Второй Беличий Песок - [52]

Устроив таки хвосты в указанной избе, что была пристроена к сушильному сараю, пуши слегка сделали по хузяйству, навроде пары десятков больших поленьев и бочки свежей воды из прудика. После этого Макузь вытащил из рюкзака бумагу, перья и чернила, и захватил стол… впрочем ему пришлось идти наружу, потому как особо годных светильников тут не водилось, а окна были очень маленькие.

— Значит, выслушит картина пухом так, — показывал он по карте, — От поворота на Шишмор тропа до самого цокалища есть, но она впух какая узкая, только для мышей. До Сушнячихи мышиная лыжня есть, а дальше ни-ни.

Макузь прочертил линию, и пояснил в углу листка: ни-ни.

— Конечно, — зевнула Ситрик, — Они же в Сушнячиху таскают сырую траву летом, мыши им без надобности туда.

— Так, вот ещё что записать… — щёлкнул когтями белкач.

Записал он, что имеется в посёлке, а имелось немного — собственно та самая «чайка», да пяток изб с большими сараями для сушки, где тусовались грызи, приносившие это самое, что сушилось. Посёлок потреблял в значительном количестве только дрова, но вслуху того что стоял он посередь леса, их без труда подтаскивали от ближайших валежин просто влапную. Количество грызей Макузь отметил как десяток — в самой Сушнячихе жили только несколько старых грызей, а остальные так, от случая к случаю.

— Диичь! — благоговейно цокнула Ситрик, вспушившись.

— Дичь не дичь, а в цокалище в соседней двери от лайсиной у них знаешь что? Библиотека, впух.

— О, это в пух.

Дичь подтверждалась тем, что по тропинкам тут хаживали лоси, медведи и прочий крупняк; зверьки поменьше шастали менее заметно, так что уверенно не цокнешь, сколько их. При этом никак нельзя утверждать, что мишка был совсем лапный — наверняка и куснуть мог, просто грызи настолько привыкли не мозолить чужие уши, что не встречались с косолапым вплотную даже за годы соседства. Медведь же, подверженный известному механизму условного рефлексирования, после этого считал белокъ чем-то эфемерным, на грани сна и яви. Единственное, куда пуши закрывали доступ — так это в избы и прочие гнёзда, а также на огороды — на то они и. Кстати цокнуть, сдесь в посёлке не слышалось ни единой грядки, только немного — штук сто — плодовых деревьев по околице. Выращивать что-либо на затенённой лесной прогалине, да ещё и с такими почвами — сущая тупь, так что и не выращивали.

Достаточно основательно изучив, что представляет из себя Сушнячиха, и записав результаты на бумагу, пуши двинулись дальше. По картам, составленным ранней разведкой, а также по оцокам местных, от посёлка шли тропы в самые болота… собственно края оных, как можно догадаться, на имелось — заболоченные низины простирались и вокруг Сушнячихи, но они ещё не сливались в сплошной массив, а там, дальше, как раз сливались. Тем не менее на картах рисовали условную линию «берега», проходившую по приблотнённой тропе, что шла вдоль всего этого великолепия, примерно перепендикулярно к направлению Сушнячиха-Шишмор.

На этой линии, она же тропа, на расстоянии около семи килошагов находился посёлок Понино — такое же великое городище, как Сушнячиха, или даже меньше — там только стояли хозблоки для возделывания затопленных делянок, на каковых произрастали болотные травы. Грызи там тоже жили не в постоянку, потому как сыро, а набегами. Именно это Макузь и Ситрик и выслушали собственными ушами, пройдя означенные семь килошагов по люто петлявшей тропинке: изба была одна и предназначалась исключительно для отсурковывания, остальные сарайчики сейчас уже были пусты, потому как весь хабар вынесли на сушку или уложили в ледник до зимы, в случае с клюквой. Причём сарайчики тут были такие, что Макузь не менее благоговейно цокнул «дичь»: в Щенкове редко какой навес обходился без доски, сдесь же большие сараи строились без единого гвоздя и без досок, за неимением оных.

Из-за ёлки высунулись уши, а потом и само грызо, оказавшееся белкачом средних лет; как и многие из местных, неслушая на заморозки он ходил в одних лёгких портках — ну и в сапогах, поскольку болото.

— Клоо? — уставился он на прибывших одним глазом, как курица, — Курдюк-н-сем-кро?

— Чиво-чивоо? — заржал Макузь.

Как оказалосиха, сдешние грызи практиковали какое-то своё цоканье, отличное от щенковского, хотя и то знали. Курдюк, который и поймал их за уши, думал что они пришли за клюквой или чего такое, так что был удивлён рассказом о таре. Про тар Макузь поведал, в то время как грызи растопили самовар во дворе избушки и сели испить чай.

— А! — цокнул Курдюк, лакая из кружки, как белочь, — Такая жижа навроде масла? Это вон туда дальше есть такое место, Керовка, там вычерпывают из болота.

— Да, должно быть, — сверился с картой Макузь, — Дотудова четыре килошага?

— Да пух его знает, — честно ответил белкач, — Никто не замерял. Но, думается, около того.

— Тогда пройдёмся и туды, — цокнул грызь Ситрик.

— Как пушеньке угодно, — пожала плечами та.

— Только имейте вслуху, — цокнул Курдюк, — Сначала тропа вдоль песчаной косы, где делянки, а потом там на несколько килошагов гать.

— Гагать? — хихикнула Ситрик.

— Вот поэтому и предуцокиваю, — серьёзно продолжил грызь, — Совершенно не хочется, чтобы такая милая грызуниха утопла в трясине. Гать, белка-пуш, это настил по болоту для прохождения по оному лапами или колёсами. А там гать — одно название. Поэтому йа бы на вашем месте вообще подождал, пока замёрзнет. Тамошние туда в основном по льду и ходят, летом только несколько раз… Да кстати там и нет сейчас никого, вроде бы.