Введение в философию - [64]

Антропоморфический теизм, с которого мы начнем изложение, опирается приблизительно на следующее доказательство; его называют телеологическим.

Всюду, где мы находим множественность независимых друг от друга по своему существованию элементов расположенными таким образом, что они своей совместной деятельностью правильно производят какой-нибудь полный смысла и ценности результат, там мы предполагаем, что расположение частей произведено разумным началом, которое, желая этого результата, как цели, устраивает данное соединение частей как средство. Например, в часах множество частей: колеса, винты, камни, стрелки, циферблат, пружина – соединены между собою таким образом, что их совокупное действие имеет своим следствием равномерное движение стрелок, благодаря чему часы становятся подходящим орудием для измерения времени. Всякий, зная цель и видя расположение частей, тотчас же с уверенностью делает заключение о происхождении этой вещи из искусства и намерения. И если бы он, будучи на каком-нибудь необитаемом острове, нашел часы, или хотя бы только обломок зубчатаго колеса их, то он тотчас же сказал бы: здесь были люди; не случай так соединил эти элементы, а человеческое намерение.

И вот такой же случай представляется нам в природе вообще. Мы не были свидетелями первого распределения частей; но нам всюду встречаются произведения естественного хода вещей, настолько похожие на произведения человеческих искусства и намерения, что мы принуждены сделать заключение о подобном же происхождении их, – о деятельности некоторого архитектонического разума. Это прежде всего касается живых существ. В своем строении и отправлениях они похожи на очень сложные машины. Части их – кости, мускулы, связки, нервы, сосуды, сердце, легкие, кровь, желудок, кожа, волосы и т. д. – соединены между собою таким образом, что взаимодействие их имеет своим следствием тот результат, который мы называем жизнью и который признаем полным смысла и ценности – да, даже предположением всех ценностей. И каждая из этих частей в свою очередь является сложной и обнаруживает такое же поразительное приспособление многих частей к осуществлению какой-нибудь необходимой для целого функции. Взять глаз. Тут мы имеем сначала сетчатую оболочку с окончаниями волокон оптического нерва; это, как показывает микроскоп, в высшей степени сложные образования способные возбуждаться самыми легкими сотрясениями, световыми волнами, и через нервные волокна проводить свое раздражение до мозга. Общая чувствительность к свету была бы, однако, мало полезной для ориентирования в действительности, если бы на ретину не отбрасывались резко очерченные образы предметов. Для этого служит расположенный впереди оптический аппарат: роговая оболочка, хрусталик, стекловидное тело преломляют падающие световые лучи таким образом, что дают на сетчатой оболочке резкое, уменьшенное обратное изображение предмета. Подвижная ширма радужной оболочки с центральным отверстием зрачка, препятствующая вхождению мешающих лучей через края хрусталика, пигментная оболочка, выстилающая глазную впадину, сложная система мускулов и нервов, посредством которой глаз приобретает способность приспособления к различному отдалению предметов, а способность двигаться во все стороны завершает его пригодность. Наконец, весь этот столь важный орган предохраняется самым тщательным образом; помещаясь в костной впадине черепа, он защищен от всякого рода случайных повреждений еще веками, ресницами и бровями.

То, что выступает перед нами здесь, повторяется в организме тысячи раз; каждая система органов обнаруживает то же искусственное соединение множественности частей в одно орудие, деятельность которого способствует сохранению жизни, будь то жизни индивидуума или вида. Чем глубже проникают со своими новыми средствами исследования анатомия и биология в строение и функции тела, тем подозрительнее становится дело; перед нашими глазами сложность делается все больше и больше, все глубже проникает расчленение, все многообразнее становится образование. Но в той же мере растет и чудо соединения частей в целое, приспособление целого к его окружающей среде; всякое расширение и углубление знания ведет биологию к более глубокому проникновению во внутреннее единство плана, господствующего над общим строением и образованием. «Как архитектор природы, – так восклицает в удивлении Тренделенбург, возобновитель аристотелевской телеологии в нашем столетии, – изображает Кювье, исходя из цели, средства и склада строения какого-нибудь животного вида»[45]. Нескольких обломков скелета какого-нибудь вымершего животного вида достаточно, чтобы дать мастеру возможность познать план целого и восстановить перед нашими глазами животное по его строению и отправлению.

Как возникли живые существа? Теперь они возникают посредством рождения и роста; форма заимствуется чрез унаследование от производящих индивидуумов. Но как возникли они первоначально?

На этот вопрос атомистический материализм дает такой ответ: посредством самопроизвольного столкновения атомов, двигающихся по общим физическим законам. В бесконечном течении слепо необходимых движений должны были возникать все возможные расположения элементов, а между ними случайно и те, которые представляются нам в животных и растительных формах; тысячи комбинаций могли снова распадаться; наконец, должны были однако произойти раз и такие, которые были в состоянии сохраняться и размножаться.