Всяко третье размышленье - [50]
Можно спросить, на что ты, мать твою, намекаешь?
Можно. Поскольку ты вызвал из взаимосцеплений офисных прибамбасов мой Манди-подобный голос в твою, открываю кавычки, «Творческую Зону», кавычки закрываю, я полагаю, что теперь ты готов, воспользовавшись временным предположительно отсутствием миссис Миссис, вызвать в «Зону Деловую» и мое столь же временное, но (в буквальном смысле) сказочное физическое тело: я буду гола, как рыбка, тонка и резва, подобна твоей супруге, какой та была, когда вы с ней порезвились впервые, — только волосы у меня, я думаю, потемнее, ведь мы, Джиннии, все как одна арабско-персидских кровей, — и мы с тобой займемся Делом, я усядусь верхом на твою волшебно воскресшую мужественность, мои свежие юные сосочки будут хлестать тебя по лицу, выбивая последние мысли из твоей гериатрической головы. Или нет, скорее, вбивая их, пока ты не обзаведешься готовностью извергнуть не очередную СПП, но настоящий ССТДФ: Стремительный и Сверкливый Тур-де-форс![100]Когда же твоя женушка вернется, покончив с делами в городе и в университете (если она и вправду занимается ими и если она действительно там), ты поразишь ее Достижением с прописной «Д», совершенно отличным от тех, какими угощал бедняжку в последнее время. Что скажешь, Босс? Давай заделай себе последнее Видение с прописной «В»!
Ну хорошо, раз уж ты спрашиваешь, скажу: а) что мне всегда было невдомек, откуда взялось выражение «голая, как рыбка», если каждую рыбку, какую когда-либо видел я, покрывала чешуя…
А мы ее почистим. Может, сейчас и начнем?
И б) что с меня уже хватит на сегодня Старперских Прельщений. Возвращайся в свою бутылку, девочка, я же поеду к «Боззелли», пообедаю с Манди, а после мы с ней займемся еженедельными покупками.
Не надо себя дурачить.
Вот и ты себя не дурачь, думает или пишет Джордж Ирвинг Ньюитт, обращаясь то ли к «ней», то ли к себе, то ли к ним обоим. Она пошла проверить почтовый ящик, через минуту вернется. У нее дела в городе, вернется после обеда. Она репетирует свое выступление на той конференции Побережных Писателей (в которой он, гордящийся творчеством Манди и стихами ее наслаждающийся, решил, хоть и с сожалениями, участия не принимать, поскольку место ее проведения пробуждает в нем слишком много горестно-сладостных воспоминаний о первом его браке), вернется вечером. Или ни того, ни другого, ни третьего?
Впервые он набирает на своем новом сотовом номер ее телефона — и получает голосовое извещение, и этот голос так же похож на голос «Джиннии», как ее — на голос его жены:
Оставьте, пожалуйста, сообщение после сигнала.
— Манди? Где ты? Голубка?
3. Алло?
«Инструмент Сатаны» — так назвал Марк Твен только-только изобретенный Сэмюэлем Ф. Б. Морзе телефон[101]. Джордж Ирвинг Ньюитт склонен согласиться с этим определением — с той, впрочем, оговоркой, что телефон, подобно другим блестящим выдумкам дьявола (телевидению, интернету, алкоголю, человеческому воображению), имеет и свои достоинства, делающие его почти незаменимым. Будучи по преимуществу телефонофобом, склонным скорее обмениваться со знакомыми и коллегами сообщениями по электронной почте, чем звонить им, человеком, напуганным толпищами людей, которые болтают по сотовым на улицах, в магазинах, в ресторанах и на стадионах (не говоря уж о тех, кто ведет при этом машину!), он тем не менее готов признать, что по части приватности телефонные звонки намного превосходят письменные сообщения. Все-таки они в большей мере похожи на разговоры, ведомые с глазу на глаз: звук голоса, спонтанный обмен мыслями. Он рад тому, что видеотелефоны так в двадцатом веке и не прижились, хоть многие и верили, что это случится, и хорошо понимает причины популярности у молодежи двадцать первого века «Фейсбука», «Ю-тьюба» и тому подобных аудиовизуальных средств общения, однако ему они не подходят — нет уж, спасибо. Подобно настольному компьютеру в «Производственной зоне» его кабинета, телефон в «Деловой зоне» оного — да и другие, расставленные по квартире Тодд/Ньюиттов, — суть инструменты вершения домашних и профессиональных дел: удовольствия ради ДжИН к ним обращаться не стал бы.
Даже если бы Джинния со Светло-Каштановыми Лобковыми Волосами вдруг выпрыгнула из них и позволила Папочке поиметь ее в попочку?
Особенно в этом невообразимо неправдоподобном случае.
Который, однако ж, ему удалось, помнится, вообразить в необъяснимом отсутствии его отсутствующей супруги.
За что ему стыд и позор, — впрочем, он должен напомнить всем, кого это касается, что Творческое Воображение, как и сновидения, никакой ответственности за что бы то ни было нести не может. Важно только одно: как ты им пользуешься.
Вот и давай посмотри — как! Твой ход, Папочка…
Он напоминает далее всем, кого это касается (себе главным образом), что ничего необъяснимого в «отсутствии» Манди нет — в рассуждении как местонахождения ее, так и его продолжительности: она отправилась на КАПВП, ежегодную Конференцию Ассоциации писателей Восточного побережья, проходящую в Маршихоупском Университете Штата, помнишь? Там, где полвека тому назад Джордж Ирвинг Ньюитт начал свою преподавательско-педагогическую карьеру чтением вводного курса Литературной Композиции.
Классический роман столпа американского постмодернизма, автора, стоявшего, наряду с К. Воннегутом, Дж. Хеллером и Т. Пинчоном, у истоков традиции «черного юмора». Именно за «Химеру» Барт получил самую престижную в США литературную награду – Национальную книжную премию. Этот триптих вариаций на темы классической мифологии – история Дуньязады, сестры Шахразады из «Тысячи и одной ночи», и перелицованные на иронически-игровой лад греческие мифы о Персее и Беллерофонте – разворачивается, по выражению переводчика, «фейерверком каламбуров, ребусов, загадок, аллитераций и аллюзий, милых или рискованных шуток…».
Джон Барт (род. 1930 г.) — современный американский прозаик, лидер направления, получившего в критике название школы «черного юмора», один из самых известных представителей постмодернизма на Западе. Книги Барта отличаются необычным построением сюжета, стилистической виртуозностью, философской глубиной, иронией и пронзительной откровенностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.