«За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» — на этот вопрос Иисуса ученикам на пути в Кесарию Филиппову Петр ответил: «Ты Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16,13–16). Однако ответ Петра понимался различно и не предотвратил позднейших расколов.
И действительно, споры о Лице Иисуса Христа, которые продолжались в течение первых веков христианской истории, не носили отвлеченного, академического характера. Ведь слова и деяния Иисуса имеют различную значимость и различную силу в зависимости от того, исходят ли они от обыкновенного человека или от Второго Лица Божественной Троицы, рассматриваются ли они как простой эпизод человеческой истории или же как уникальные слова и дела Самого Господина Истории. Вопрос этот имеет громадное значение и для понимания того, Кто есть Бог Сам по Себе, открывается ли Он нам как бесстрастный Управитель мира, где добро и зло, радость и горе, жизнь и смерть представляют собой неизменные пары противоположностей, или, напротив, мы верим, что Он, восприняв условия человеческого существования, сделал их «своими собственными», был распят, как злодей, при Понтийском Пилате и воскрес в третий день, победив тем самым зло и смерть. Спасает ли Бог человека лишь передавая с небес Свои распоряжения, как Судья и Повелитель, или по Своей любви к человеку отождествляет Себя с ним и открывается нам как «живая любовь»? Споры о Лице Иисуса Христа породили различные подходы. Но может ли этот спор быть разрешен простой ссылкой на исторические данные? Конечно, нет, ибо исторические свидетельства об Иисусе не только «составляют» историю, но и призывают преобразить историю, освободить человека от категорий и условий падшего мира. Их подлинное содержание и значение невозможно свести лишь к «историческим фактам», рассматриваемым с позиции «беспристрастного наблюдателя». Даже ближайшие ученики Иисуса поняли смысл Его служения только после того, как Дух научил их «всему».
Несомненно, знание Христа основано на опыте очевидцев. Но христианское Предание доверяет их свидетельствам только потому, что Святой Дух сделал их апостолами: именно Он научил их «всему» и сообщил им способность постигать истинное значение исторических событий, участниками которых они являлись. Свидетельства апостолов вовсе и не претендуют на тот род непогрешимости, в котором им отказывает рационалистическая критика. Вопрос не ставится так, что письменные свидетельства Марка, Луки или Матфея, взятые по отдельности или в их традиционной общей противопоставленности богословскому подходу Иоанна, содержат представление о Христе, предлагаемое нам Церковью как истинное. Скорее, наоборот, Новый Завет как единое целое соответствует представлению Церкви, имеющей сонм свидетелей и друг друга дополняющих богословов, признанных таковыми в соответствии с единым критерием Духа Святого, живущего в Церкви. Историко–критический подход может и должен применяться при исследовании апостольских свидетельств, однако необходимо принимать во внимание не только взгляды каждого из авторов новозаветных книг в отдельности, но целостное видение Нового Завета, который есть собрание взаимодополняющих свидетельств. Более того, новозаветное благовестие не может быть отделено от способов, какими оно провозглашалось в различные исторические эпохи и в контексте различных культур. Чтобы Новый Завет был понятен грекам, недостаточно было написать его на греческом языке: проповедникам приходилось пользоваться теми категориями, которые были привычны для их слушателей.
Настоящий труд представляет собой попытку показать, что церковное Предание в своих христологических определениях полностью соответствует Новому Завету.
Это возможно в силу того, что Предание есть непрерывная последовательность не только идей, но и опыта. Оно предполагает не только интеллектуальную согласованность, но и живое общение на путях постижения истины. Таким образом, постигаемая истина есть истина не о некоторых объектах, поскольку Сам Бог не есть объект, познаваемый посредством чувств или разума, — но о Боге и человеке. И в самом деле, для греческих отцов «теология» неотделима от антропологии.
По моему глубокому убеждению, византийская христологическая мысль, не имеющая ничего общего с тайно монофизитской, эллинизированной формой христианства, как иногда ее воспринимают, в действительности способна удовлетворить основным требованиям современного богословского поиска, выдвигаемым новой теологией. В то время, когда христианское богословие осознает, что для понимания назначения человека и его спасения старая западная концепция сверхъестественного является недостаточной, когда идея противопоставления природы и благодати все более и более ставится под сомнение, исключительно важно, дабы не свернуть на опасные пути секуляризованного христианства, вновь открыть для себя понятие, на котором основано все восточное святоотеческое учение о спасении. Человек только тогда является воистину человеком, когда участвует в Божественной жизни. Однако участие это — не сверхъестественный дар, но самая сущность человеческой природы.
