Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя - [68]

Вернувшись в отель в этот вечер, я ищу в интернете информацию о маминой болезни – сама я не так много знаю о шизофрении. Знаю лишь, что это какая-то форма душевного расстройства, при которой человек видит реальность иначе, чем остальные, и обычно этим страдают всю жизнь. Из интернета я узнаю, что она формируется при сочетании наследственных и внешних факторов. Есть генетическая склонность, из-за которой вероятность формирования этого расстройства увеличивается при подверженности стрессу или тяжелых жизненных обстоятельствах. Применительно к маме это еще мягко сказано. Кто бы не сошел с ума, если бы ему каждый день приходилось бороться за выживание на всех возможных уровнях?

Все последующие дни я активно общаюсь с матерью и своей семьей. В какой-то момент она спрашивает, вижу ли я отца, Бога или Иисуса. Мой ответ – нет – кажется, немного расстроил ее, но она замечает, что, возможно, когда-нибудь я их увижу. Я же про себя надеюсь, что этого никогда не произойдет. Я вспоминаю то время, когда мы с мамой сидели в нашей пещерке и любовались красотой Диамантины – когда она рассказывала мне о Боге и Иисусе, были ли уже тогда эти визиты из другого мира? Я немного побаивалась этого момента – боялась, что мне будет неловко слушать, как моя собственная мать отправляется в другой мир, а точнее – гости из другого мира приходят к ней, и она разговаривает с теми, кого не может видеть никто другой. Но в этот момент я не чувствую никакой неловкости, а воспринимаю происходящее как сказку из детства. Mamãe говорит, что видит моего отца Бето, Бога и Иисуса. Похоже, она рада их визиту, и я почему-то тоже счастлива. Она много смеется, а я поражаюсь тому, что после всего, что ей пришлось испытать, она все еще не разучилась это делать. Я думаю о том, что она сказала мне в тот день, когда мы впервые встретились спустя двадцать четыре года – что после всего, через что она прошла, вышибить из нее слезу не так-то просто. При этом воспоминании сердце у меня сжимается, и я думаю о тех ударах судьбы, что она приняла, когда я была маленькой. Тогда ей пришлось несладко. Я чувствую, как глаза начинает жечь.

Мама не просто сказала мне нужные слова и дала силу, чтобы идти вперед – она сама никогда не изменяла своему совету: никогда не останавливайся. И я благодарна за то, что мы обе упорно шли вперед, и наконец, пройдя такой долгий путь, снова встретились.

По вечерам, когда мы возвращаемся поздно, я не сразу засыпаю, а сворачиваюсь под одеялом и думаю о маме. Мне грустно оттого, что она больна, что никто не позаботился о ней и не помог, когда она попала в беду. Грустно оттого, что службы социальной защиты, существующие в Швеции и других странах, в Бразилии отсутствуют. Но когда я начинаю плакать – это слезы искренней благодарности. Подумать только, какими важными могут быть всего три слова: никогда не останавливайся. И еще я думаю о другой моей маме, Лилианн, и о том, как бы мне хотелось разделить этот момент с ней. Уверена: обе мои матери прониклись бы друг к другу симпатией и уважением. В своем воображении я представляю, как мы сидим в нашей пещерке – Лилианн, Петронилия и я. Моя шведская мама Лилианн в своей модной одежде, мама Петронилия сплетает пальмовые ветви – и обе они в унисон кричат мне, чтобы я была осторожна и не свалилась, лазая по деревьям.

Заново научиться дышать

1999 г.

После смерти своей приемной матери я всеми силами старалась запретить себе чувствовать. Внутри меня роилось столько эмоций – новых, старых, пугающих чувств. Столько всего изменилось, и при этом не было ничего нового. Я была полностью опустошена.

Однажды, вскоре после похорон моей шведской мамы Лилианн, я сидела одна в своей комнате в Виндельне, уставившись в темноту. Уже перевалило за полночь, а я не могла уснуть. Казалось, на сердце у меня лежит непосильная ноша, и каждый вдох давался с трудом. А потом внезапно я ощутила покой и физически почувствовала тепло и безопасность, исходившие из этой тьмы, и затихла.

С того момента я стала пытаться взять себя в руки и научиться управлять своей болью. Когда никто не видел, я садилась в уголок и пыталась заново научиться нормально дышать. Но даже это простое действие давалось мне с трудом. Я запиралась в одном из рекреационных помещений школы и пыталась вспомнить, как дышит нормальный человек, которому не приходится хватать воздух через трубку. Иногда я смотрела на себя в зеркало и думала – и повторяла про себя, – что все будет хорошо и я со всем справлюсь. Продолжая смотреть на свое отражение, я повторяла громче: «Я справлюсь». Затем я открывала дверь, выходила в коридор и улыбалась первому встречному или просто знакомому, словно говоря этой улыбкой, что все хорошо. О помощи я просила редко.

Разумеется, этого было мало, и постепенно я это поняла. Без посторонней помощи я увязну в этой пучине, и тогда мне уже никто не сможет помочь. Тогда бесполезно будет делать искусственное дыхание – если я утону, то умру. Осознание того, что от утопления меня может спасти обычная соломинка, невероятно пугало. Когда кажется, что все вокруг распадается на куски и летит ко всем чертям, ощущение паники внутри только нарастает. Я начала понимать, какой силой обладают эмоции и как трудно они поддаются рациональному контролю. Боль, печаль, гнев, ненависть, растерянность, тревога, горечь, утрата, одиночество, чувство вины, разочарование, страх и чувство долга – все они могут ввергнуть в эмоциональный хаос, если дать им волю и позволить завладеть собой.