Второй Беличий Песок - [50]

Лайса почесала сразу за двумя ушами, не особо одобрительно покосившись на скворка, продолжавшего бубунить про зуду.

— С паровиками вышариваете? — прямо спросила она.

— Частично, — хихикнула Ситрик, — Всмысле Макузь-пуш да, а йа нет.

— Тогда в мехсарай, звери, — цокнула Лайса, — У них там какие-то затруднения. Что касаемо ваших расслушиваний, пока вы тут на две пуши, много не наворотите, так что карты в лапы.

— Кло! — кивнули пуши, и стали вытискиваться в зажатую шкафом дверь.

— Зуда-зуда, бу-бу-бу, — напутствовал скворк.

До мехсарая было триста шагов грязи, а внутри — не меньше апуха. Макузь весьма удивился, услыхав что в таком отдалённом цокалище имеются «бобры» — паровые трактора на гусеничном ходу. Путём некоторых расцоков пуши обнаружили Дуфыца, который собственно и возился с.

— Да не знаю ваще, грызаный стыд! — фыркал он, — Грызаный!

— Сейчас послушаем, — заверил Макузь.

По результатам расслушивания он цокнул примерно следующее:

— Грызаный стыд. Всего-то сорвали пару гаек.

— Значит это быстро? — уточнила Ситрик.

— Ну как цокнуть, — хитро сощурился грызь, — Если только открутить гайки, то быстро. Но так мы не заработаем на то что хотели.

— И?

— И, предлагаю… ну себе в основном, перебрать двигун, а это думается дня три.

— А мне что, жевать хвост? — хмыкнула белка.

— Зачем хвост, можно уши… кхм. Йа имею вслуху, вполне можешь пока найти место для суркования, да и вообще ослушаться тут, почём перья.

— Ну ладно, тогда в пух.

Макузь крепко взялся за напильник, а Ситрик пошла ослушиваться. Погода и состояние сдешних дорог, как уже было цокнуто, этому не способствовали, но грызуниха уже получила по голове тем, что называется Дурью, когда препоны только увеличивают приложенную к выполнению задачи силу. Сырой ветер был менее приятен, чем свежий и тёплый летний ветерок, но тем не менее не превращался в что-то другое, кроме ветра. Это была одна из наиболее корневых установок в инстинктах белокъ — считать от нуля к бесконечности, а не от минус бесконечности до плюс бесконечности через ноль. Это относилось не к математике, а вообще ко всему. Вслуху этого, собственно, ветер и не мог превратиться в минус ветер.

Что Ситрик совсем не нравилось, так это всё-таки то, как на неё послухивали попадавшиеся скворки — а попадались они всегда не на одну морду, что тоже напрягало. Широкие и при этом какие-то непушные щи этих грызей вызывали беспокойство. Разбитняк на дорогах тут был как нельзя более в пух — услыхав впереди скворков, серая грызуниха ловко перемахивала на другую сторону колеи, и повторить это неуклюжие увальни не могли ни разу. Вообще что-то их тут навалом, заметила она, даже вон у Лайсы одно сидит, зуда-зуда бу-бу-бу…

По крайней мере, в цокалище, даже в таком маленьком, было немудрено найти сурящик и корм за некоторую плату, причём белка как обычно зацокнула, нельзя ли прямым обменом, тоесть сделать что-нибудь. Единицы Добра конечно штука хорошая, но при имеющихся расстояниях и дорогах нередко бывает, что их просто деть некуда. Вслуху этих соображений Ситрик пошла перетрясать мох во всех сурящиках длинной и узкой постоялой избы, пользуясь вилами и вороша его, аки сено для коз. Короче цокнуть, времяпровождение оказалось достаточно хрурным, чтобы затемно отвалиться в тот самый ящик и отсурковаться.

Подрёмывая прибочно с пушной тёплой тушкой согрызуна, обе наличные пуши ощущали, что эта самая Хрурность окончательно сливается под уши и ставится на выдержку, как тыблочный сок или рябиновая настойка. Последняя, кстати цокнуть, почти всегда водилась в постоялых избах и помогала всурячить сразу, а не ворочаться пол-ночи, чем и пользовались. Макузь и Ситрик в это время не перецокивались, а радовались чувству единого овоща — после того, как основательно почувствуешь себя овощем, ещё большую радость доставляет активность.

Вдобавок, к утру погода слегка развеялась, и в прорехах облачности нет-нет да и показывалось солнце, так что оставалось вспушиться — а поскольку это и так делали постоянно, то можно считать что ничего не оставалось, всё уже было готово. Макузь, используя лебёдку, вытащил деревянную раму с поршневым блоком на ней из сарая, и возился на открытом воздухе — и в пух, и света больше. Правда, они напару с белкой потратили немало времени, разыскивая отлетевшую в грязь гайку. При этом, если возня белкача была чисто слышна от начала и до конца — разобрать, подпилить, притереть, собрать обратно — то Ситрик пришлось шире раскинуть мыслями, чтобы понять, как трясти.

— И что же ты поняла, моя грызунихо? — осведомился Макузь, орудуя напильником по шатуну.

— Ну, для начала пойду поймаю пушей, которые приходят в цокалище от болот, — цокнула она, — И потреплю их за уши на предмет общей обстановки, ну там как с животными и всё такое.

— Хитро, — согласился грызь.

— А ещё, перспективы ради, хотела спросить у Лайсы-пуш, сколько по околотку можно набрать трясов. Ты же не думаешь, что тар сам выйдет из болота и побежит в Щенков?

— Во замахнулась. Ну это тоже в пух, точно.

Поскольку это было в пух, Ситрик так и сделала: зашла в лавку, где пекли свежие пирожки, взяла корзину и пошла разносить их по прочим лавкам, где пирожков не имелось. Заодно держала открытыми уши и если что, применяла активное прослушивание путём зацоков, сухо выражаясь. Как она быстро усекла, «болотные» грызи отличались тем, что тащили рюкзаки сушёных трав — даже если не за тем шли в цокалище, тащили по пути. Приходили они не только по той тропе, на развилке коей стоял камень с указаниями, но и по другим, шедшим сразу от цокалища к началу болот; это тоже было полезно для запоминания и даже для записи, потому как неизвестно, картографировали ли раньше эти тропы.