Вулканы не молчат - [38]

Пока я прислушивался, исчез Николай. Нога болит, ходит вприскочку, а натренированность свое берет — альпинист.

Близко и почему-то сверху объявился Костин голос:

— Ты где?

— Здесь.

— Вот что сделай. Отвинти противогазную коробку и дыши через нее ртом. А нос зажми. Ну, смелее. Это рядом.

Нога почти по колено вошла во что-то горячее и рыхлое. Предполагая если не спуск, то, по крайней мере, ровный переход, я сделал рывок и упал, наткнувшись на какое-то заграждение. Коробка выпала, руки погрузились все в ту же массу, оказавшуюся не только горячей, но и влажной — как бы распаренной. Падая, успел вдохнуть отравы, растерялся и вдохнул еще раз. Голова закружилась, грудь распирало тошнотой. Надо было срочно выбираться, а я шарил руками по горячему ложу, искал коробку. В другой раз я бы себе не позволил пропадать в этой дьявольской курильне из-за какой-то жестянки, набитой обыкновенными углями. Потом бы Геннадию сказал: «Понимаешь, ситуация». Но сейчас именно мысль о Геннадии заставляла меня, задыхающегося и незрячего, продолжать поиск.

Наконец обожженные пальцы коснулись гофрированной жести. Прижав находку к груди и помогая себе свободной рукой, я пополз наверх.

— Открывай глаза, здесь чисто.

Костя помог мне подняться на ноги.

— Наглотался?

— У-кху-кху…

— Мой промах. Забыл предупредить, что там взъемчик.

Продышавшись и вытерев слезы, я увидел, что стою на гребне дюны, которая, казалось, была насыпана мокрым, мелко перетертым, оранжевым и охристым кирпичом. Придавленная к стене воронки и, как теперь я понял, местами возвышаясь над ней, дюна тянулась до самого конуса и служила своеобразным берегом темной глыбовой реки.

Если бы прорыв не дал потока, а ограничился только тем, что выбрасывал бы наверх бомбы и пепел, конус напоминал бы расширяющийся книзу идеально круглый сосуд с открытым горлышком. Но поток лавы, вышедший едва ли не сразу после взрыва, расколол одну из стенок сосуда. А так как выход лавы не прекращался, стенка так и не заросла. Сосуд остался щербатым. Глубокий вырез в стене, через который лава двигалась к морю, вулканологи назвали воротами. Где-то там, на конусе, у этих ворот, мы собирались провести предстоящую ночь.

Жерла кратера находятся выше уровня дна воронки, поэтому в пределах ворот поток напоминает водопад. И лишь внизу, за створами, он переходит в ровное течение.

Мы спустились к бровке потока. Между крайними глыбами жарко светила трещина.

— Ну, что? — спросил Костя. — Перешагнем? Один шаг и — прощай, робость.

— Смельчак ты, Костя.

— Совершенно справедливо, хотя начальник другого мнения. Он примерно так говорит: сам Костя шею не сломает, а которые с ним, те могут. Наговаривает начальник.

Костя улыбался, понимая, что я догадываюсь: раз «наговаривает», значит, что-то такое было.

Кратер накалялся гулом, по стене лавопада сваливались красные, прихваченные тусклинкой огромные комья.

— Ты вот, Костя, застал кульминацию извержения. Скажи честно: были трудные моменты?

— Скажу, только почему честно?

— Ваши не любят таких вопросов.

— Верно. Чтобы потом не раскрашивали. Но вот без прибавлений. Тяжелей всего было постоянное нервное напряжение. В любой момент ждешь взрыва, сильнее того, который наблюдаешь. Обстановка непрерывно меняется, приходится немедленно решать, как быть: фотографировать, отбегать, отпрыгивать, ложиться за камень?.. Чувство, наверно, такое же, как у сапера на минном поле. Оно не покидало и ночью.

Геннадий с Ниной поджидали нас на вершине конуса. Туда поднималась хорошо натоптанная тропа. Мы по ней не пошли. Костя повел напрямую. Подъем оказался легким. Мелкий шлак лежал сравнительно плотно. Но все равно — каждый шаг вызывал осыпь. Сквозь резину я скоро почувствовал исходящий от конуса жар. Расковыряв рукой шлак, я обжег пальцы, еще не «остывшие» после форсирования дымного вала. Под верхним слоем, на глубине нескольких сантиметров, конус был раскаленным.

— Какая здесь температура?

— Градусов шестьсот.

Впервые в жизни я видел перед собой живой кратер. Внутри его черные стены были изукрашены многоцветными подтеками. Яркость желтых, оранжевых и зеленых красок не затмевали даже густые клубы газов, поднимавшихся от потока и раскаленных стен самого кратера. Мелкие пестрые пятна были во множестве рассыпаны и по внешней кромке, у нас под ногами.

— Что это за пятна? — спросил я у Кости.

— А это — возгончики. То есть, строго говоря, возгоны. Можешь лизнуть, они кисленькие. Только тут же надо сплюнуть.

— А если не сплевывать?

— Ничего страшного. Появится язвочка на языке.

Наспех записываю пояснения Кости о природе возгонов. Пары хлористого водорода и серная кислота, взаимодействуя с породами, извлекают из них металлы. Получаются смеси хлоридов и сульфатов, калия, магния, алюминия и железа. Из-за этого такая пестрота возгонов. Все зависит от того, что с чем смешивается.

— Вот это желтое пятнышко, — говорит Костя, — в основном, хлориды железа.

Кратер ведет себя сравнительно спокойно. Все его силы сосредоточены на том, чтобы бесперебойно подавать на поверхность лаву. Она выходит разом из двух жерл, которые «сидят» на одной трещине. Мне представилось, будто где-то глубоко внутри запущены две одинаково мощные домны, которые без устали льют горячий металл, и он, выходя на поверхность, затвердевает, ломается на куски и скатывается на транспортер, медленно двигающийся к воротам. А там, за воротами, транспортер сбрасывает все еще раскаленные куски в воронку.