Вулканы не молчат - [66]

— Остатки выжимает, — с грустью сказал Геннадии. — Скоро конец нашему другу.

И тут произошло то, о чем, встречаясь теперь в институте, мы вспоминаем с особым удовольствием: «Помнишь, как вулкан обиделся?..»

Едва Геннадий сказал о близком конце «нашего друга», над кратером, шипя, взлетело плотное белое облако.

— Подслушал, — радуясь необычному совпадению, засмеялся Геннадий.

Выхлопы из центрального жерла следовали один за другим. Я принял их за предвестников назревавшего взрыва, но Костя успокоил:

— Ничего страшного. Небольшая газовая продувочка.

Выйдя на поток, мы первое время бродили по нему, не имея, казалось, определенной цели. Заглядывали в зияющие, дышащие жаром трещины, подбирали отколотые Геннадием кусочки бурых и серых пород. Обходя трещины, мы часто меняли направление, и я не сразу заметил, что приближаемся к воротам кратера. Камни под ногами становились все более горячими. Появились трещины, через которые уже нельзя было перешагнуть. Приходилось прыгать. Над потоком стояло голубоватое марево.

Метров за двадцать до воображаемой линии ворот Геннадий сказал, чтобы мы оставались на месте. Сам он, делая длинные прыжки, отправился дальше. Пологая часть потока кончилась. Начинался крутой подъем лавопада. Геннадий был уже по ту сторону ворот. Теперь после каждого прыжка он некоторое время оставался на месте. Глыбы под ним были неустойчивыми и плавно погружались под его тяжестью в пластичное тело потока. Это уже был не темный, серо-черный поток, разбитый трещинами, а разрозненные небольшие глыбы, как льдины, плывущие по поверхности огненной реки, разделенные широкими разводьями оранжево-желтой массы.

— Может, хватит, Порфирич?! — крикнул Костя.

Геннадий, расставив руки, приготовился к очередному прыжку. Да так и застыл. На гребне лавопада медленно отошла, обнажив свое огненное нутро, мощная глыба, плавно изогнулась, нехотя запрыгала по склону, увлекая за собой лавину более мелких глыб, тускло светивших красными боками. Геннадий остался на месте. Не знаю, что именно — опыт или чутье, но что-то подсказало ему: лавина его не достанет.

Последний кусок застрял в трещине, кроваво мерцавшей метрах в десяти от того места, где стоял Геннадий.

Еще было неясно, чем это кончится, когда Костя, резко оттолкнувшись от занозистой поверхности зеленоватой плиты, на которой мы стояли, побежал к воротам. Я кинулся за ним.

Какое-то время понаблюдав за ходом лавины, Геннадий обернулся. Увидев нас, неловко скачущих с одной глыбы на другую, он поднял руку:

— В чем дело?.. Я, кажется, просил подождать.

Но мы были уже рядом. Нас разделяла метровая трещина. Переступая с ноги на ногу — у него тлели подошвы, — Геннадий нетерпеливо спросил:

— Вы что — не слышали?

— Что именно? — Костя смотрел на него со злостью.

Наверно, оттого, что на Костю это было непохоже, Геннадий разом сменил тон. Даже улыбнулся:

— Не притворяйся, Костя, ты все понимаешь.

Костя решил не ссориться. Как нельзя кстати задымили его сапоги. Повторяя подскоки начальника, он вернулся к своей прежней манере хитроватого простака.

— Это все — Виктор. Желаю, говорит, самоутвердиться.

Геннадий пытался отбить образец. Молоток увязал в пластичной массе, оставляя глубокие квадратные вмятины. Во все стороны, как от наковальни, летели красные брызги. Прикрывая от них лицо рукавом, Геннадий наконец отбил дольку горячей лавы. Перебрасывая ее с руки на руку и обжигаясь (на нем были брезентовые рукавицы), он заторопился вниз.

За бортовым валом потока, когда мы снова вышли под дождь, я спросил, сколько от лавопада до жерла.

— Метров сто, — ответил Геннадий.

Костя подтвердил:

— Не больше.

Последняя ракета

Геннадий нервничал. Он не устраивал разносов, случалось — даже смеялся, но смеялся невпопад, когда, казалось, не было ничего смешного, и это лишь подчеркивало неуравновешенность его состояния. О чем ни спроси, он, виновато улыбнувшись, ответит «не знаю» или «посмотрим», а то и просто пожмет плечами, давая понять, что от него сейчас мало что зависит. Казалось, чувство неуверенности, наконец-то дорвавшееся до этого человека, поселилось в нем навсегда.

Произошло это два дня назад, после нашего похода к лавопаду. К ночи ждали появления судна и настроились на сборы. Но из города сообщили: обещанный транспорт пока что стоит в порту и вообще уходит в другом направлении. Нам рекомендовали набраться терпения — в ближайшие три дня группу все-таки снимут. Не называя конкретного срока, Петропавловск советовал быть наготове. Любой корабль, окажись он в районе Алаида, может получить указание принять группу к себе на борт.

Эта неопределенность — не то сегодня, не то послезавтра — и лишила Геннадия того рабочего состояния, в котором он пребывал с утра до ночи и которое неутомимо (хотя и не всегда успешно) прививал каждому из нас.

Теперь уже мы считали своим долгом как-то взбодрить нашего начальника.

Пока он вел переговоры, мы, по обыкновению, сидели на кухне. Нина пекла оладьи. На столе перед нами стояла большая эмалированная миска, полная горячих, еще пускавших масляные пузырьки лепешечек. Для пробы нам разрешалось съесть по одной штучке, но, к удивлению Нины, никто разрешением не воспользовался. Пробой нашего аппетита не спугнешь. К тому же нас все больше занимал разговор Геннадия с Петропавловском. Прислушиваясь к его голосу, мы догадались, отчего он такой расстроенный, и когда Геннадий появился на кухне, Костя, показывая, что он доволен отсрочкой, сказал: