Второй Беличий Песок - [17]

— Опять же эти перья, — заметила белка, — Если не будет гусей, нам писать нечем будет! Ну йа с Чейни, мы ещё и кисточками сумеем, а остальные? Так что две стороны палки — и обе туда.

— Дело заворачивает к… ммм…

— К песку? — цокнула Ситрик.

— Вобщем да. К весне, — пояснил белкач, — У тебя с огородом как?

— Ну, репы две сотни штук проращиваю, — хихикнула белка, — Там ещё лещины саженцы, трое, и такие ягоды крупные, чёрные, как их там…

— Жадная рябина?

— Ну да. Из неё настойка самое в пух, — облизнулась Ситрик, — Хочу куста четыре по краю посадить, и ещё…

И она цокнула про ещё, а потом про ещё, и про ещё… когда белка начинает цокать про выращивание — то скорее всего быстро не остановится, это известное дело. Возни, прилагавшейся к огороду, существовало немерянно! Вслуху чего грызи потирали лапы, ну и ясное дело, трясли ушами.

Были правы все те, кто цокал о повороте к весне — морозы ушли, ветер стал сыроватым, а снег если и валил, то большими тяжёлыми хлопьями. Огромные сугробы, наваленные за зиму, стали оседать и тяжелеть прямо на ушах; грызи полезли сбрасывать снег с крыш, где его скопилось особенно много, воизбежание обрушения под весом. Вообще же в это время наступал пик активности всяких перевозок и переносок, потому как в половодье большая часть дорог превратится в непроходимое болото. Основные объекты цокалища были соединены укреплёнными дорогами, где этого сделать было нельзя — просто широкими канавами, по которым немудрено пустить лодку; однако чтобы связать прочными дорогами все избы, гнёзда и промдворы, потребовалось бы вылезти из шкуры, а этого грызи делать не хотели ни разу. И самое главное, что они легко без этого обходились, потому как половодье продолжалось от силы дней сорок, в самом крайнем случае — шестьдесят, а потом всё высыхало и можно было продолжать.

На указанный срок все начинали загодя запасать сырьё для деятельности — у кого какое, кому целый поезд нужен, а кому и одна сумка. Тут следовало основательно раскинуть ушами, чтобы не остаться без дела при почти полной невозможности перемещения; некоторые промдворы и группы гнёзд, расположенные в низинах, достать можно было только при совершенно крайней нужде. Осиновые перелески стояли по пояс в талой воде и зачастую там плавали на лодках, а не ходили в сапогах, настолько глубоко наливалось. Река практически сливалась с общим затоплением окрестного леса, так что потом в любой канаве можно было услышать рыбу — которую, как правило, вытаскивали и выпускали обратно в реку.

Конец зимы означал завершение сезона волокуш на лыжном ходу — им следовало успеть вернуться в депо, пока путь не растаял. Одним из наиболее критичных моментов для зимников — ледяных трасс, являлось пересечение крупных рек, таких как Жад-Лапа. Обычная толщина льда могла не выдержать тяжёлого паровоза, так что поверх колеи намеренно намораживали ледяной мост толшиной в шаг и более, чтобы уж точно не провалился. Весной этот мост мог стоять не только до ледохода, но и во время — если под ним загодя пробить туннели для спуска воды, тогда массивный кусок льда мог не таять до тех самых пор, как используются трассы.

Вышеуцокнутый Шушка Треожисхулт, какой-то там родич Ситрик по пух знает какой линии, сначала действительно пошёл в школу. Однако грызь это был настолько нестайный, что скопление белок действовало ему на нервы и надолго его не хватило. Бельчонок быстро пристроился хвостом за очередным грызем из семьи и в итоге оказался на ледяной переправе. Крупные грызи несколько дней кололи лёд и таскали воду, а Шушке полапняли не особо обременительное, но весьма критичное — слушать, как оно.

Старый Выудыш, построивший на своём веку не менее чем допуха таких переправ, провёл Шушку по объекту и показал, что именно нужно выслушивать и чем это чревато. Выслушивать в основном требовалось наличие или отсутствие трещин, а чревато это было провалом паровика под лёд, что вообще мимо пуха. Бельчонок вспушился, сбегал домой за шапкой и фляжкой с горячим чаем, и теперь весь день тусовался по переправе; ночью его заменяла белка постарше, и хотя постарше она была значительно, грызя это слегка грызло. Идти сурковать, оставляя на морозе на всю ночь белочку, казалось не в пух — тем более что Айна казалась очень симпатичной и вызывала у небольшого белкача ещё не особенно осознанную симпатию.

Как бы там ни пробыло, Шушка ходил вдоль ледяного моста, каковой соединял берега Жад-Лапы, цокал встречным грызям о том, как оно, и слушал лёд на предмет трещин. Выудыш предуцокивал, что широкая трещина может быстро заполниться водой и примёрзнуть сверху, так что ни в едином разе не будет обязательно видна издали — по сути, она и вплотную может быть не видна. Возможно терпения Шушки и не хватило бы надолго, чтобы постоянно таращить уши на однообразный лёд, но он вспоминал про Айну; вдобавок, на реке кроме как льда, больше ничего и не имелось, чтобы отвлечь внимание. Ну и до кучи, по переправе то и дело проходили поезда, на которые бельчонок мог глазеть долго.

Паровоз-зимоход двигался без особенного шума, с шипением пара, скрипом механизмов и хрустом льда под ведущими колёсами; лыжи, на которых стоял локомотив и вагоны, при скольжении издавали едва заметный шум. Вслуху этого поезд чаще можно было заметить по столбу дыма, а не по звуку — на полном ходу паровоз дымил вовсю. Громоздкая железная бочка с деревянной кабиной плавно проходила повороты лыжни, таща за собой вагоны; часто их было около десяти — грузовых, платформ, и для перевозки грызей. Шушка знал, что самый обычный паровоз — это тип «Л», или «ЛеммингЪ», и умел различать его серии от первой до седьмой по характерным признакам.