Вторая Пуническая война - [167]

Однако будущий консул ничего не забыл. Он помнил, как сразу же после победоносного завершения Иллирийской кампании в 218 г. до н. э. предстал перед неправедным судом сограждан. Жестоко обидевшись на неблагодарных соотечественников и разочаровавшись в справедливом отношении к людям, храбро сражавшимся за свою страну, Ливий удалился в деревню. Многие годы он жил в уединении, не появлялся в Риме и вообще старался поменьше общаться с окружающими. Бывший консул отпустил длинные волосы, отрастил бороду, ходил в рваной одежде и всем своим видом демонстрировал, до чего его довело несправедливое отношение сограждан. Марк Ливий обладал сильным характером и железной волей, и не исключено, что он так и прожил бы в добровольном изгнании до конца своих дней. Его не волновало ни нашествие Ганнибала, ни критическое положение, в котором оказалось государство, ни гибель десятков тысяч римских граждан на поле боя. Боги разгневались на Рим, и Ливий полагал, что несчастья, обрушившееся на квиритов, вполне ими заслужены. Ибо не может быть счастья и благополучия там, где попираются правда и справедливость. В довершение всех бед тесть Марка, знатный гражданин Капуи Пакувий Калавий (Liv. XXIII, 2), при поддержке многочисленных сторонников сдал город Ганнибалу. Однако в 211 г. до н. э. Капуя капитулировала перед римлянами. Но Ливий всё равно старался не вспоминать о Риме и думал, что в городе о нем тоже забыли.

Когда в 210 г. до н. э. к изгнаннику прибыли посланцы от консулов Марка Клавдия Марцелла и Марка Валерия Левина и потребовали, чтобы он вернулся в Рим, Ливий немало удивился. Опальный полководец стоял перед послами в дырявой одежде, с растрепанными длинными волосами, почесывал взлохмаченную бороду и думал, как ему поступить. Марк не хотел ехать в Рим, но и проигнорировать приказ консулов не мог. Махнув на всё рукой, он отправился в столицу в том виде, в каком принимал посланцев Марцелла и Левина – оборванный, небритый и нестриженый. Оказавшись в городе, Ливий отказался приводить себя в порядок, и дело дошло до цензоров, которые заставили упрямца подстричься, сбрить бороду и одеться в нормальную одежду. После чего ему велели прийти на заседание сената и принимать участие в жизни государства.

Марк был верен себе. Свой протест он выражал тем, что на все вопросы отвечал только «да» или «нет», либо объявлял о своём согласии кивком головы и красноречивым молчанием. И никакая сила в течение долгого времени не могла заставить его изменить поведение. Лишь необходимость выступить с речью в защиту своего родственника посодействовала тому, что Ливий снял табу молчания. Таким образом, бывший изгнанник напомнил о себе, и его имя снова стало на слуху. Поэтому нет ничего удивительного в том, что про него вспомнили накануне вторжения Гасдрубала. Рим как никогда нуждался в хороших и грамотных полководцах, а Марк Ливий был именно из этой когорты.

Но он не собирался поступаться своими принципами. Хотя народ поддержал предложение сената о новых консулах, Марк отказывался от должности и открыто издевался над римлянами. Он заявил прямо и честно: «его не пожалели, когда он ходил в одежде отверженного, а теперь, против его воли, предлагают ему белую тогу кандидата, смешивая почет с наказанием. Если они считают его честным человеком, то почему осудили, как бесчестного преступника? Если они признали его виновным, то почему, сочтя его первое консульство своей ошибкой, вверяют ему второе?» (Liv. XXVII, 34). Сенаторы не на шутку переполошились и стали укорять упрямца за резкие высказывания, но Марк попросту не обращал на них внимания. Однако, несмотря на все его демарши, Ливий вместе с Нероном был избран консулом. Казалось, что теперь он успокоится, но не тут-то было!

Марк Ливий не собирался прощать былые обиды Гаю Клавдию и всячески демонстрировал свою ненависть к нему. Свои перспективы относительно совместной работы с Нероном Марк обозначил ясно и недвусмысленно: «незачем мириться… он будет действовать осмотрительней, чтобы его неудачи не возвеличили сотоварища-недруга» (XXVII, 35). Как следствие, сенат столкнулся с проблемой, которую сам и породил. Народ волновался, не зная, чего теперь ожидать от своих избранников и как вообще они будут исполнять свои обязанности. С большим трудом «отцам отечества» удалось заставить консулов отложить взаимную вражду до лучших времен и заставить их заниматься государственными делами без ущерба для страны. Немалую роль в этом примирении сыграл огромный авторитет Квинта Фабия Максима Кунктатора, выступившего инициатором примирения.

Хотя некоторые меры предосторожности во избежание возможных недоразумений сенаторы приняли, отказавшись от обычной жеребьевки и назначив каждому консулу провинцию. Воевать им предстояло в разных концах Италии – Нерону на юге против Ганнибала, а Ливий должен был сразиться на севере с армией Гасдрубала. Интересы Гая Клавдия и Марка Ливия при этом не пересекались, их провинции не соприкасались, и «отцы отечества» надеялись, что конфликтов удастся избежать. Ливий должен был взять под своё командование либо легионы, стоявшие в Цизальпинской Галлии, либо войска, находившиеся в Этрурии. Его коллеге предписывалось набрать в Риме новые легионы и принять командование над войском одного из погибших консулов – Марцелла или Криспина.