Второй день на царствии - [79]

— Вы уже предупреждали, я помню. Не волнуйтесь, Валерий Васильевич, все будет как в лучших домах Старого и Нового Света. А насчет показаний, то да, дают. Соловьями заливаются. Но это отдельная тема для разговора. Я доложу об этом позднее. Так же доложу и о допросе своего непосредственного начальника.

— Глаз да глаз. Учтите. О том, что эта шестерка является последней ниточкой, знаем не только мы, но и их кураторы из-за лужи.

— Само собой. Ни на одну секунду не оставляем их без присмотра. И даже пищу проверяем, перед тем как им дать, — деловито согласился «лазоревый».[79]

Пока длился этот диалог, Рудов спешно уплетал уже порядком остывшие макароны. Видя, как тот торопится и давится из последних сил, Афанасьев участливо заметил ему:

— Да не спеши ты так, Иваныч, время еще есть. Успеешь.

И чтобы дать время другу спокойно закончить трапезу, резко перевел разговор на другую тему:

— Николай Палыч, ты там не в курсе, как прошла проверка Костюченкова и Барышева?

— В общих чертах, — ответил Тучков, подозрительно ковыряясь вилкой в салате. — Ничего нового по сравнению с прошлым годом. Все в пределах приличий — кумовство, превышение должностных полномочий, «крышевание» и прочие мелочи. Это у Костюченкова.

— А у Барышева какие-то иные прегрешения? — выгнул бровь Афанасьев.

— У него всегда были иные показатели. Но об этом не здесь.

— Интересно-интересно, — засопел Верховный. — Нам через полчаса надо уже будет собирать первый Президиум, а я еще не все знаю о своих будущих соратниках или паче того — подельниках. Тем более, на Барышева у меня имеются особые виды.

— Он сам вам все расскажет, Валерий Васильевич, не волнуйтесь. Там, в принципе, ничего такого уж страшного нет, — сказал Тучков, добавляя интриги.

— Ладно, — не стал спорить Верховный, — подождем, что нам скажет сам Дмитрий Аркадьевич. А Булдаков? Что с ним? — вспомнил он вдруг о Начтыла.

— Тоже вроде бы ничего. Все, что он вчера поведал нам, проверка подтвердила. Других эпизодов с контактами из-за бугра не отмечено. В принципе, к допуску в Высший Совет годен. Хотя, конечно, побеседовать с ним еще нужно будет, как следует, на предмет контригры, но это уже частности.

— А ты, Николай Палыч, что ж салатик-то не стал, есть, а только все по тарелке раскидал? — спросил, обрадованный благополучным исходом дела с Булдаковым Афанасьев.

— Да ну его к черту, этот ваш салатик, — отмахнулся жандарм, — вялый он какой-то, заветривавшийся. И вообще, кормежка тут у вас, скажу я честно, так себе. Я-то думал, что после прошлогодних указов о повышении финансирования на содержание будет хоть на столах что-нибудь поприличнее, а тут…

— Указы касались строевых частей, — подал голос Рудов.

— И Росгвардии, — недовольно хрюкнул Афанасьев. — А общее финансирование Армии сократили, так что пришлось отказаться от многих образцов техники, запланированных к принятию на вооружение.

— Кстати, о Росгвардии, — ухватился за интересную для него тему Тучков, — вам не кажется обидным, что слово «гвардия», насколько я помню, означает дословно с итальянского «отборный отряд по охране знамени», несколько не подходит для «вертухаев».[80]

От неожиданности Афанасьев, пивший компот прыснул, нечаянно оросив мелкими каплями пиджак эфэсбэшника.

— Ну и сравненьица у вас, Николай Палыч! — улыбаясь, покачал он головой, при этом полностью соглашаясь с мнением сотрапезника.

— В России, — продолжил тем временем Тучков тихим, но недовольным голосом, — и вы это прекрасно знаете сами, звание гвардейца получали либо аристократы — по рождению, либо воинские части — за особо выдающиеся действия в боевой обстановке. А присвоение охранным подразделениям, заточенным на разгон несанкционированных митингов и тюремных бунтов, звания в котором присутствует это священное для русского офицера слово, только оскорбляет память о пролитой крови на полях сражений.

— Да уж, — неопределенно хмыкнул Валерий Васильевич.

— Да чего там говорить?! — ковал железо пока горячо Тучков. — Вы вон вчера сами смогли убедиться, что собой представляет командование этой организации. А уж в скольких скандалах успели поучаствовать эти новые «опричники» с тех пор как им были дарованы почти неограниченные полномочия, и не перечислить.

— У вас имеются какие-то конкретные предложения по данному поводу? — спросил Рудов, успевший к этому времени покончить и с салатом и с компотом.

— Да, — кивнул Тучков. — Во-первых, вернуть прежнее название «дзержинцам»[81] — «внутренние войска», чем они и являются в действительности. Во-вторых, лишить их самостоятельности, а то больно много воли взяли себе: шире грязь — навоз плывет. Ну и в-третьих, вернуть их в подчинение Министерства внутренних дел…, - сделал он короткую паузу, а затем решительно тряхнув головой решился идти до конца. — А лучше всего — отдайте их мне.

При этих словах он потупил взор и зарделся от накатившего смущения пунцовым цветом, что выдавало в нем совестливого романтика.

— Экий, вы, скромняга, как я погляжу! Вы у меня еще попросите памятник Дзержинскому вернуть на Лубянку! — делая вид, что крайне удивился данному предложению Афанасьев, хотя в душе ждал чего-то именно в этом духе. — Да на кой ляд вам эта махновская орда?!