что там нетварная ипостась дарует тварные благодатные дары; см. последнее официальное утверждение этого учения в папской энциклике 1986 г. Dominum et vivificantem). Такой подход преобладал до конца 1970–х гг. даже у православных исследователей, и в русле этого же подхода выдержана монография доминиканца о. Жака Лисона, который приходит именно к сформулированному выше выводу (Lison. L’Esprit repandu… 275; ср.: 272–273 (автор солидаризуется с подходом Hussey. The Persons–Energy Structure…) и характерную фразу на с. 272: «…Дух (согласно св. Григорию) служит для сообщения внутритроичной жизни, и Он есть принцип сообщения этой жизни вне Бога». — Курсив мой. В. Л. Впрочем, значение монографии о. Лисона весьма велико, т. к. она едва ли не исчерпывает учение св. Григория, поскольку оно может быть выяснено в пределах научной методологии 1970–х гг.). Существенно иной подход открыли работы о. Думитру Станилоаэ (к сожалению, не учтенные о. Лисоном). Тот факт, что ипостасное дарование Св. Духа служит именно для приобщения нас ко внутритроичной жизни, воспринимается так, как он буквально и разъясняется у святых отцов — не в значении пребывания Бога вовне, а в значении нашего обожения внутри Св. Троицы. — «В такой перспективе, послание Духа Сыном людям означает, собственно, что Дух пребывает в тех, кто соединен с Сыном, поскольку Он пребывает в Сыне. Сын — единственное и окончательное место пребывания Духа. Дух пребывает в нас постольку, поскольку мы возведены в Сына “ (D. Staniloae. The Procession of the Holy Spirit from the Father and His Relation to the Son, as the Basis of our Deification and Adoption // Spirit of God, Spirit of Christ. Ecumenical reflections on the Filioque controversy / L. Vischer. London 1981. 174–186, особ. 179; эта статья высоко ценилась о. Мейендорфом; ср.: то же учение в аспекте аскетического и молитвенного «стяжания Св. Духа»: Idem. Priиre de Jйsus et expйrience du Saint–Esprit. Paris 1981). По поводу обсуждаемой цитаты из Глав физических… о. Думитру заключает: «Итак, можно сказать, что Сын делает Духа доступным для нас, но и что Дух, в Свою очередь, делает Сына доступным в Его божественной внутренней жизни (in his divine interiority), где, посредством Духа, мы познаем Сына и возвышаемся ко Отцу в чистоте жизни и в молитве» (Staniloae. The Procession of the Holy Spirit… 186). Здесь идет речь об очень важном аспекте всей православной традиции, который, однако, остается вне вестернизированного школьного, равно как и «неоправославного» богословия и, тем более, ускользает от внимания неправославных исследователей. Св. Юстин Попович († 1979 и канонизирован в 1990 г.), с присущей ему любовью к словотворчеству, назвал его «отроичиваньем» человека в обожении. См.: архим. Jустин Попови? . Догматика Православне Цркве. К? . III. Београд 1978, особ. 337–339; ср.: «Быть истинным христианином значит: непрестанно жить Святой Троицей — от Отца через Сына в Духе Святом; и душа и совесть и ум христианина постоянно двигаются и действуют от Отца через Сына в Духе Святом, чтобы таким образом восстанавливалась троичная боголикость, и от христианина было вечно зрима троичная светлость, которую никакая тьма объяти не может» (с. 338). О том же и у о. Д. Станилоаэ: D. Staniloae. Spiritualitatea ortodoxa ascetica oi mistica. Bucureoti 1992. 29–38 (раздел «Святая Троица — основа христианской аскетики»). Триадологический аспект учения о обожении (сотириологии) является камнем преткновения для многих православных и для всех неправославных патрологов. Обычно он довольно хорошо описывается в современных работах, посвященных св. Максиму, хотя при этом истолковывается сквозь призму римско–католического учения. Наиболее серьезный пример такого подхода — Ф. Хайнцер, который интерпретирует максимово учение об усвоении обоженным trovpo» uJpavrxew» («способа бытия») Сына в смысле учения авторитетного у католиков современного богослова кард. Журне о том, что «подаваемое Христом сыноположение… это отпечаток на нас Его вечного сыновства». После этого, обращаясь к выражению св. Григория Паламы, где тот называет Христа «Отцом» (см. выше, ч. II, гл. III, прим. 111), Хайнцер заключает, что «в такой перспективе сыноположение, очевидно, рискует утратить свою ипостасную структуру» (F. Heinzer. L’explication trinitaire de l’economie chez Maxime le Confesseur // Maximus Confessor. Actes du Symposium sur Maxime le Confesseur. Fribourg, 2–5 septembre 1980 / F. Heinzer, Ch. Schonborn. (Paradosis, 27) Fribourg/Suisse 1982. 173–181, особ. 169). Обожение по св. Григорию Паламе трактуется как реальное становление Богом (тем же самым и одним–единственным Богом, но не по природе, а по благодати), тогда как по св. Максиму — только «отпечатком» «вечного сыновства». Но мы только что видели (в предыдущей главе), что св. Григорий в «своем» учении о вечности и нетварности обожения (и богосыновства!) говорил, главным образом, как раз от св. Максима, который писал об этом прямо. Св. Максим говорит, что Сын дарует нам Свое сыновство (Свой «способ бытия» в Св. Троице), но нигде не говорит, будто наше сыновство имеет какое–либо «качественное» отличие, а не только отличие по способу получения (по благодати, а не по природе). В свете развития этого учения у свв. Феодора Студита и Никифора Цареградского можно было бы уточнить, что как Сын Божий принял ипостасные особенности человека (Иисуса), не принимая человеческой ипостаси, а усвоив их непосредственно Своей ипостаси божественной, — так и улучившие спасение принимают ипостасную особенность Сына (которая и есть Его сыновство, или «способ бытия»), но не принимают в себя никакой дополнительной (к их собственной) ипостаси, так что Троица остается троицей. Кажется, эти вопросы разъясняются в недоступной нам монографии Ларше (см. выше, ч. II, гл. V, прим. v).

303

Впечатление «незавершенности» учения св. Григория Паламы оставляло, главным образом, неясностью (для исследователей) соотношения в нем энергии Божией и ипостасей, в особенности ипостаси Духа. См. подробнее выше, прим. xii.

304

Беседа 18 // 237 AB, 241 BC; Беседа 20 // 269 C; у этого предания были сторонники с IV века, в частности, св. Иоанн Златоуст и св. Ефрем; см. об этом Киприан (Керн). Явление воскресшего Господа Богоматери // Православная мысль. 1951. VIII. 86–112 (исследование включает русский перевод 18–й Беседы св. Григория Паламы [есть и в рус. пер. архим. Амвросия: I. 187–194; эта беседа содержит подробную аргументацию в пользу отождествления «Марии» с Богоматерью, а не Магдалиной]) и C. Gianelli. Temoignages patristiques grecs en faveur d’une apparition du Christ ressuscite a la Vierge Marie // Revue des etudes byzantines. 1953. XI. 106–119 [переизд. в: Idem. Scripta minora. (Studi bizantini e neoellenici, X). Roma 1963. 175–188].

305

Подобные расхождения по важнейшим — но лишь с точки зрения историка — вопросам евангельской истории между святыми отцами обычны (может быть, наиболее известный пример — дата и литургический характер Тайной Вечери). Поскольку подобные разногласия не мешают единству веры, то, с одной стороны, они не вызывают непримиримых споров, но, с другой стороны, обычно они и не могут разрешаться по откровению свыше, т. е. с абсолютной достоверностью. Ср.: по этому поводу мнение св. Григория Паламы, приведенное выше (ч. II, гл. II, раздел «В физиологии нет догматизма»). В ранней патристике традиция отождествления «Марии» именно с Богоматерью преобладала. Относительно ее происхождения наиболее правдоподобной представляется гипотеза монсеньера Саксера. Он обратил внимание, что у одного из самых ранних отцов — св. Ипполита Римского — «Новой Евой» именуется не Богоматерь, а жены–мироносицы, которые все в совокупности и являются символом истинной «Новой Евы» — Церкви (в отличие от Евы ветхой — Синагоги; так в его Толковании на Песнь Песней). Если учесть, что вскоре именование «Новая Ева» прочно утверждается за Богоматерью, то включение Ее в число жен–мироносиц покажется понятным (см.: V. Saxer. Un sermon mйdiйval sur la Madeleine: reprise d’une homйlie antique pour Pвques, attribuable а Optat de Milиve († 392) // Revue bйnйdictine. 1970. 80. 17–50 [репринт: Idem. Pиres saints et culte chrйtien dans l’Йglise des premiers siиcles. (Collected Studies: CS 448). Aldershot, Hampshire–Brookfield, Vermont: Variorum, 1994. III], особ. 50, n. 51, где и дополнит. библиограф.). Нужно к этому заметить, что со II по V вв. почитание Богоматери развивается, вбирая в себя черты более ранних форм почитания персонифицированной Церкви, так что, в случае справедливости данной гипотезы, мы имели бы здесь еще один пример реализации общей тенденции. Богословский же смысл события не зависит от идентификации «Марии»: весть о Воскресении раньше всех принимает Церковь.

306

См. в особенности: M. Jugie. Gregoire Palamas et l’Immaculee Conception // Revue augustintenne. 1910. XVII. 145–161; M. Gordillo. Mariologia orientalis. (Orientalia Christiana Analecta, 141) Roma 1954. 122–124; G. Eldarov. La dottrina dell’Immacolata nei maestri francescani e nei teologi palamiti dei secoli XIV–XV // Virgo Immaculata. Acta congressus mariologici–mariani Romae anno MCMLIV celebrati. Romae 1955. IV. 185–195. [Один из особенно цитируемых названными авторами «паламитских» богословов — св. Николай Кавасила, чьи три проповеди на богородичные прздники недаром издал о. М. Жюжи (M. Jugie. Homelies mariales byzantines // Patrologia orientalis. 1925. 19. 366–377 (Nicolas Cabasilas. Homelies sur la Nativite, l’Annonciation et la Dormition de la Sainte Vierge)). В дополнение к сказанному ниже о. Мейендорфом по поводу св. Григория Паламы см., по поводу св. Николая Кавасилы, комментарий при переиздании его богородичных проповедей: P. Nella. Nikolavou Kabavsila, JH Qeomhvtwr. (Keivmeno — Eijsagwghv — NeoellhnikhV ajpovdosh — Scovlia). jAqh'nai 1968.]

307

Римский догмат о Непорочном Зачатии Девы Марии был провозглашен только в 1854 г., но еще в средние века это мнение было весьма распространено (несмотря на то, что против него выступали даже Фома Аквинский и Бернард Клервосский), а в Новое время безусловно преобладало. Согласно этому латинскому догмату, зачатие Девы Марии произошло хотя и обычным путем, но так, что при этом, по особому чудесному вмешательству Божию, не произошло передачи первородного греха (в августинианском значении). Следуя за св. Григорием Паламой, о. Иоанн Мейендорф далее объясняет, что сама подобная постановка вопроса о чистоте Богоматери Православию чужда: грех как личная вина, делаяющая каждого человека повинным осуждению Божию, вообще не может передаваться по наследству, и в этом отношении Божия Матерь не нуждалась в особом вмешательстве Божием в Ее рождение. Это объяснение будет отличаться от той критики латинского догмата, которая преобладала среди православных с XIX в. и сформировалась сама под сильным влиянием августинизма, под которым оказалось православное богословие в XVII–XIX вв. (по существу, православные повторяли в этом случае аргументы Фомы и Бернарда). В перспективе августинизма, первородный грех (понимаемый как личная вина) является неотъемлемой частью природы после грехопадения. Следовательно, не признавать первородный грех за Богоматерью — значит отделять Ее от общечеловеческой природы и представлять Ее чем–то вроде богини. Если не выводить этот спор за рамки мариологии, то подобная позиция покажется согласной с Преданием — и особенно на фоне реальных форм католического культа Девы Марии (ср.: прим. xvi). Трудности же возникнут, главным образом, при необходимости согласовать этот взгляд с учением многих отцов об абсолютной чистоте Божией Матери до Благовещения (так у свв. Григория Паламы, Николая Кавасилы и вообще у многих отцов, начиная с эпохи монофелитских споров — свв. Софрония и Андрея Иерусалимских); разумеется, искусственно ограничивая рассмотрение рамками мариологии, такое согласование возможно. Но как в древние времена, так и данном случае августинизм согласуется с Православием лишь тогда, когда его применяют непоследовательно, т. е. лишь в некоторых искусственно ограниченных вопросах догматики (как применял его сам блаж. Августин и многие святые отцы). Воспринятое же в полном объеме, данное учение о единстве человеческой природы и первородном грехе ведет к разрыву с православной христологией. — Ведь та же «августинианская» аргументация против Непорочного Зачатия Девы Марии может быть применена и к человеческому естеству Христа, относительно которого никто не спорит, что оно «единосущно нам» и, в то же время, «кроме греха»! (Исторически имело место, конечно, обратное развитие — перенесение августинианского представления о человечестве Христа на Деву Марию). В действительности же Христос взял на Себя человеческую природу со всеми последствиями греха, но без грехов личных (которых в природе и быть не могло, поскольку они принадлежат человеческим ипостасям); в том числе, он принял худшее следствие греха прародителей — тление естества. Это тление создавало, практически, непреодолимую предрасположенность ко греху. Тление естества в каждой новой человеческой ипостаси действовало на ее личное произволение таким образом, что растлевало и его; так возникало тление произволения, которое и есть личный грех. Во Христе тление естества подобным же образом стало было действовать на Его личное произволение — но это последнее было произволением Сына Божия и обладало божественным свойством непреложности (неизменности). Поэтому не только не произошло тления произволения, но, напротив, произволение Логоса подействовало на естество, преложив его в свойственное Логосу нетление. Так человеческому естеству во Христе было возвращено нетление, утраченное прародителями. Человеческое естество во Христе оказывается тем же, что и в нехристианах, но имеет другие свойства благодаря другим условиям своего бытия (оно очищено от тления и обожено). Но мы не можем приобщиться этим свойствам, не будучи христианами, — как было бы и в том случае, если бы во Христе само человеческое естество было другим. Поэтому человечество Христа называется также «новым». (Дополнительно к сказанному об этом выше, ч. II, гл. I, см. особенно: св. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. XLII // Преп. Максим Исповедник. Творения. Кн. II. Вопросоответы к Фалассию / Пер. и комм. С. Л. Епифановича, А. И. Сидорова. (Святоотеческое наследие) М. 1993. 110–112).

308

Беседа 53 // 169 [рус. пер. III. 114, чуть полнее, чем в оригинале. Процитируем еще и начало этого периода, чтобы стало видно, о каком «стремлении» речь: «…И узнала Она об Адаме и Еве… о губительном совете со стороны лукавого, об обмане, заключавшемся в оном совете, о, как последствии сего, изгнании оттуда и потере нетления и смене на эту многоболезненную жизнь; и видела Она эту, подверженную проклятию нашу жизнь, которая в силу потомственного преемства тянется вместе со временем и сверх того все время склоняется к ухудшению, и что творение Божие, еже по подобию Божиему, отчуждается от Создавшего и все более и более сродняется со злокозненно угнетавшим его…» (пер. там же, цит. с легкими изменениями). Видно, что речь идет о все большем закоснении человеческого рода в злых навыках и укреплении над ним власти диавола, а вовсе не о механическом движении всех и каждого в ад, как это получается по августиновскому учению о massa peccatum].

309

Автор имеет в виду трактовку этого в латинской догматике, приведшей как раз во время работы над темой книги (1952 г.) к принятию еще одного мариологического догмата — о Вознесении Богоматери с плотию на небо. В признании этого события, разумеется, не было ничего, противного Преданию, но смысл догмата заключается во вполне определенном его истолковании (особого рода отделенность Богоматери от человеческой природы и Ее участие в домостроительстве Спасения в качестве «Соискупительницы» (Coredemptrix)). Как раз в 1950–е гг. две давние тенденции латинского богословия сблизились теснее, чем когда–либо: с одной стороны, почитание Иисуса как отдельного от ипостаси Сына субъекта, тело которого есть особая сущность для освящения христиан; с другой стороны — противоположное такому принижению Богочеловека возвышение Девы Марии, так что имена Иисуса и Марии оказываются, вместе с тварной благодатью, названиями особых сущностей–посредников между Богом и человеком. Разбор тенденций латинского богословия в течение двух–трех последних веков см. особенно в: Mgr Photios, arhim. Philarete. Le Nouveau Catechisme contre la foi des Peres. Une reponse orthodoxe. Lausanne 1993. (ответ еп. Фотия Лионского и архим. (ныне еп. Парижского) Филарета на новый официальный «Римский Катехизис» 1992 г.).

310

Автор хочет сказать, что, независимо от странного, как ему кажется, мнения св. отца о кончине Иоанна Крестителя, выраженное здесь представление о следствиях прародительского грехопадения не оставляет никакого места для августинианского понимания первородного греха и, следовательно, доказывает бессмысленность мнения о Непорочном Зачатии Девы Марии. Что касается «непоследовательности», усмотренной здесь у св. Григория, то автор относит ее к мнению о свободе Иоанна Предтечи от того, что чуть выше он назвал «властью ветхого закона», а именно, от физической (по естеству) необходимости умереть, от которой не была свободна и Богородица. Естественно, что ненасильственная смерть Богородицы, в перспективе данного высказывания св. Григория, может казаться либо следствием какой–то личной греховности (чего св. Григорий, конечно же, допустить бы не мог) либо непоследовательностью такого масштаба, что является мысль о недостаточности самого понятийного аппарата, с которым мы подходим к подобным текстам. Представляется однако, что св. Григорий здесь и более последователен, и более «христоцентричен», чем это полагал о. Иоанн. Св. Григорий следует здесь основной традиции святоотеческого богословия (особенно св. Максима), которая, в свою очередь, укоренена в учении поздней Ветхозаветной и ранней Новозаветной Церкви. 1. Различие между насильственной и ненасильственной смертью праведников не следует абсолютизировать. Здесь можно было бы сослаться и на общеизвестное церковное воззрение о том, что все спасающиеся — «произволением мученики» (а, с другой стороны, истинные мученики — те, кто страдали только за веру и только за истинную), но, в случае св. Григория Паламы, имеет место более специфическая зависимость от св. Максима. Св. Максим пишет не о внешнем подражании святых спасительным страстям Христовым, но о таинственном и реальном : «И если Бог — нищий через снисхождение нас ради обнищавшего Бога — страдания каждого сострадательно восприемлет в Себя и даже до скончания века, по соответствию (аналогии) [Своему] страданию в каждом [человеке], присно ради благости страждет таинственно, то очевидно, что тем более Богом будет тот, кто по подражанию Богу ради человеколюбия страдания страждущих исцеляет боголепно через себя и такую же, как Бог, по соответствию (аналогии) спасительному Промыслу, по своему расположению [т. е. по своему духовному устроению] показует силу» (Тайноводство, заключение // PG XCI. 713 B; наш перевод имеет смысловые отличия от пер. А. И. Сидорова; ср.: Преп. Максим Исповедник. Творения. Кн. I. М. 1993. 182). — Страсти Христовы продолжаются, хотя и невидимо («таинственно»), в каждом человеке в той мере, которая устанавливается спасительным Промыслом; подражатели же Христу, которые суть Бог по обожению, соответственно этой же мере Промысла, разделяют добровольно («по расположению») божественное и человеколюбное со–страдание, участвуя в страсти Господней. 2. Христоподражательное освобождение от уз естества совершалось и в праведниках, живших до Христа, хотя и лишь по особому смотрению Божию. Хронология сама по себе тут не могла иметь решающего значения. Принципиально лишь различие между Церковью Ветхозаветной и Новозаветной. В Ветхом Завете не может сообщиться то, что сообщается в Новом, однако, некоторые праведники ветхозаветной эпохи получали откровение, превышающее меру самого Ветхого Завета. Об этом различии св. Григорий Палама говорит, когда сравнивает пророков и монахов (см. выше, ч. II, гл. IV). В Новом Завете пророками становятся все, т. к. всем, хотя и в разной мере, даруется то, что в Ветхом давалось лишь избранным. Ветхозаветные пророки получали то, чего Ветхий Завет дать не мог, потому что в себе не содержал. Это — та или иная степень причастности Завету Новому. Но высшим примером богоизбранничества в Ветхом Завете у св. Григория, вслед за св. Максимом, служит Мелхиседек, достигший безначальности и нетварности (см. выше, ч. II, гл. III). Вполне очевидно, что для понимания святых отцов хронологическое предшествование этих праведников Христу не создавало такой трудности, как для современных исследователей. Указание на то, что эти праведники прообразовывали реальности Нового Завета, у святых отцов может быть понято лишь в связи с общим учением о образе, которое всегда предполагает реальность присутствия даже про–образуемой реальности в ее про–образе (о стремлении образа к первообразу и их единстве у св. Максима см. очень ценившуюся о. Мейендорфом статью: В. М. Живов. «Мистагогия» Максима Исповедника и развитие византийской теории образа // Художественный язык средневековья. М. 1982. 108–127. Описываемое здесь учение должно быть приложено и для ветхозаветного прообразования Нового Завета); в этом смысле реальность Нового Завета присутствовала до Христа хотя и не вполне, но вполне реально, и это присутствие было не менее «христоцентрично». Степень укорененности описываемой здесь патристической концепции в богословии самого Ветхого Завета можно заметить по характерной детали: у св. Григория Паламы насильственный характер смерти Христовой следует из заповеди, которой повиновались ветхозаветные праведники; Христос продолжает, а не основывает (в историческом смысле) традицию мученичества. Именно насильственную смерть ветхозаветное богословие подчеркивало в судьбах пророков (как раз тех, кто еще до Христа соприкасался с реальностью Нового Завета!); см. историю этого аспекта ветхозаветного учения в: O. H. Steck. Israel und das Gewaltsame Geschick der Propheten. Untersuchungen zur Ьberlieferung des Deuteronomistischen Geschichtsbildes im Alten Testament, Spдtjudentum und Urchristentum. (Wissenschaftliche Monographien zum Alten und Neuen Testament, 23). Neukirchen–Vluyn 1967. В Маккавейскую эпоху и, особенно, в результате осмысления мученичества мучеников Маккавейских и утверждения их общецерковного (по отношению к Ветхозаветной Церкви) почитания к I в. до Р. Х. (в книгах II и, особенно, IV Маккавейских; обе входят в Септуагинту, но IV Макк. не входит в славянскую Библию) формулируется полностью литургическо–эсхатологическая концепция жертвоприношения невинной крови праведника за весь народ Божий (в акте, который становится сразу и последним Днем Очищения (Йом Киппур), и Днем Спасения (Пасхой), равно как и Днем дарования Нового «Завета вечного» (Пятидесятницей)). Хронологически предшествуя Жертве Христовой, эти жертвоприношения относятся к ней точно так же, как и позднейшие приношения мучеников; это подчеркивается и нашим богослужением, современным и древним, которое никогда не отделяло мучеников Маккавейских от прочего сонма мучеников христианских. В Божественной личности Мессии и Его вольной страсти страдания всех мучеников, когда бы они ни жили, одинаково получают свое основание и свою цель. Только участием в Его добровольной Жертве открывается доступ Небесную Скинию, которая есть Тело Мессии, и такое жертвоприношение уже действительно, а не сеновно (каково было ветхозаветное служение) дарует очищение грехов народу Божию. (Из довольно обширной литературы об этом указываем наиболее важную для истории богословских концепций: H. — W. Surkau. Martyrien in judischen und fruchristlichen Zeit. (Forschungen zur Religion und Literatur des Alten und Neues Testament, 54). Gottingen 1938; M. de Jonge. Jesus’ Death for Others and the Death of the Maccabean Martyrs // Text and Testimony. FS A. F. J. Klijn / T. Baarda, A. Hilhorst et al. Kampen 1988. 142–151 [репринт: Idem. Jewish Eschatology, Early Christian Christology and the Testaments of the Twelve Patriarchs. Collected Essays.(Supplements to Novum Testamentum, 63) Leiden–NY–Kшbenhavn–Kцln 1991. 125–134]). Из предложенного здесь обзора концептуального фона комментируемого отрывка св. Григория Паламы хотелось бы сделать хотя бы два вывода: 1. св. Григорий вполне последователен и в этой части своего богословия; 2. он опирается на патристическую традицию, которая может быть лучше понята с учетом ее ветхозаветных корней.

311

Разумеется, при не менее последовательном антилатинстве в области веры. После смерти св. Марка Ефесского (1445 г.) св. Геннадий (тогда еще Георгий, т. к. имя Геннадий он принял при возведении на патриаршество) оказывается во главе движения сопротивления Флорентийской унии, а после падения Константинополя, став первым патриархом под турецким владычеством, начинает восстановление православной патриархии на месте униатской. О св. Геннадии (ок. 1405—1468) довольно подробное и, в принципе, верное представление дает книга: Q. N. Zhsh. Gennavdio» B* Scolavrio». Bivo» — Suggravmmata — Didaskaliva. ( jAnavlekta Blatavdwn, 30). Qess. 1980 (несмотря на недостатки, отмеченные в рец.: G. Podskalsky // Byzantinische Zeitschrift. 1984. 77. 58–60; долгое время приписывавшиеся Схоларию три проуниатских речи, якобы произнесенные во время Флорентийского собора перед греческой делегацией, как недавно доказано, принадлежат антипаламиту Георгию Лапифу и относятся к более раннему времени).

312

Члена ордена Ассомпционистов, в первой пол. XX в. — бесспорно, самого авторитетного латинского специалиста по «византийскому расколу» в его греческом и русском вариантах. Об этом основном оппоненте о. Иоанна Мейендорфа см.: V. Laurent. L’?uvre scientifique du R. P. Martin Jugie // Revue des etudes byzantines. 1953. 11. 7–32.

313

Богословский материал об исихастских спорах в трудах преосв. Порфирия (1804–1885) все же очень обширен (в чем отчасти можно убедиться из ссылок в настоящей книге); он значительно более содержательный, чем вся книга игум. Модеста (см. след. прим.), и вводит впервые в научный оборот важнейшие тексты. Поэтому отстутствие интереса к такому материалу в духовных кругах требует специального объяснения — особенно на фоне весьма высокой оценки трудов преосвященного автора в научном сообществе того времени. Дело, по–видимому, в том, что труды еп. Порфирия никогда не воспринимались как работы по православному богословию и никогда в церковных кругах не обсуждались. Причина могла быть только в личности еп. Порфирия. Автор был известен в «духовной» среде, главным образом, своими экстравагантностями и, подчас крайним, богословским либерализмом (он, например, был первым, кто призвал считать коптов православными). В эпоху, когда даже светский богослов А. С. Хомяков начинает издаваться в России и даже подробно изучаться профессорами академий, автор из духовной среды как богослов никем не замечается. Из богословов его труды впервые начнет серьезно использовать лишь Г. Папамихаил (см. ниже). О научной деятельности преосв. Порфирия написано довольно много (последняя работа, где приводится более ранняя библиограф.: Л. А. Герд. Еп. Порфирий Успенский: из эпистолярного наследия // Архивы русских византинистов в Санкт–Петербурге / Под ред. И. П. Медведева. СПб. 1995. 8–21), но, к сожалению, все еще нет целостного портрета этой в высшей степени своеобразной личности. За отсутствием такового, можно пока рекомендовать воспоминания близкого ученика святителя Филарета Московского и известного палеографа: Савва [Тихомиров], архиеп. Тверской и Кашинский. Хроника моей жизни. Автобиографические записки. Тома IV, V, VI. Свято–Троицкая Сергиева Лавра 1902, 1904, 1906 (по указателям), а также Мелочи архиерейской жизни Н. С. Лескова (глава «Архиерейские запоры»). Отзыв иеросхим. Антония Булатовича, еще в бытность его на Афоне, имеет особенный интерес (см. ниже о роли о. Антония в изучении исихазма): «…В этих объемистых, толстых книгах покойный Епископ Порфирий (не тем будь помянут он на том свете) шаг за шагом осмеивает и отрицает путем научных данных чуть не каждое афонское предание о том или ином чуде, проявляет очень мало благоговения к афонским святыням, осмеивает святогорцев в их подвигах и т. д. …Может ли ослабнуть любовь Руси к Афону… от ничтожных писаний либерального Богослова Епископа Порфирия?!» (Предисловие // Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского / Пер. с греч. рукописи [и предислов. иеросхим. Антония]. Редактировал… архим. Александр. Изд. Келлии Благовещенской старца Парфения на Афоне 1912 [репринт: СПб. 1996]. С. XXI).

314

Игумен Модест. Святый Григорий Палама, митрополит Солунский, поборник православного учения о фаворском свете и действиях божиих. Киев 1860. Гораздо позднее, в книге, которая и по нынешним временам считается основным справочным изданием для русских клириков, помещается любопытная заметка «Исихасты» в алфавитном списке ересей и сект, которая заканчивается словами: «Вздорное мнение исихастов об условиях восприятия несозданного света вскоре само собою предано было забвению»; заметка написана с некоторым знанием истории, и вождем «еретиков» назван Григорий Палама (С. В. Булгаков. Настольная книга для священно–церковно–служителей. (Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства). М. 1913 [репринт: 1993]. II. 1622). Книга Булгакова была хотя и своеобразным, но наиболее достоверным отражением отношения к исихазму в дореволюционной России. В цитированной заметке сделана ссылка на заметку о Варлааме из другого раздела книги (церковно–исторического), где этот Варлаам внезапно оказывается еретиком, а Палама — святым (см.: там же. I. 570). — И все это даже не в коллективной монографии (ср. ниже, прим. 25, случай синодального постановления против имяславия), а в разных томах одной и той же книги одного автора! Такое можно объяснить только тем, что Булгаков добросовестно списывал, откуда мог, подбирая материал воистину непредвзято.

315

Брестская уния 1596 г., дело Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, низложенного в 1638 г., когда выяснилось, что он стал тайным кальвинистом, споры вокруг еретических положений Православного Исповедания Петра Могилы на двух соборах 1642 г. — в Яссах и Константинополе, — закончившиеся принятием Исповедания в православной редакции Мелетия Сирига, с которой Петр Могила так никогда и не согласился (в России, главным образом, с XIX в. именно этот текст неправильно именуют «Катихизисом Петра Могилы»)… Наконец, окончательное осуждение латиномудрия в духе Могилы и крипто–кальвинизма в духе Лукариса на соборах Московском 1690 и Константинопольском 1691 гг. — уже после того, когда, не без провокации со стороны сторонников этих неправославных тенденций, в Русской церкви произошел раскол…

316

Опубликовано: JAg. Nikodhmou tou JAgioreitou. Provlogo» eij» taV suggravmmata tou' ejn aJgivoi» patroV» hJmw'n Grhgorivou tou' Palama' // jEkklhsiasthkhV jAlhvqeia. 1883. 4. 93–101.

317

Обзор основных источников и библиографии, относящихся к упомянутым выше событиям церковной жизни Греции и Западной Руси, см. в: G. Podskalsky. Griechische Theologie in der Zeit der Turkenherrschaft (1453–1821). Die Orthodoxie im Spannungsfeld der nachreformatorischen Konfessionen des Westens. Munchen 1988.

318

Аббат Ж. — П. Минь († 1875) стремился как можно полнее представить в своей Патрологии паламитские и антипаламитские материалы. Публикуя первые, он специально оговаривается, что, несмотря на еретическое содержание, он помещает у себя подлинные тексты этих произведений, чтобы дать благочестивому читателю сведения из первых рук. Как бы то ни было, Минь стал одним из тех, кто сделал особенно много для ознакомления с богословием исихастов всех желающих, а не только своих единоверцев. О Мине существует обширная литература, подытоженная в: Migne et le Renouveau des etudes patristiques. Actes du Colloque de Saint–Flour. 7–8 juillet 1975 / A. Mandouze, J. Fouilheron. (Theologie historique, 66) Paris 1985.

319

Его основные работы по богословию собраны в: K. Oikonomou. TaV swzovmena ejkklhsiastikaV suggravmmata. A*, B*. jAqh'nai 1862. По истории греч. богословия двух последних веков в общем см.: Y. Spiteris. La teologia ortodossa neo–greca. (Collana di studi religiosi). Bologna 1992; при пользовании этой работой нужно учитывать, однако, ее сильную экуменическую тенденциозность. Что касается персоналий, то лучше обращаться к статьям QrhskeutikhV kaiV hjqhkhV ejgkuklopaideiva. I–XII. jAqh'nai 1962–1968. В этом же отношении может быть полезна кн.: C. Giannara. jOrqodoxiva kaiV Duvsh sthV Newvterh JEllavda. jAqhvna 1992, но необходимо иметь в виду, что именно она стала последней каплей, после которой против ее автора (Христоса Яннараса) официально высказался Свящ. Кинот Св. Горы (см. выше, ч. II, гл. V, прим. vi — вследствие содержащейся в ней хулы на преп. Никодима Святогорца).

320

Об изучении патристики в русских духовных академиях см., главным образом: Г. Флоровский. Пути русского богословия. Париж 1937; 19812 (репринт: Вильнюс 1991); 19884.

321

О Папамихаиле см.: Spiteris. La teologia ortodossa neo–greca. 159–169.

322

G. Papamicahl. JO a{gio» Grhgovrio» oJ Palama'", ajrciepivskopo» Qessalonivkh». (Biblioqhvkh jEkklhsiastikou' Favrou, 10). Petrouvpoli» — jAlexandreiva 1911 (двойное место издания — СПб. — Александрия — указано потому, что книга вышла как приложение к официальному органу Александрийского патриархата; в Имп. Публичной библиотеке (ныне РНБ) хранится экз. книги с дарственной надписью автора).

323

jEkklhsiastikoV» Favro». 1913. 12. 375–381 и 1914. 13. 42–52, 245–255, 464–476, соответственно.

324

Для полноты нарисованной здесь (и ниже) картины следует упомянуть об отношении к исихазму основоположника «русской религиозной философии» — Вл. Соловьева. Он писал об этом довольно много и безграмотно в книге «Россия и Вселенская Церковь» — и крайне недоброжелательно. В самые последние годы жизни у него стал пробиваться интерес к некоторым святым отцам (особ. к преп. Максиму Исповеднику), но почти никакого развития это получить не успело.

325

См.: иером. Антоний (Святогорец). Жизнеописания афонских подвижников XIX века. Джорданвилл 1988 [репринт: М. 1994].

326

Не останавливаясь на общеизвестной литературе о проникновении традиции преп. Паисия Величковского в Россию, укажем лишь основные работы о греческих и румынских корнях этой традиции: A. — E. N. Tachiaos. The Revival of Byzantine Mysticism among Slavs and Rumanians in the XVIIIth century. Texts relating to the life and activity of Paisy Velichkovsky (1722–1794). Thessalonica 1966; 19862 (содержит издание важных греч. и слав. документов). Idem. De la Philokalia au Dobrotoljubie. La creation d’un ‘sbornik’ // Cyrillomethodianum. 1981. 5. 208–213; E. Citterio. La scuola filocalica di Paisij Velichkovskij e la Filocalia di Nicodimo Aghiorita. Un confronto // Amore del Bello: Studi sulla Filocalia. Atti del «Simposio Internazionale sulla Filocalia». Pontificio Istituto Greco. Roma, novembre 1989. (Spiritualita orientale, [5]). Magnano: Communita di Bose, 1991. 179–207. (См. также материалы симпозиума, посвященного преп. Паисию Величковскому, которые готовятся к публикации тем же монастырем Бозе в 1997 г.). Обзор исихастской традиции в Румынии, доведенный до наших дней (хотя с тенденциозным упущением подвижнической и исповеднической традиции румынских старостильников — а это 1–2 миллиона из числа наиболее верующих румынских православных, — а также с умолчаниями страха ради правительства Чаушеску): R. JoantA. Roumanie: Tradition et culture hesychastes. (Spiritualite orientale, 46). Abbaye de Bellefontaine 1987 (англ. пер., уже под именем еп. Серафима: Bishop Seraphim JoantA. Romania: Its Hesychast Tradition and Culture. Wildwood, CA 1992). О предыстории расцвета румынского исихазма в XVII в. см.: P. O. Nasturel. Le Mont Athos et les Roumains. Recherches sur leurs relations du milieu du XIVe siecle a 1654. (Orientalia Christiana Analecta, 227). Rome 1986.

327

Автора анонимно издававшейся книжки Алфавит духовный, с которой в руках начал и кончил свою монашескую жизнь преп. Серафим Саровский.

328

См. современную библиографию о Могиле в: Podskalsky. Griechische Theologie… Заслуживают особого внимания: С. [Т.] Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. Ч. I–II. Киев 1883–1898 (об антиканонических действиях и других насилиях Могилы, но без всякого богословского анализа); A. Malvy, M. Viller. La Confession orthodoxe de Pierre Moghila. (Orientalia Christiana. X, 39). Roma 1927 (публикация промежуточной редакции Православного исповедания, позволившая убедиться в неправославии и, в частности, антипаламизме Петра Могилы: например, им заимствуется латинское учение о «блаженном видении» святыми сущности Божией); A. G. Welykyj. Un progetto anonimo di Pietro Mohyla sull’unione della Chiesa nell’anno 1645 // Melanges Eugene Tisserant. III. (Studi e testi, 233). Citta del Vaticano 1964. 451–473 (атрибуция Петру Могиле и Адаму Киселю адресованного Папской курии нового проекта унии — без каких бы то ни было догматических условий, но зато при условии автономии столь значительной, что не согласилась сама курия; текст этого документа был опубликован впервые в 1928 г., и ученые прошлого века о нем не знали). Сегодня не остается сомнений, что Петр Могила едва не довел дело до новой «Киевской унии», и даже после его смерти (1645 г.) подобная опасность сохранялась. Единственный радикальный выход из положения был найден Богданом Хмельницким.

329

Об этой ссоре см. особ. собственный рассказ преп. Иоанна Вышенского в его Послании к Домникии. Главной работой о преп. Иоанне остается вступительная статья к полному и критич. изд. его творений: Иван Вишенский. Сочинения / Подг. текста, статья и комментарии И. П. Еремина. (Литературные памятники) М. — Л. 1955. В качестве современного введения в эпоху см. особ.: I. З. Мицько. Острозька слов’яно–греко–латинська академiя (1576–1636). Киiв 1990.

330

Дореволюционная апологетика Петра Могилы (особенно у С. Т. Голубева) исходила из априорной концепции его православности и обходилась без всяких попыток богословского анализа. Современная апологетика продолжает обходиться без богословия. Взгляд Голубева о пользе прививки западной культуры для изменения к лучшему самого Православия последовательнее всего проведен голландским славистом Ф. Дж. Томсоном в его довольно беспощадной критике тезиса о. Георгия Флоровского о «псевдоморфозе Православия» (было высказано, главным образом, как раз по поводу Петра Могилы; в полемике с этим же тезисом написана работа: Podskalsky. Griechische Theologie…): F. J. Thomson. Peter Mogila’s Ecclesiastical Reforms and the Ukrainian Contribution to Russian Culture. A Critique of Georges Florovsky’s theory of the pseudomorphosis of Orthodoxy // Slavica Gandensia. 1993. 20. 67–119. На Украине (и в Румынии, откуда происходит род Могилы) распространена особая модификация такого взгляда: будто Петр Могила расходился с православием «московским», но зато впервые адекватно выразил «украинское»; почти классикой такого подхода стала статья: I. Sevaenko. The many worlds of Peter Mohyla // Harvard Ukrainian Studies. 1984. 8. 9–44 [репринт с дополнением в: Idem. Byzantium and the Slavs in Letters and Culture. (Renovatio, 1) Cambridge, Mass. — Napoli 1991. 651–687, 740]. Все критики о. Флоровского нисколько не поколебали его утверждения о несовместимости богословия Могилы с греческой патристикой (особенно «паламизмом»): для о. Подскальского с патристикой несовместим уже и сам паламизм, но и вообще патристика — лишь один из видов богословия, далеко не общеобязательный; Томсона вообще не интересует богословская сторона дела; Шевченко же (с. 33 [676]) понимает Флоровского совершенно неправильно (будто для Флоровского критерием «православности» была Московская Русь!), да к тому же, почему–то не упоминает, хотя бы в связи с «украинской идентичностью», планов Могилы по организации новой унии (кроме того, его утверждение, будто православие Могилы было вне подозрений у греков, совершенно игнорирует факты — вроде скандала на соборе в Яссах, после которого доработка Исповедания и была перепоручена Мелетию Сиригу). Работы последнего типа (Шевченко и Томсона) имеют, все же, то преимущество перед русской дореволюционной историографией, что многие специфические (по отношению к Православию «обыкновенному») черты Петра Могилы в них улавливаются. Как бы их ни интерпретировали сами авторы статей, читателю, настроенному более традиционно, это помогает увидеть, что на Украине присутствовала тенденция к ереси и расколу, представленная иерархией (и тенденция к сохранению православной веры, представленная наиболее выраженно монашеством и казаками). К сожалению, о. Флоровский к 1937 г., когда вышли Пути русского богословия, еще не имел многих документальных сведений, которыми мы располагаем сегодня, весьма приблизительно представлял себе ситуацию в церковно–богословской полемике на Украине в XVI–XVII вв. и (это, может быть, самое главное), вслед за тогдашней историографией, не придавал особого значения «хлебопоклонным спорам» в Москве и разрешившим их соборам Московскому и Константинопольскому 1690 и 1691 гг., соответственно. Это не позволило ему представить свой тезис корректней и убедительней. Сегодня же, особенно, если иметь в виду постановления исихастских соборов XIV в., больше не остается возможности говорить о неправославных «тенденциях» Петра Могилы, и нужно прямо назвать его еретиком и ересеначальником. Так это и сделано в современном православном антилатинском катихизисе, где Могила поставлен наравне с Кириллом Лукарисом (Mgr Photios, arhim. Philarete. Le Nouveau Catechisme contre la foi des Peres. Une reponse orthodoxe. Lausanne 1993. 13). Можно сожалеть, что православная «икумена» XVII в. остается за пределами «стандартной» историографии православного богословия. Удивительно также, что огромная историография русского раскола только иногда касается богословских воззрений раскольников, но и в этих случаях отсутствует исторический анализ их догматических и аскетических воззрений (историков едва хватает на пересказ прочитанного).

331

Общую библиографию по упомянутым событиям см. в: Podskalsky. Griechische Theologie… Полемика 1711 г. между митроп. Иовом и Софронием Лихудом, с одной стороны, и Стефаном Яворским, с другой, отражена в материалах, изучаемых и публикуемых в последние годы В. А. Аржанухиным. См., в частности: В. А. Аржанухин. Ответ Софрония Лихуда // Историко–философский ежегодник. ’93. М. 1994. 228–255.

332

О значении о. Аникиты для Афона см. особ.: [иеросхим. Сергий Веснин.] Письма Святогорца к друзьям своим о святой горе Афонской. М. 18958 [репринт: М. <1993>]. 46–52 (Письмо V; вместо полного имени здесь стоит «князь Ш****” и «иеромонах А***”). Об отношениях его с архим. Фотием и о конфликтах, связанных с разным представлением о Православии: М. А. Дмитриева. Братья Ширинские–Шихматовы и архимандрит Фотий // Христианство и русская литература / Отв. ред. В. А. Котельников. СПб. 1996. Сб. 2. 90–107.

333

Столп и утверждение Истины. Письмо четвертое: Свет Истины, прим. 127 // П. А. Флоренский. Столп и утверждение Истины. М. 1914 [репринт: Он же. <Сочинения>. I (2). (Памятники философской мысли) М. 1990]. 660–661.

334

Кружок издательства «Путь», к которому принадлежали люди достаточно разные (например, уже тогда ориентированный на святоотеческие аскетику и богословие истинно православный мыслитель новомученик М. А. Новоселов), но где лидером на тот момент был Флоренский, встал решительно на сторону имяславцев. Флоренский не слишком интересовался историей споров XIV в., но учение об энергиях, которое он теперь узнал ближе, оказалось для него находкой. В течение следующих лет он встраивает его в свои основанные на оккультистских представлениях натурфилософию и ту область, котарая уже в нашу эпоху получит название «семиотики» (См. особ. его работы Магичность слова и Имеславие как философская предпосылка. Подробно об отношении Флоренского к имяславию см. публикации и комментарии в: П. А. Флоренский. [Сочинения]. 2. У водоразделов мысли. (Памятники философской мысли) М. 1990). Флоренский был вполне сознательным оккультистом, хотя всегда отмеживался от «официальных» теософских и оккультных кругов, принадлежность к которым ему, разумеется, претила. Но он опирался (в работах не только раннего, но и «имеславческого» периода) на все «достижения» оккультных наук, полностью признавал наличие особых оккультных сил (не тождественных ни обычным физическим, ни ангельским, ни энергиям Божиим и, в то же время, якобы не бесовским) и строил свою теорию символа (в том числе, символа церковного и, в частности, иконы) с учетом собственных энергий символа — не одних только физических, но и оккультных. Ср.: «Оно (слово) имеет в себе момент физико–химический, соответствующий телу, момент психологический, соответствующий душе, и момент одический или вообще оккультный, соответствующий телу астральному» (Магичность слова // Указ. соч. 270); в то же время, «Словом и чрез слово познаем мы реальность, и слово есть сама реальность» (Имеславие как философская предпосылка // Там же. 293; далее через этот тезис обосновывается позиция «имеславия»). В такой перспективе именно оккультный «момент» любого (церковного в том числе) символа становится главным, т. е. определяющим ту «синергию» (взаимодействие энергий символа и символизируемого), которая, по Флоренскому, делает символ символом. Это позволяет Флоренскому с новой силой настаивать на понимании таинств в духе латинского магизма (см., для раннего периода, статью Около Хомякова, а для позднего — указ. изд., особ. с. 437, прим. 69 (Н. К. Бонецкая)). В философском плане учение Флоренского стало каким–то подобием очередного неоплатонистического (опять же, с сознательной ориентацией на Платона) перередактирования православной догматики — с привнесением изрядной толики герметической традиции (он приписывает символам «синергию» божественных энергий с той энергией, которая — в его же собственных примерах — поднимает к потолку концертные рояли); выражаясь более по–церковному — в этимологическом смысле слова, ее «опоганиванием».

335

В дополнение к указ. выше библиограф. главных его трудов отметим еще итоговую (на сегодня) публикацию по его биографии: А. К. Булатович. Третье путешествие по Эфиопии / [Сост. И. С. Кацнельсон.] Отв. ред. А. Б. Давидсон. М. 1987. Когда, не без насилия над русской грамматикой, мы пишем «имяславие» и т. д. — мы следуем терминологии афонских имяславцев.

336

Спор об имени Божием был, как известно, внесен в план заседаний Поместного Собора 1917–1918 гг., но так и не был поставлен на обсуждение. Несмотря на отсутствие официального окончательного решения, средства разрешить спор лично для себя, конечно же, оставались. Приведем пример из воспоминаний митр. Вениамина Федченкова (1880–1961): «…Но вот однажды он (инок–гостинник в Оптиной) пригласил к чаю афонского монаха, удаленного со Святой горы за принадлежность к группе «имебожников», а теперь проживавшего в Оптиной. Сначала все было мирно. Но потом между иноками начался спор об Имени Божием. Оптинец держался решения Св. Синода, осудившего это новое учение о том, что «имя Бог есть Сам Бог». Афонец же защищал свое. Долго спорили отцы. […] Оптинец оказался остроумнее; и после долгих и резких споров он, казалось, почувствовал себя победителем. Афонец, хотя и не сдался, но вынужден был замолчать. И вдруг, — к глубокому моему удивлению, — победитель, точно отвечая на какие–то свои тайные чувства, ударяет кулаком по столу и, вопреки прежним своим доказательствам, с энергией заявляет: «А все–таки имя Бог есть Сам Бог!». Спор больше не возобновлялся. Я же удивленно думал: что побудило победителя согласиться с побежденным?! Это мне было непонятно. Одно лишь было ясно, что обоим монахам чрезвычайно дорого было «Имя Божие». Вероятно, и по опыту своему, творя по монашескому обычаю молитву Иисусову […], они оба знали и силу, и пользу, и сладость призывания имени Божия; но только в богословствовании своем не могли справиться с трудностями учения богословских формулировок». (Митр. Вениамин (Федченков). Божии люди / Сост., подг. текста и вступ. статья А. Светозарского. М. 1991. 18–19). Необходимо все же оговориться, что идеи имяславцев давали повод и к совершенно неправославным интерпретациям. Мы говорили об одном из таких направлений — Флоренского и Лосева, — но этим дело не ограничивается. Некоторые последователи имяславцев, переселенных на Кавказ, создали в 1920–е гг. род секты, остатки которой до сих пор сохраняются; ее образовали люди малограмотные и некнижные. Еще одна тенденция заявила о себе в 1990–е гг. во Франции: здесь православное имяславие реинтерпретируется в духе иудейского культа Имени (от чего, впрочем, не был далек и Флоренский); об этом см.: С. С. Хоружий. Аналитический Словарь Исихастской Антропологии // Синергия. Проблемы аскетики и мистики Православия / Научный сб. под общ. ред. С. С. Хоружего. М. 1995. 100–101, прим. 154.

337

Помимо тех авторов, о которых будет сказано ниже, здесь следует назвать С. Н. Булгакова (о котором уже достаточно сказано) и А. Ф. Лосева (о котором говорить нет смысла по причине его слишком малой известности в русском зарубежье к 1950–м гг.).

338

См. выше, ч. II, гл. V, прим. xxiii. Указанная здесь глава, в которой автор так близко следует Лосскому и о. Флоровскому, является средоточием историко–богословской части настоящей книги (за ней остаются только экскурсы, а предшествующие 4 главы имеют более общий и подготовительный характер; только в V гл. автор подходит вплотную к изложению специфики учения св. Григория Паламы). Свое отношение к Лосскому и к о. Флоровскому о. Иоанн выразил печатно в предисловиях к их трудам (Introduction // V. Lossky. Vision de Dieu. (Bibliotheque orthodoxe) Neuchatel 1962. 7–9; Предисловие // Г. Флоровский. Пути русского богословия. Париж 19812; 19884. С. V–X), но нелегко удержаться, чтобы не процитировать еще и последнее его интервью: «Я являюсь абсолютно и почти безоговорочно учеником отца Георгия Флоровского…» (Православное свидетельство в современном мире // Прот. И. Мейендорф. Православие и современный мир. Минск 1995. 53).

339

См. ч. II, гл. V, прим. 2. Из множества посвященных ему некрологов укажем тот, в котором приводится библиография: E. Voordeckers. In memoriam. Basile Krivocheine (1900–1985) // Byzantion. 1986. 56. 5–15.

340

Мы не случайно обращаем внимание на такую черту, как устойчивость богословских убеждений. В XX в. она была крайне нехарактерна для тех православных богословов, которые пытались мыслить традиционно и, в то же время, поддерживали живой контакт с учеными и богословами Запада. Быть может, сопоставимый с вл. Василием пример — о. Думитру Станилоаэ. О. Георгий Флоровский (1893–1979) — яркий пример обратного: даже после преодоления «евразийского соблазна» (название его работы), вся его ученая и богословская деятельность — как бы внешнее проявление постоянной полемики с самим собой, преодоление следующих «соблазнов». В довоенный период в качестве главного объекта «преодоления» выступало соловьевство, а в послевоенный (особенно с 1960–х гг.) — экуменизм. О. Флоровский после своего выхода из Американской «Митрополии» (или, как она себя называет, Американской автокефальной церкви — где был о. Мейендорф) перешел в юрисдикцию Константинопольского патриархата, но своим последним принстонским студентам — «кoнвертам» советовал не следовать своему примеру, а идти либо в Русскую Зарубежную Церковь (в которой о. Георгий начинал свое служение еще в Югославии), либо к грекам–старостильникам. По благословению о. Георгия, один из его учеников принял Православие от иерархии Священного Синода Истинно–православных христиан Греции (возглавлявшегося архиеп. Афинским Авксентием), и в настоящее время является одним из старостильнических греческих епископов в Америке (Bishop Auxentius. The Old Calendar Greek Church. A Personal Testimony // Bishop Chrysostomos, Bishop Auxentius, Bishop Ambrose. The Old Calendar Orthodox Church of Greece. Etna, CA 19944. 83–88). Вся эта эволюция о. Флоровского только при поверхностном взгляде кажется проявлением непостоянства веры. Непостоянство у него было, но не в вере, а в выводах из нее. В его эволюции видна совершенно неуклонная последовательность, с которой он приходил к выводам, все более и более соответствующим его вере в Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Сложность его пути дает представление, скорее, о дистанции между православной верой в Церковь и тем представлением о Православии, которое имело хождение среди верующей интеллигенции. О богословии и биографии о. Флоровского см.: Георгий Флоровский: священнослужитель, богослов, философ / Общ. ред. Ю. П. Сенокосова. М. 1995; Ch. Kunkel. Totus Christus. Die Theologie Georges V. Florovskys. (Forschungen zur systematischen und okumenischen Theologie, 62) Gottingen 1991.

341

Ярким выразителем «парижского» духа был как раз непосредственный руководитель о. Иоанна в Свято–Сергиевском институте — архим. Киприан Керн. Но в исследовании о. Иоанна о св. Григории его влияние сводится к нескольким частностям. Разумеется, о. Иоанн ссылается на книгу Керна по антропологии св. Григория Паламы, но конкретных сведений заимствует оттуда очень мало (в самой этой книге их меньше, чем можно решить по названию). По–настоящему интересно влияние Керна сказалось в мариологическом экскурсе в последней главе, где о. Иоанн опирается на одну из его статей.

342

Вестник Русского Западно–Европейского патриаршего экзархата. 1960. N 33–34. 101–102 (здесь и ниже, говоря о непосредственных откликах на книгу, я использую материалы И. П. Медведева). Ср. выше, ч. II, гл. V — где модернизации больше всего — и примечания к этой главе, где приводятся некоторые из более поздних оценок о. Иоанна.

343

D. Staniloae. Viaoa oi Envaoatura sfuntlui Grigorie Palama. (Seria teologica, 10). Sibiu 1938.

344

См.: ч. II, гл. VI, прим. xii. На основе православного аскетического предания и с полным учетом святоотеческой догматики о. Думитру написан также учебник по предмету, который в наших духовных школах имеет неправославное название «нравственного богословия»: D. Stбniloae. Spiritualitatea ortodoxб ascetica уi mistica. Bucureуti 1992.

345

Его фамилия Hausherr призносилась именно так. Это известно как от людей, его лично знавших, так и из общих правил: франкофонные бельгийцы произносят свои германские фамилии по–французски.

346

Но не следует думать, будто о. Ириней отказывался от чисто западной иезуитской практики «духовных упражнений». Напротив, с его именем связана едва ли не первая попытка найти возможность ее сочетания с опытом исихазма (I. Hausherr. Les Exercises spirituels de Saint Ignace et la methode d’oraison hesychastique // Orientalia Christiana Periodica. 1954. 20. 7–26). Это, конечно же, выходит далеко за пределы, когда–то положенные преп. Никодимом Святогорцем, который извлек из аскетических сочинений Игнатия Лойолы едва ли не все, что может быть полезно для православных. В качестве новой работы на ту же тему см.: Ф. Руло. Святой Игнатий Лойола и восточная духовность // Символ. 1991. 26. 195–205.

347

В объемистую и без того библиографию почти не попали работы на славянских языках; см.: D. Stiernon. Bulletin sur le palamisme // Revue des etudes byzantines. 1972. 30. 231–341. Ср.: И. П. Медведев. Современная библиография исихастских споров в Византии XIV в. // Античная древность и средние века. Свердловск 1973. 10. 270–274. По современной библиографии см. заметку От издателей в начале книги.

348

G. Florovsky. St Gregory Palamas and the Tradition of the Fathers // The Greek Orthodox Theological Review. 1959–1960. 5. 119–131 (рус. пер.: прот. Г. Флоровский. Святой Григорий Палама и традиция Отцов // Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. 1996. N 2/3 (9/10). 107–116).

349

E. Candal. Un libro nuevo sobre Gregorio Palamas // Orientalia Christiana Periodica. 1960. 26. 418–428.

350

Stiernon. Bulletin sur le palamisme. 256.

351

1974. N 3, juillet–septembre. Перечислим статьи этого номера (они важны в силу своего программного характера): J. Ph. Houdret. Palamas et les Cappadociens; J. M. Garrigues. L’energie divine et la grace chez Maxime le Confesseur; J. S. Nadal. La critique par Akindynos de l’hermeneutique patristique de Palamas; M. J. Le Guillou. Lumiere et charite dans la doctrine palamite de la divinisation. В этой полемике о. Мейендорф не участвовал непосредственно, но в журнале его Свято–Владимирской семинарии появился ответ в виде статьи: G. Barrois. Palamism Revisited // St Vladimir’s Theological Quarterly. 1975. 19. 211–231 (и еще одной статьи — Яннараса). О позиции доминиканца о. Андре де Аллe см. ниже (на выход данного номера «Истины» он ответил статьей Orthodoxie et catholicisme…; см. выше, ч. II, гл. V, прим. v).

352

Ch. Journet. Palamisme et thomisme. А propos d’un livre rйcent // Revue thomiste. 1960. 60. 430–452. Ср. также рец. о. Л. Буйе, специалиста по восточнохристианской монашеской традиции (L. Bouyer // Contacts. 1960. 12. 160), который принял тезис о. Мейендорфа о «номинализме» Варлаама столь буквально, что вообще не увидел противоречия между паламизмом и томизмом.

353

A. Wenger. Le Cardinal Jean Villot (1905–1979): secretaire d’Etat de trois papes. Paris 1989. 112; цит. по: J. Lison. L’Esprit repandu. La pneumatologie de Gregoire Palamas. (Patrimoines. Orthodoxie) Paris 1994. 10–11, n. 15.

354

О нем см.: J. Lison. Andre de Halleux (1929–1994). In memoriam // Revue des sciences religieuses. 1994. 68. 403–408 (некролог написан учеником, который под руководством о. де Алл? изучал богословие св. Григория Паламы). Незадолго до смерти все его работы, прямо или косвенно связанные с паламитской тематикой (за исключением кратких рецензий) были собраны в сб.: A. de Halleux. Patrologie et ?cumenisme. Recueil d’etudes. (Bibliotheca Ephemeridum Theologicarum Lovaniensium, 93) Louvain 1990. 887 p. См. особо VI раздел: Le Palamisme (p. 769–856), но также и др. работы (ср.: ч. II, гл. V, прим. vi).

355

A. de Halleux. Palamisme et Scolastique // Revue theologique de Louvain. 1973. 4. 409–442 [репринт: Idem. Patrologie et ?cumenisme… 782–815]. Помещая «персонализм» (но, скорее, в смысле Лосского, а не о. Мейендорфа) в ряд важнейших отличий между западной и восточной традициями, о. де Алл? исходит из законности, в принципе, как «персоналистского», так и «эссенциалистского» подходов (см. подробнее ч. II, гл. V, прим. vi). Это было сказано в противовес персоналистскому «экстремизму» о. Мейендорфа (свойственного ему до сер. 1970–х гг.), но прозвучало еще и в противовес сформулированной в это же самое время противоположной крайней позиции авторов «Истины» (возводившей триадологию блаж. Августина в ранг абсолютной истины); см. выше, прим. 41.

356

J. S. Romanides. Notes on the Palamite Controversy and Related Topics // The Greek Orthodox Theological Review. 1960–1961. 6. 186–205; 1963–1964. 9. 225–270. В настоящей книге о. Мейендорф весьма благожелательно ссылается на первую монографию Романидиса, принесшую ему известность (ч. II, гл. I, прим. 44). К сожалению, мы здесь не можем коснуться, за ее для нас недоступностью, его книги {Agio» Grhgovrio» Palama'" ( jAqh'nai 1975), вышедшей в один год и в pendant к его нашумевшей Rwmh/osuvnh–Rwmaniva–Rouvmelh (Qess. 1975). Во всяком случае, ясно, что после того, как о. Романидис пришел к своей национально–политическо–церковной идее Rwmh/osuvnh, или Rwmaiwsuvnh, как особой общности, которая является единственной хранительницей православной веры, противостоящей «франкизму» (миру варваров–франков с его учителем — богословом–еретиком (!) Августином), еретическому искони, — в главныебогословы первой пришлось идти св. Григорию Паламе. Этот аспект националистического «паламизма» о. Романидиса усваивается с одинаковым успехом в среде как экуменистов, так и традиционалистов, вплоть до некоторых старостильников. В последующие годы о. Романидис от отвращения к Западу дошел до предосудительной любви к Востоку: он стал одним из главных авторов унии с монофизитами, подписанной (в том числе, лично им) в Шамбези (Швейцария) в 1990 г. — Быста же друга… в той день (Лк. 23, 12) филетизм и экуменизм.

357

Это уже третий ученик о. Георгия Флоровского, упомянутый на малом протяжении этого послесловия. Среди его учеников оказываются сегодняшние иерархи от старостильнического епископа до титулярного митроп. Пергамского Иоанна Зизиуласа — столпа «неоправославного» модернизма. Есть ли все–таки что–то общее между учениками о. Георгия — если даже не все они состоят друг с другом в евхаристическом общении? Чуть ниже мы постараемся определить ту точку, после которой их пути разошлись.

358

М. Я. Сюзюмов // Византийский временник. 1963. 23. 262–268. Книга рассмотрена подробно и с увлечением. Помимо «тенденции» — подыскать для всего объяснение с точки зрения классовой борьбы, — рецензент последовательно проводит ту мысль, что в условиях Византии гуманисты не должны были капитулировать перед исихастами (и тем паче переходить в латинство — тут, кстати, и о. Мейендорфу попадает за его реверансы в латинскую сторону), а поднимать народ против турок. Исихастам достается за «идеологию капитулянтства» перед турками (с. 265). У Сюзюмова узнаются аргументы антипаламитов («…Победа Паламы… — всё это привело к тому, что самоубийственные в политическом отношении идеи фанатического исихазма стали господствующими в византийском обществе» (с. 262)), и его рецензия написана, скорее, с позиций антипаламитски понятого византийского патриотизма, нежели марксизма. Ему жалко византийского государства, а не бедных: «Мрачная фигура Паламы тесно связана с той трагической катастрофой, которая постигла византийское общество после торжества идеологической доктрины, выдвинутой этим византийским схоластом. Григорий Палама — идеолог и проповедник мистики, глава той части монахов–фанатиков, которые назывались ‘безмолвниками’ (исихастами)…» (с. 262). В отличие от большинства неправославных критиков о. Мейендорфа, Сюзюмов принимает как очевидное его деление на «гуманистов» и «исихастов». Подобно Мейендорфу, Сюзюмов — не только историк, но и участник спора, который для него не потерял актуальности. Видимо, оба ощущали Византию своей родиной. Поэтому выглядит закономерным, что автор удостаивается всех возможных в подобной ситуации похвал: «Несмотря на то, что книга Мейендорфа реакционна с начала до конца, несмотря на то, что мы не найдем в ней научного анализа мировоззрения Паламы, тем не менее, это исследование вместе с большими трудами Мейендорфа по изданию сочинений Паламы представляет значительный интерес» (с. 268). Надо сказать, что Сюзюмов был очень крупным византинистом дореволюционной выучки, и его антипаламизм, вероятно, имел ту же основу, что и у Ф. И. Успенского (интеллигентское неприятие монашества и «мистицизма»).

359

Как рассказывает сам Игорь Павлович, книга эта сыграла совершенно особую роль в его научной судьбе: именно с нею (буквально «под мышкой») он вошел в византиноведение, причем, начало этого пути оказалось достаточно драматичным. Ему, тогда (в 1961 г.) студенту исторического факультета Уральского университета (Свердловск), работавшему над дипломным сочинением по истории исихастских споров в Византии XIV в., была дана для прочтения сия книга его научным руководителем проф. М. Я. Сюзюмовым. Благоговейно приняв ее в свои руки, студент Медведев тут же потерял ее (оставил по рассеянности в городском транспорте). Казалось, что на еще не начавшейся карьере византиниста вполне можно было ставить крест. Трагедии, впрочем (не без помощи Божией и друзей–журналистов, «эзоповым языком» — дабы не узнал профессор! — широко оповестивших о потере) не произошло: через два исполненных тоскливого ожидания месяца, когда скрывать «следы преступления» от профессора, казалось, было уже невозможно, книгу принес по указанному в газетах адресу… рабочий Уралмаша. Книга, таким образом, была не только прочитана, но и почти полностью переведена (о качестве этого студенческого перевода И. П. отзывается не без юмора). Об этой истории знал и сам автор книги, с которым И. П. связывали многолетние дружеские отношения. Работу над настоящим изданием И. П. Медведев воспринял как своего рода «послушание», как личную дань памяти о. Иоанна Мейендорфа. Его отношение вполне разделяет и автор этих строк, который имел драгоценную возможность в течение более чем 4 лет обсуждать с о. Иоанном многочисленные проблемы, прямо или косвенно связанные с темой этой книги.

360

В связи с настоящей книгой из них наиболее важны указанные в прим. ix к гл. I ч. I, а также: И. П. Медведев. Мистра. Очерк истории и культуры поздневизантийского периода. Ленинград 1973; I. P. Medvedev. Tendances vers une Renaissance dans la culture byzantine tardive // Byzantiaka. 1984. 4. 113–136. И. П. Медведев. Очерки византийской дипломатики (частноправовой акт). Ленинград 1988. Первое изд. его книги «Византийский гуманизм XIV–XV веков» появилось в 1976 г. В 1997 г. должно выйти 2–е изд., существенно переработанное. Некоторые другие работы, представляющие интерес по частным вопросам, указывались в наших примечаниях выше. Полная библиография трудов находится в печати в: Византинороссика. 1996 [1997]. 2.

361

Все основные работы учтены выше в примечаниях; см. ч. I, гл. I, прим. 34, 35 и vii.

362

В частности, в Москве заказанный Патриархией перевод выполнял В. М. Живов — ныне известный славист, но также и очень хороший патролог, хотя и мало печатающийся (ср.: ч. II, гл. VI, прим. xvii).

363

Позднее, с середины 1980–х гг., в изданиях Московской Патриархии появляются некоторые оригинальные (т. е. не переводы и не пересказы «с иностранного») публикации по истории исихазма. Но обычно они принадлежали авторам, работавшим вне стен официальных учреждений МП. Единственное исключение — сочинения И. Экономцева, впрочем, начинавшего свою карьеру в качестве светского византиниста. Тому, кто заинтересуется их богословским содержанием, можно рекомендовать обратиться сразу к первоисточнику — Н. А. Бердяеву, где те же самые идеи изложены гораздо талантливее и без неуместных ссылок на Мейендорфа и Паламу.

364

О качестве этого перевода дают некоторое представление те примеры, которые мы иногда приводили выше (в ч. II). Из них видно, что переводчик подчас минует очень трудные места, даже не замечая их трудности, но подчас спотыкается на самых простых. Его перевод можно рекомендовать для первоначального ознакомления с содержанием Триад; при этом нужно учитывать, что пользоваться таким переводом нужно примерно так же, как машинным: перевод сделан талантливо и при хорошем знании языка — но почти без всякого понимания содержания и без редактирования специалистом. Привнесенные переводчиком комментарии представляют собой смесь пересказа случайно попавшихся ему чужих научных трудов с собственными фантазиями о Православии. Подобное изучение исихазма продолжается и сейчас, чему пример — упомянутый выше сб. «Синергия» (прим. 26). В богословском отношении это литература на любителя, а в научном — безнадежно.

365

Почти все они вошли в его том Variorum reprints (ByzHes) и были приведены нами в своем месте. Из не упоминавшихся до сих пор работ отметим те, которые важны для понимания общего климата эпохи: J. Meyendorff. Society and Culture in the Fourteenth Century: Religious Problems // Actes du XIVe Congres International des Etudes Byzantines. Bucarest, 6–12 sept. 1971. Bucarest 1974. I. 111–124 [репринт: ByzHes, VIII]; Idem. Spiritual Trends in Byzantium in the Late Thirteenth and Early Fourteenth Centuries // Art et societe a Byzance sous les Paleologues. Actes du Colloque organise par l’Association Internationale des Etudes Byzantines. Venice 1971. 53–71 [переизд. в: Kariye Djami / P. Underwood. Vol. 4. (Bollingen Series, 70). Princeton 1975. 93–106]. Ср. также: И. Ф. Мейендорф. О византийском исихазме и его роли в культурном и историческом развитии Восточной Европы в XIV в. // Институт Русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1974. 29. 291–305. Более подробно см. в библиографиях трудов о. Иоанна (обе далеки от полноты и дополняются как друг за счет друга, так и аппаратом настоящего издания): Г. М. Прохоров. Памяти о. Иоанна Мейендорфа: 17.02.1926–22.07.1992 // Византинороссика. 1995. 1. С. X–XX, особ. XV–XX; [С. С. Хоружий]. Библиография трудов о. Иоанна Мейендорфа // Синергия… 33–41.

366

См. выше, ч. II, гл. I, прим. IV. Книгу составили статьи автора за 10 лет (1963–1973).

367

Важнейшие главы монографии вышли также по–французски в виде статей: Hierom. Amphilochios (Radovitch). Le Mystere de la Sainte Trinite selon Saint Gregoire Palamas // Вестник Русского Западно–Европейского патриаршего экзархата. 1975. N 91–92. 159–170; Idem (archimandrite). ‘Le Filioque’ et l’energie incree de la Sainte Trinite selon la doctrine de Saint Gregoire Palamas // Ibid. N 89–90. 11–44.

368

Все эти работы указывались выше, каждая в своем месте. Здесь же назовем дополнительно: Г. М. Прохоров. Исихазм и общественная мысль в Восточной Европе в XIV веке // Институт Русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1968. 23. 86–108; Он же. Келейная исихастская литература (Иоанн Лествичник, авва Дорофей, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов) в библиотеке Свято–Троицкой Сергиевой Лавры с XIV по XVII в. // Там же. 1974. 28. 317–324.

369

Здесь нет возможности дать подробное обозрение этой обширной области, лишь малая часть которой отразилась в наших примечаниях. Ограничимся ключевыми публикациями, где содержится дальнейшая библиография: К. Иванова–Константинова. Някои моменти на българовизантийските литературни връзки през XIV в. (Исихазмът и неговото проникване в България) // Старобългарска литература. 1971. 1. 209–242; О кнезу Лазару. Научни скуп у Крушевцу 1971. Београд 1975; Търновска книжна школа. Т. 4. Културното развитие на българската държава (краят XII–XIV век). София 1985; I. Marcevski. Terms from Hesychast Texts in Middle Bulgarian Translations. Demonstrated by examples from works of Gregory Palamas // Byzantinoslavica. 1990. 51. 208–215; K. Ivanova, P. Matejic. An Unknown Work of St. Romil of Vidin (Ravanica). (Preliminary Remarks) // Palaeobulgarica. 1993. 17. N 4. 3–15 (с библиограф. по преп. Ромилу — одному из ближайших учеников преп. Григория Синаита в Болгарии).

370

В этот период он обращается вновь к теме Софии в искусстве Палеологовского времени (см. выше, ч. II, гл. V, прим. 109), а также к истории Флорентийского собора (см.: ч. I, гл. VI, прим. v). Пишет также статьи для справочных изданий.

371

Позволим себе и мы небольшое замечание о «номинализме». Р. Синкевич убедительно продемонстрировал, что Варлааму не был свойственен номинализм в настоящем смысле слова: мнение о том, что «…за исключением первых сущностей [по Аристотелю, т. е. индивидуальных бытий, или ипостасей] не может быть никакого другого бытия (…o{ti tw'n prwvtwn oujsiw'n ajnairoumevnwn ajduvnaton tw'n a[llwn tiv ei\nai)» приводится им в качестве одной из неприемлемых альтернатив (R. E. Sinkewicz. The Solutions Addressed to George Lapithes by Barlaam the Calabrian and their Philosophical Context // Mediaeval Studies. 1981. 43. 151–217, особ. 209.8–9, ср. 167). Вместо этого Варлаам учил о двух родах универсалий: существующих врожденно в нашей душе (это соответствует «номинализму» и было замечено о. Мейендорфом) и существующих в Боге, которым первые соответствуют, но не вполне. (Отсюда невозможность достоверного доказательства в богословии). Универсалии в Боге суть «идеи», творящие конкретное бытие. Но тут Варлаам, хотя и прямо ориентируясь на Платона (и еще более прямо, как показывает Синкевич, на Прокла), вносит существенную коррективу по отношению к языческому платонизму: «идеи» не составляют у него никакого отдельного бытия от Бога, а принадлежат непосредственно Божественному Уму. Таким образом, непосредственно всепроницающий и творящий Божественный Ум, или по–просту Бог, становится универсалиями (ср. анализ Синкевича: Ibid. 167, 171–172). A priori сомнительно, чтобы Варлаам мог изобрести все это построение, хотя до сих пор ближе Прокла никаких параллелей указано не было. Следовало бы произвести поиски в поздней Византии. Из уже введенного в научный оборот материала обращает на себя внимание видимый «номинализм» Евстратия Никейского, отмеченный в его антимонофизитской аргументации (P. Joannou. Der Nominalismus und die menschliche Psychologie Christi // Byzantinische Zeitschrift. 1954. 47. 369–378; в качестве обобщающей монографии о Евстратии Никейском см.: Q. N. Zhsh. Nikh'ta Sei?dou, Lovgo» kataV Eujstrativou Nikaiva». ( jAristotelei'on Panepisthvmion Qessalonivkh». jEpisthmonikhV jEpethriV» Qeologikh'" Scolh'". T. 19. Paravrthma 21). Qess. 1976). Знаменитая ересь Евстратия, за которую он был осужден в 1117 г. (будто человечество Христа «рабски служит» Его божеству), также могла бы проистекать из подобного «номинализма»: как мы достоверно знаем об учении Евстратия, реальное человеческое бытие Христа он считал бытием индивидуума; если бы он при этом, подобно Варлааму, не отрицал вообще реальность «второй сущности», а усваивал ее непосредственно Богу, то из этого следовало бы, что обожение человечества Христа принципиально не отличается от соединения Бога со всякой тварью, и следовательно, оно должно воздавать рабское поклонение Его божеству. Наша гипотеза тем более вероятна, что Евстратий был учеником Итала, а Итал — Пселла. Богословские произведения обоих этих авторов (Иоанн Итал. Сочинения / Греч. текст с вариантами и примечаниями публикуется по материалам Гр. Ф. Церетели. Ред. и предисл. Н. И. Кечакмадзе. Тбилиси 1966; Michaelis Pselli Theologica / P. Gautier. (Bibliotheca scriptorum graecorum et romanorum Teubneriana) Leipzig 1989. I), практически, не изучались, при поверхностном же знакомстве они показались нам многообещающими. Наше предположение кажется нам особенно вероятным еще и потому, что в ранней Византии, учение, подобное Варлаамову (по крайней мере, подобное в том отношении, что это был тоже «номинализм» на почве платонизма — оригенизма), вполне надежно просматривается — у патр. Константинопольского Евтихия (и то же самое или близкое в одной из севирианских сект — у Иоанна Филопона; см. выше, ч. II, гл. II, прим. iii).

372

PraktikaV qeologikou' sunedrivou eij» timhVn kaiV mnhvmhn tou' ejn aJgivoi» patroV» hJmw'n Grhgorivou ajrciepiskovpou Qessalonivkh» tou' Palama' / Pronoiva/ tou Panagiwtavtou mhtropolivtou Qessalonivkh» k. k. Pantelehvmono» B*. Qess. 1986.

373

J. Meyendorff. ToV {Agio Pneu''ma sthV Qeologiva tou' JAg. Grhgorivou tou' Palama' // Aujtovqi. 137–153.

374

Ряд статей по различиям в философско–гносеологическом подходе к богословию между паламитами и антипаламитами, с итоговой монографией по этому вопросу (содержащей множество конкретных наблюдений и подробную библиографию по каждому автору): G. Podskalsky. Theologie und Philosophie in Byzanz: Der Streit um die theologische Methodik in der spatbyzantinischer Geistgeschichte (14./15. Jh.). (Byzantinisches Archiv, 15). Munchen 1977; Idem. Orthodoxie und westliche Theologie // Jahrbuch der Osterreichischen Byzantinistik. 1981. 31/2. 513–527; 1982. 32/1. 293–301; Idem. Die griechisch–byzantinische Theologie und ihre Methode // Theologie und Philosophie. 1983. 58. 71–87. Но, пожалуй, гораздо больше для понимания поздневизантийского исихазма дает его книга о более позднем периоде: Podskalsky. Griechische Theologie… (ср. рец. В. М. Лурье // Византийский временник. 1992. 53. 182–185); содержащиеся в ней наблюдения по исихазму подытожены в статье: G. Podskalsky. I teologi greco–cattolici e greco–ortodossi della Turcocrazia (XV–XVIII sec.) et l’esicasmo palamitico // Amore del bello… 121–134).

375

С большой любовью он пишет о преп. Никодиме Святогорце в своей книге о греческом богословии периода туркократии; всего через 4 года выйдет книга «православного» Х. Яннараса (см. выше, прим. 8), в которой на этого же святого будет возведена всевозможная хула. Поневоле задумываешься, кто к Православию ближе…

376

Lison. L’Esprit repandu… (Ср. также развернутое авторское резюме: J. Lison. L’Esprit de la Pentecote selon Gregoire Palamas // L’Eglise canadienne. 1994. 27. 179–182). Кроме монографии, вышли рецензии и следующие статьи: J. Lison. L’energie des trois hypostases divines selon Gregoire Palamas // Science et Esprit. 1992. 44. 67–77; La divinisation selon Gregoire Palamas. Un sommet de la theologie orthodoxe // Irenikon. 1994. 67. 59–70. Все эти работы написаны еще при жизни о. А. де Аллё.

377

Ч. II, гл. VI, прим. xi, xii. Ср. также: ч. II, гл. II, прим. ii.

378

Lison. La divinisation selon Gregoire Palamas… 59. В этом месте поясняется, что для Востока значение св. Григория более–менее аналогично значению Фомы Аквинского для Запада. В предисловии к монографии о. Лисона, написанного другим доминиканцем, Григорий Палама сопоставляется с Фомой Аквинским в том смысле, что оба не являются такими абсолютными общецерковными авторитетами, как Афанасий, Василий, оба Григория, Златоуст и Ефрем (J. M. R. Tillard. Preface // Lison. L’Esprit repandu… V–XII, особ. VI). Это предисловие принадлежит одному из основных идеологов современного католического экумензима и творцов «Баламандского документа» (1993 г.; признание православными и римо–католиками друг друга в качестве церквей, одинаково обладающих всей полнотой благодати, — и это помимо всякого богословского диалога; см. выше, ч. II, гл. VI, прим. 2); оно содержит собственный взгляд на паламизм (едва ли не всецело почерпнутый из вторичных источников и, скорее, самых доступных, нежели самых надежных), который интересен сам по себе как образец того, что сегодня знают о паламизме в католическом мире те, кто не изучают его профессионально, но интересуются по долгу службы.

379

Рец. M. — H. Congourdeau // Revue des etudes byzantines. 1995. 53. 371–372, особ. 371. Здесь же выражена надежда на появление новой аргументации после издания Акиндина о. Надалем. Подобную же надежду мне доводилось слышать и от других западных коллег.

380

Анонимная рец. в: La Lumiere du Thabor. 1996. N 47–48. 161–164, особ. 163 (международный богословский журнал «Свет Фавора» издается парижским православным Братством св. Григория Паламы, находящимся в юрисдикции Свящ. Синода Истинно–православных христиан Греции, возглавлявшегося преосв. архиеп. Афинским Авксентием; братство было основано выдающимся подвижником и исихастом, к прославлению которого сейчас собираются материалы, — архим. Амвросием Fontrier (1917–1992)). В рецензии, кроме того, высказан справедливый упрек в непонимании автором учения св. Григория Паламы в той части, которая относится, по терминологии автора, к «горизонтальному» измерению действия благодати — т. е. екклисиологическому. Ср.: «Что же касается ‘горизонтального’ распространения благодати, то приходится констатировать, что ей почти не отводится места у нашего автора [св. Григория Паламы]. Он придает значение, главным образом, восхождению личностей к чистой молитве и, следовательно, индивидуальной концепции спасения… Упор на опыт, на значение духовных отцов, ‘харизматическая’ тенденция нашего автора — все это ставит нас в преимущественно ‘вертикальные’ отношения с Богом» (Lison. L’Esprit repandu… 269). Но для вывода в такой области требовалось бы рассмотреть учения св. Григория о Теле Христовом во всех его аспектах (христологическом, екклисиологическом и евхаристическом, сотириологическом), с преимущественным вниманиям к таким произведениям, как Против Акиндина и Против Григоры. Но это даже не входило в задачу автора. Поэтому мы бы посчитали этот вывод о. Лисона слишком поспешным. Специфика православного понимания Церкви как Тела Христова была обозначена в работах одного из крупнейших католических богословов и патрологов (и доминиканца, как и о. Лисон) — о. Ива Конгара, и быть может, никто лучше о. Лисона не подготовлен к тому, чтобы применить этот же подход к поздневизантийскому богословию (ср. особ.: Y. M. — J. Congar. Dogme christologique et Ecclesiologie. Verite et limites d’un pallele // Das Konzil von Chalzedon. Geschichte und Gegenwart / A. Grillmeier, H. Bacht. III. Wurzburg 1954. 239–368).

381

Когда о. Мейендорфа спрашивали о его отношении к экуменизму, он неизменно отвечал, что считает его хорошим делом лишь постольку, поскольку в нем происходит свидетельствование о Православии. Против этого никто бы не возражал, если бы деятели экуменизма сами бы всегда действовали в согласии со Священным Преданием. Здесь–то — в вопросе о «согласии» — и возникает главный спор…

382

Ср. выше, раздел «Исихазм XVII–XIX вв. и наследие св. Григория Паламы», где почти весь материал — из неучтенного у о. Флоровского.

383

Чтобы не умножать ссылок на святоотеческие высказывания, сошлюсь только на авторитетный и также святоотеческий современный учебник: Архим. Jустин Попови? . Догматика Православне Цркве. К? . I. Београд 19802. 31–32; ср. там же. К? . III. Београд 1978. 459–546 (раздел «Церковь — богочеловеческое Предание»).

384

«Всеправославный» собор в составе десятка архиереев принял программу радикальных церковных реформ, которая не смогла быть осуществлена вполне из–за большого сопротивления верующих; первым (и осуществившимся) ее требованием был переход на папский календарь. В России, однако, именно эту программу с гораздо большей полнотой осуществили обновленцы. Поэтому было бы очень близоруко объяснять признание и полное евхаристическое общение Константинополя с обновленцами одной политической корыстью.

385

Интронизационное Окружное послание А. Спиру (1949 г.), опублик. 20.03.1949 в газете ??Crovno». Цит. по: V. Moss. The Orthodox Church on the Crossroads. 1917–1972. (готовится к печати в рус. пер.).

386

О. Клеман. Беседы с Патриархом Афинагором / Пер. с фр. В. Зелинского. Брюссель1993. 209.

387

E. Bickerman. Daniel or The Fulfilled Prophecy // Idem. Four Strange Books of the Bible. Jonah / Daniel / Koheleth / Esther. NY 19842. 51–137, особ. 91 (1–е изд. в 1967).

388

Цит. по: Moss. The Orthodox Church… Житие святого митрополита Флоринского полностью еще не написано, и пока можно обращаться к краткому житию, составленному монахом (ныне епископом) Амвросием, в кн.: Bishop Chrysostomos, Bishop Auxentius, Bishop Ambrose. The Old Calendar Orthodox Church of Greece.

389

О нем: Иером. Серафим (Роуз), игум. Герман (Подмошенский). Блаженный Иоанн Чудотворец. Предварительные сведения о жизни и чудесах архиепископа Иоанна (Максимовича) / Пер. с англ. (Подвижники благочестия XX века) М. 1993.

390

Прот. И. Мейендорф. Православие и современный мир. 54.

391

К. Н. Леонтьев. Записки отшельника. Славянофильство теории и славянофильство жизни // К. Н. Леонтьев. Избранное / Сост., вступ. ст. И. Н. Смирнова. М. 1993.297 (курсив автора).

Еще от автора Иоанн Феофилович Мейендорф

Иоанн Мейендорф

Иисус Христос в восточном православном предании

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Иоанн Мейендорф

Брак в православии

Иоанн Мейендорф

Введение в святоотеческое богословие

Данная книга представляет собой конспект курса лекций по патристике основан на студенческих записях лекций, прочитанных в Свято-Владимирской Духовной Академии (Нью-Йорк) в 1979-81 гг. Предложенный курс не претендует на всеобъемлющий охват относящегося к предмету материала. Скорее цель его заключалась в том, чтобы определить историческую обстановку, основные направления богословской мысли и главные вопросы, нуждающиеся в объяснении и обсуждении.

Иоанн Мейендорф

Единство Империи и разделения христиан

Иоанн Мейендорф

Православие и современный мир

Иоанн Мейендорф

Живое предание