Вторая жизнь - [32]

– Девятиэтажка, надо же, – удивилась Лиза.

– Ага, нам сюда, второй подъезд. Нам на шестой.

Рома пошел по лестнице.

– А что, лифта нет?

– Лифта? Должен был быть, – опять рассмеялся Рома, – этот дом, знаешь ли, местная достопримечательность. Он один-единственный в городе. Высотка, так сказать. Конечно, здесь должен был быть лифт. Но потом где-то наверху решили, что строить девятиэтажки здесь бессмысленно и тем более бессмысленно создавать лифтовую службу под один-единственный дом. Так что нет служб, нет лифта.

– А как же старики, дети, с колясками, с сумками?

– Привыкли все, – пожал плечами Рома.

Лиза поднималась по лестнице и не переставала удивляться странной планировке. Если бы соседи справа открыли дверь настежь, то соседи слева не смогли бы выйти из квартиры. Почти каждая дверь была украшена открыткой – обычной открыткой, которые продаются в киосках и на почте. У Лизы в подъезде тоже вывесили подобные поздравления на доске объявлений – внизу, по инициативе консьержки. Здесь же на одной двери скотчем была приклеена открытка «С 23 февраля», на другой – «С 8 Марта», на третьей сразу две – «С днем рождения» и «С Hовым годом». Но Лиза застыла перед дверью, на которой красовалась открытка – заяц с букетом цветов и надпись «Тили-тили тесто, здесь живет невеста».

– Что это значит? – спросила Лиза у Ромы.

– Значит, свадьба завтра. Всегда так делают, – ответил он равнодушно.

Наконец они поднялись, и Рома позвонил в дверь без всяких открыток.

– Ромчик! Ромочка! Сы́ночка! – Лиза услышала голос еще до того, как дверь открылась.

При первом же взгляде на Валентину Даниловну сразу стало очевидно, на кого похож Рома – копия матери.

Валентина Даниловна оказалась крупной рыхлой блондинкой, с отекшими ногами, двойным подбородком, тройным запасом валиков вокруг талии, огромной грудью и задорной прической в стиле кудельки. На ее лице выделялись брови – высоко прорисованные, отчего вид у нее был сильно удивленный. Когда она обнимала Рому, Лиза заметила ободранный маникюр и золотые кольца, натянутые на пальцы так, что фаланги вот-вот должны были лопнуть. Массивные кольца были, по прошлым временам, наверное, дорогие. На правой руке Лиза отметила печатку. Шею Валентины Даниловны украшали несколько цепочек, запутавшихся, выглядывавших из складок на шее. На одной цепочке висел увесистый золотой крест.

Имелась у нее и характерная особенность – тонкая верхняя губа и мелкий частокол зубов. Обычно такая особенность челюсти достается худым высоким женщинам, но Валентина Даниловна была полной, грузной, заплывшей. Она не была похожа на крысу или на мышь. Ничего звериного в ее облике не замечалось. Хотя нет – Ромина мать напоминала морского котика на суше. Маленькая голова, нарисованные губы – контур шел выше естественного – и здоровенное неповоротливое тело, из которого торчали смешные руки, казавшиеся непропорционально маленькими, как и голова. Валентину Даниловну можно было бы назвать вполне миловидной, если бы не губа и зубы. При определенном ракурсе она казалась злой, и Лиза даже подумала, что свекровь может и укусить. В этом строении челюсти было что-то неприличное, как исподнее, проглянувшее под задравшимся платьем.

– Мам, это Лиза, – сообщил Рома.

– Да заходи, заходи уже, я ж час назад тебя ждала! Что, автобус задержался? Или на электричку опоздал?

Валентина Даниловна делала вид, что Лизу в упор не видит. Нет ее. Пустое место. Лиза отнесла это на счет волнения и радости от возвращения сына.

– Голодный? Есть будешь? Я ж тебе пирожков напекла. Твоих любимых! С капусточкой!

– Мы в кафе заходили. Я пельменей поел.

– И где ж ты кафе нашел? На вокзале, что ли? Там Любка сидит? И ты ел ее пельмени? Ты шо, дурак или как? Дома нельзя сесть поесть? Я ж сегодня с утра наяривала-нажаривала!

Лиза была потрясена – вот тебе и трогательная учительница музыки в белой блузке. Вот и покупной тортик к чаю из фарфоровых чашек. Вместо разговоров про погоду – рифмованные причитания.

Лиза разглядывала квартиру. Ее поразило, что в большой комнате, которая служила спальней и гостиной, пол был голый, покрытый коричневым однотонным линолеумом. Зато на кухне лежал ковер, чистый, без единой соринки. Ковер застилал всю свободную площадь пола. Лиза дернулась от неожиданного звука. Будто проехал поезд и издал гудок. Оказалось, это выключился холодильник, сотрясаясь всеми внутренностями, и одновременно закипел чайник со свистком.

Стены были обильно украшены фотографиями – маленький Рома, молодая Валентина Даниловна, Рома на руках у матери, Рома на утреннике в садике, Рома на выпускном в школе. В углу стояла рамка для репродукций или крупноформатных фотографий, под которой лежали в беспорядке бумажные иконы. Задняя картонка прилегала недостаточно плотно, и изображения святых обсыпались книзу, навалившись одно на другое.

На диване лежало вязание – нитки, крючок, – Валентина Даниловна вязала голубую шаль. На стене над диваном в ряд висели картины – цветы, кошка, снова цветы. Лиза присмотрелась и поняла, что картины сделаны из косточек – арбузных, дынных, сливовых. Фоном служил рис, а ободок – из кофейных зерен.