Вулканы не молчат - [17]

— Не импонирует?.. А мне наоборот.

Запрокинув голову, он игриво подергал ноздрями:

— Люблю!..

Потом он чихал, а я мстительно, перед самыми его глазами, загибал для счета пальцы.

Когда пишут о вулкане, почти обязательно говорят о его дыхании.

Действительно, вулкан дышит, но дышит, если можно так выразиться, в одну сторону. Вся его жизнь — это бесконечный выдох. Иногда на него находит удушье. В таких случаях он облегчает себя взрывом. В остальное время дыхание остается спокойным. Так, по крайней мере, кажется со стороны. Смотришь издали на вулкан — над его вершиной стоит нежно-белое облачко. Будто оно вовсе и не подземное, а родилось в небесной лазури и подселилось на время к дремлющему исполину.

Наблюдая фумаролы Эбеко, я впервые увидел, из чего собирается такое облако.

По размерам, вернее, по своей интенсивности фумаролы не одинаковы. У самой земли фумарольная струя состоит как бы из отдельных, туго натянутых прозрачных нитей. Они вырываются наружу с угрожающим шипением, словно намереваясь прожечь все, что ни попадется на их пути. Однако инерции вытолкнувшего их подземного напора хватает ненадолго. Уже на высоте человеческого роста фумарола успокаивается и больше расползается по сторонам, чем тянется кверху.

Камни и песок на месте выхода фумаролы покрыты бархатным налетом кристаллической серы. Кристаллики похожи на снежинки, окрашенные в нежно-кремовый цвет. Хочется протянуть руку, зачерпнуть горсть этих снежинок, но приходится помнить о температуре, стерегущей сказочные сооружения.

Если как следует приглядеться, можно заметить и совершенно малюсенькие фумаролки. Они, как белые травиночки, проклюнулись по всему полю. Наступи — и нет фумаролки, погасла. А пройдет какое-то время, и она высунет острие-иголочку где-нибудь рядом.

А над малыми и средними струями буйствует, грохоча, словно армада реактивных самолетов, Ревущая фумарола. Она — единственная в своем роде не только на Эбеко, но и вообще в мире известных вулканических фумарол. Столб желтого пара вырывается из-под груды камней со скоростью ста метров в секунду. В отличие от своих «собратьев», этот гигант поднимается над землей на высоту более тридцати метров. И только там постепенно затухает его скорость. Ревущую фумаролу венчает отдельное пышное облако.

Фумарола-джинн время от времени меняет русло. Сейчас она здесь, а через год-полтора может прорваться в сотне метров отсюда. Мечется не потому, что некуда силу девать. Пути фумаролы зависят от состояния выводящих ее трещин.

Мы стояли на тонком сыпучем гребне, разделявшем два главных кратера с озерами. Справа — холодное озеро, с берегами из вулканической грязи. Унылое, с налетом потусторонности. Хотелось поскорее от него избавиться, тем более что из соседнего кратера слышались веселые голоса и плеск воды. Кто-то купался в Горячем озере.

Спустившись вниз, я попробовал воду рукой. Вот тебе на! Озеро названо горячим, а вода — комнатной температуры.

Название сохранилось от прошлых лет. Это озеро моложе холодного, оно возникло в результате извержения Эбеко в 1934 году. Еще лет восемь назад температура в нем была около пятидесяти градусов. Вода нагревалась бесчисленным множеством паровых струй. Струи иссякают, гаснут. И тепло уходит. Но купаться в нем все еще приятно. Даже в сентябре.

Поеживаясь, лезу в воду. Далеко заплывать не решаюсь. Не покидает мысль, что это кратер вулкана. Что там, на дне — один бог знает. А у берега мелко, и я закрыт водой только наполовину. Лежу, мерзну.

Станислав вышел на берег и, увидев мои муки, позвал к себе:

— Иди, погреемся.

Он показал мне маленькую ямку, в которой что-то неторопливо, по-коровьи вздыхало. После каждого вздоха на поверхности медленно вздувался и лопался пузырь.

— Ложись прямо здесь.

Я лег и сразу будто оказался в домашней ванне. Снизу обдавало приятным теплом.

Чтобы обогреться как следует, приходилось все время переворачиваться. Скоро я весь вымазался в грязи. Опять полез в озеро. Теперь оно показалось прямо-таки ледяным.

Одевшись, я пошел по берегу к тому месту, где столпилась большая группа людей. На каждом шагу попадались маленькие вздыхающие котлы, наподобие того, в котором я только что валялся.

Если не считать этих грязевых грелок, берега озера почти сплошь состоят из отложений серы. Она плотно спрессована. Отколупнешь плитку, под ней другая. Под стенками кратера куски серы напоминают кораллы. Как будто бы сера много лет стекала сюда капля по капле и вот образовались огромные букеты застывших капель.

Один из видных геологов Дальнего Востока Г. М. Власов назвал вулканы гигантскими химическими заводами. Эбеко — наиболее яркий тому пример. И дело даже не в этих капельках. Извергаясь в 1934 году, Эбеко выплеснул целые потоки серы.

Я подошел к толпившимся на противоположном берегу экскурсантам и увидел нечто жуткое. В пяти шагах от меня клокотал, явно подогревая в себе неземное бешенство, огромный котел. Кипевшая в нем грязь казалась не грязью, а лавой, которая накапливалась для будущих извержений Эбеко.

Уже поздно, море глубоко внизу становится темным. Тень заката постепенно взбирается и на вершину Эбеко. Пора в лагерь.