Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя - [69]

Все мы в чем-то похожи и при этом совершенно разные.

Если количество боли хоть немного превышает привычное, боль умножается на чувство вины и вместе они приводят к одиночеству.

Мы возводим вокруг себя высокие стены защиты, такие толстые, что разуму сквозь них ни за что не пробиться. Но разум делает то, что у него лучше всего получается: ищет способ обойти эти стены, перелезть через них или сделать подкоп.

Фундамент моих стен был заложен еще в трущобах и на улицах Бразилии. Этим фундаментом стали страх, чувство утраты и несправедливости, и много других отрицательных эмоций. Но благодаря упорству моей приемной матери, ее любви и желанию творить добро я получила второй шанс. Теперь же ее не стало. Большую часть жизни меня преследовал страх, боязнь всего на свете – это последствия шаткого фундамента, заложенного в детстве. Я была вынуждена окружить себя защитной стеной – а разум все кружил и кружил, пытаясь через нее пробиться.

В довершение всего

Диамантина, 2015 г.

Мы вернулись в пещеры – mamãe, Ривия и я. Ориентир, по которому я, заблудившись, находила их в детстве, все еще на месте. Я сижу над входом в пещеру, свесив ноги, и смотрю на этот ориентир – это крутая белая скала метров двадцать в высоту. Повернувшись, я смотрю прямо перед собой и вижу знакомый пейзаж – поросшие зеленью горы Диамантины, простирающиеся покуда хватает глаз, и теряющиеся за облаками, пушистыми, как сахарная вата, плывущими по ярко-синему небу. Я слышу, как внизу, в пещере, мама с Ривией о чем-то болтают. Вдыхаю теплый воздух – чистый, не то что в Сан-Паулу. Слышу стрекот сверчков. Кажется, вокруг их несколько тысяч – настоящий симфонический оркестр! Я не ожидала, что пещеры окажутся такими маленькими. Все осталось прежним, но я чувствую себя здесь великаном. Когда-то мы с мамой сидели здесь вместе, и она рассказывала мне сказки.

Я прислушиваюсь к их с Ривией беседе. Mamãe говорит медленно, словно каждый вдох дается ей с трудом. Голос у нее немного дрожит, и по тому, как с ней разговаривает Ривия, я понимаю, что она ушла в свой мир или, наоборот, какой-нибудь гость из ее мира пришел ее навестить. Я слышу, как мама произносит имя моего отца – Бето. Я его совсем не помню. Я пытаюсь хоть что-то почувствовать к этому человеку, с которым у нас общее ДНК – но, похоже, это единственное, что нас связывает. Как можно скучать по тому, кого не помнишь? Единственное воспоминание о нем – это то, что его никогда не было рядом. Но я никогда не сердилась на него за это. Трудно злиться на того, кого не знал, или грустить по нему. А после того, как мама сказала, что его убили, я даже рада, что никогда не злилась на него. Было бы несправедливо сердиться на человека за то, что его не было рядом, если это было попросту невозможно. Смерть – вполне уважительная причина отсутствия. Но мне даже неинтересно, каким он был. Я никогда не спрашивала маму о нем и знаю лишь то, что она рассказала мне сама. Может быть, когда-нибудь мои чувства к нему изменятся, но пока мне довольно и тех сведений и представлений о нем, что у меня уже есть.

Моя бабушка родила двадцать или двадцать одного ребенка. Мой дедушка покончил жизнь самоубийством. Моя мама выпрыгнула из окна, спасаясь от брата. Моего отца убили. Один из моих братьев умер, и никто не знает, что стало со вторым, и в довершение ко всему – у моей мамы шизофрения. На сегодня информации для переваривания более чем достаточно.

Сидя на краю пещеры, свесив ноги и созерцая красоты Диамантины, я делаю глубокий вдох. Я пытаюсь медитировать. Как бы мне хотелось взять всю эту красоту и увезти с собой, в Швецию. Но медитировать не получается.

За эти годы я испробовала множество способов поиска внутреннего покоя – но до сих пор для меня загадка, как людям это удается.

Мой мозг всегда лихорадочно работает. Я пробовала даже заниматься йогой, но когда я, сидя на краю этой пещеры и принимая самые разные позы, пытаюсь заставить себя забыть об окружающем мире, то только еще больше думаю о нем. И все же здесь, на лоне природы, глядя на всю эту красоту, я думаю, что, может быть, на этот раз у меня получится.

Стоп… Что это у меня на руке – комар? Конечно, я сделала прививки от всего, что только можно, – в самый последний момент. Врач сказал, что не очень хорошо прививаться всего за несколько дней до поездки, но в целом должно помочь. Я чувствую, как комар начинает сосать мою кровь и думаю про себя: интересно, каким должен быть переносчик малярии? Я пытаюсь отмахнуться от него, но откуда ни возьмись прилетают еще и еще. Я и забыла, что в моем детстве вокруг пещер были такие тучи комаров. Похоже, помедитировать сегодня не получится. Будет счастьем, если мне хотя бы удастся спуститься отсюда, пока из меня не высосали всю кровь. Я кричу Ривии, что не помню, что здесь было столько комаров, и слышу, как мама смеется. Ривия передает мамины слова: мы разводили костры и сжигали специальные травы, чтобы отпугнуть комаров. Я кричу в ответ, что собираюсь взобраться на белую скалу и оттуда все осмотреть. Мама немедленно начинает протестовать, и я смеюсь: все как в детстве! Я и тогда всюду лазала, а мама была против. Я прошу Ривию передать ей, что никакой опасности нет – я знаю, что делаю.