Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров - [218]

И другого не терял из виду Смит того обстоятельства, что экономические явления и отношения характеризуют лишь одну сторону комплексной социальной действительности — сторону, которую мы вынуждены искусственно выделять как отдельный объект исследования. Совершая подобное выделение и изучение, Смит на каком-то этапе исследования всегда возвращал свой объект в присущую ему среду правовых и политических институтов, получая от этого добавочное экономическое знание. Так что Смит был не только предтечей Исторической школы, но и первым институционалистом в экономической науке.

Чем не был Смит, так это первым маржиналистом. Тут бесспорен приоритет Тюрго. Идеи убывающей полезности и цены как равновесия предельных полезностей у Тюрго можно увидеть без особого труда. Намного опередившие свое время, идеи эти не были замечены еще несколькими поколениями.

Тем временем наука входила в свою классическую фазу. В этот период наметились две тенденции. Во-первых, расчленение единой прежде теории на ряд самостоятельных проблем. Связи между ними признавались, но рассматривать их стало возможным по отдельности. Во-вторых, постепенное удаление теории от почвы реалий в заоблачные выси абстракции. Обе тенденции видны у Рикардо, и обе же они явились платой за возможность дальнейшего развития науки. Первая из них обозначила процесс специализации внутри единой прежде науки. Вторая стала залогом получения в дальнейшем более строгих понятий и доказательств.

В то же самое время обнаружилось еще одно качество экономической науки: в ней появились различные направления, оспаривавшие друг у друга право на истину. "Классический" пример тому — полемика между Мальтусом и Рикардо.

Научный метод и получаемое знание стали еще более абстрактными при поколении тех, кого мы называем теперь неоклассиками. Движение в указанном направлении продолжалось, несмотря на ряд серьезных "бунтов" — таких, как появление Исторической школы в Германии и протест институционализма в США. Первый из этих мятежей против строгой науки принес обильные плоды описательного свойства, однако закончился неудачей в плане научной методологии. Второй оказался гораздо счастливее не только в отношении своей собственной судьбы, но и для экономической науки в целом.

Вершины абстракции экономическая наука достигла, пожалуй, в лице макроэкономики. Крах традиционного кейнсианства имел одним из последствий появление тенденции к синтезу микроэкономического анализа с институциональным. Наиболее выдающиеся примеры тому — творчество ф. Хайека, о котором мы говорили, и Г. Мюрдаля, о котором мы вынуждены были лишь упомянуть.

Многое из того, что должно было бы войти в нашу книгу, в ней, к сожалению, не поместилось. Даже главы о Смите и Марксе остались неполными. Не пришлось поговорить о линейном программировании, теории игр и модели В.В. Леонтьева, без которых современную экономическую науку трудно представить. И конечно, в книге не хватает обзора развития экономической мысли в России со времен Петра I и до наших дней. Остается лишь надеяться, что те Силы, от которых сие зависит, позволят в будущем как-то исправить указанные (и не указанные) недостатки.

Экономическая наука сегодня — это пышный букет различных направлений. Хотя и с известной долей условности, их можно объединить в две группы. Одна проявляет заметный крен в сторону экономической деятельности государства. Другая делает акцент на индивидуальную экономическую свободу. На двух этих крыльях наша наука, по-видимому, и влетит в XXI в.

Трудно сказать сегодня, возможен ли синтез двух указанных подходов на основе компромисса. Слишком полярны оба. Здесь, пожалуй, уместны еще несколько замечаний.

Нет никаких сомнений, что в современных условиях никакая экономическая система не может обойтись без серьезного государственного вмешательства. И даже Хайек этого не требовал. Давно прошли времена, когда для создания предприятия довольно было иметь деньги и рабочую силу, когда, например, плавку чугуна можно было устроить у себя в сарае за огородом. Нынешнее производство — это прежде всего дорогостоящее специализированное оборудование, а также весьма квалифицированный и специально обученный персонал. Разделение труда в наше время дошло до того, что есть целью заводы, которые выпускают только приводные ремни для сельхозтехники или только подшипники. Два стоящих рядом химических завода могут быть не в состоянии освоить продукцию друг друга из-за специализации оборудования на каждом из них.

Все это означает качественное изменение условий по сравнению с временами Адама Смита. Тогда естественным явлением была свободная конкуренция, а всякая монополия требовала государственной охраны. Сегодня естественным явлением оказывается монополия, а обеспечение конкуренции требует государственного вмешательства (антимонопольная политика). Да ведь и традиционные функции государства, о которых писал Смит, тоже остаются.

Однако говоря о государстве как о действующем лице экономической системы, мы нередко наделяем это лицо свойствами некоего супермозга из фантастических фильмов. Мы фетишизируем государство, забывая две вещи. Одна — это то, что любой государственный орган состоит из людей. Люди те, в общем, по своим данным редко превосходят нас по уму и еще реже — по порядочности. Зато они превосходят нас по своему положению, которое дает им в руки информацию и ресурсы, недоступные для нас с вами. Обладание информацией и возможностью распределять ресурсы обеспечивает реальную власть. И люди, занимающие соответствующее положение, всегда будут стараться оставить за собой то и другое в максимально возможной степени. Чего бы мы ни ждали от них, с какой бы целью ни создавался тот или иной орган государства, эти люди склонны прежде всего решать собственные проблемы и использовать этот орган для достижения своих целей.