Всяко третье размышленье - [49]

Или нажми несколько кнопок…

Ты там?

Я здесь, Джинния. А ты-то где? И кто?

Я, как ты слышишь, здесь.

Здесь — это где?

Там, где находится здесь. Что же касается «кто» — как тебе сказать… Возьми кого хочешь — он кто? Кто есть «кто»? Да и сам-то ты — кто?

Я — Дж. И. Ньюитт, если ты не в курсе: Поищи его в «Кто есть кто в Постмо… в Посмертной Литературе».

Посмертной?..

Ну, ты же помнишь ту чушь насчет Смерти Романа, верно? Под конец двадцатого века с ней носились все кафедры английской литературы. Говорили, что он и рожден-то был для смерти — как и Ваш Покорный, и все остальные мы; с тех пор бедняга усердно умирает и, можно надеяться, будет еще умирать энергично и долго. Конец связи?

Ты же сам сказал, еще не конец.

Ты знаешь, о чем я: Теперь твой черед.

Умирать? Не мой métier[99], дружок: Ты же наверняка читал, что хоть нас, джиннов, и удается временами заманить обратно в бутылку, но мы, увы, поражены бессмертием.

«Поражены», говоришь? Так оно заразно? Передается половым путем?

Слышал бы ты себя!

Я слышу тебя, Дивная Джинния.

Твоей возлюбленной соложнице и сожительнице с сорокалетним стажем довольно на пару часов покинуть дом, и ты начинаешь подбивать клинья к ёбаной оргтехнике!

Смачное определение не осталось незамеченным. Как сказал о своих поздних годах какой-то другой старикашка: «Секс уходит. Память уходит. Но память о сексе не уходит никогда».

Избавь нас от подробностей.

«Нас» означает предположительно и нераскупоренную джиннию/ифритку/мариду Дж. И. Ньюитта, и его Терпеливого Читателя, буде таковой существует. Возможно, чтобы избавить себя от подробностей, госпожа Голосовая Джинния напоминает ему далее, что в последнее время Дж. И. Ньюитт — стоит его супруге выйти из дому, а то и просто внезапно пропасть из поля зрения — все чаще стал упражняться в более или менее пугающих «А Что, Если»? А что, если она скатилась по лестнице их дома (происшествие более вероятное в его возрасте, чем в ее) или же у нее лопнула невесть-откуда-взявшаяся аневризма? Что, если на парковке «Сейфуэя» на нее, садившуюся в зеленую, точно песто, «хонду-сивик», напал грабитель (такое может случиться даже в нашем не богатом преступлениями Стратфорде/Бриджтауне), или в них обеих врезался бесшабашный водитель, или их раздавило упавшим деревом, какие мы порою видим на сельских дорогах округа Эйвон?

Да ладно тебе: куда вероятнее другое: она завела интрижку с каким-нибудь СтратКоллегой, потому что ей уже все печенки проела твоя паранойя — или твоя недавно возникшая склонность вызывать заклинаниями сексуальных джинний.

Так ты, стало быть, сексуальная?

Забудь.

Он забывает, по крайности на время, зато записывает, для памяти, свое решение воздержаться, когда Манди поедет на давно уж назначенную двухдневную конференцию Ассоциации писателей Восточного побережья — в следующий уик-энд, так? и, кажется, в Маршихоупском УШе? — от столь мрачных и, следует покаяться, притянутых за уши (но не невообразимых, что и требовалось доказать) нестерпимых тревог. Каковые, он готов это признать, вдохновляются не одной лишь любовью, но и заботой о личных его интересах: зависимостью, и практической, и эмоциональной, распространившейся на столь многие сферы его жизни — от присутствия в ней любящей подруги, она же нравственно-этическая путеводная нить, до планирования обедов, оплаты счетов, технического редактирования, стирки — да всего на свете. Ему хочется верить, что и он кое-какую пользу приносит: управляет как умеет их незамысловатыми финансовыми делами и ведет домашнюю бухгалтерию; пылесосит полы между проводимыми ею еженедельными уборками; исполняет некоторые чисто мужские задачи — накачивает шины, проверяет в машинах уровень тормозной жидкости, починяет дома то да се; помогает ей на кухне, — но, хоть ни один из них и представить себе жизнь без другого не может, он уверен (вопреки ее пылким, восклицательным отрицаниям): если случится самое страшное, ей справиться с этим будет легче, чем ему. В возрасте Тодд/Ньюиттов, стоит ли говорить, многие их коллеги уже овдовели — кто в результате вышенафантазированных несчастных случаев, кто по причине милосердно скоропалительной или безжалостно долгой болезни, а один, по крайней мере, вследствие пьяного самоубийства. Как это ни удивительно (для нас, Ньюитт/Тоддов), вдовцы и вдовицы в большинстве своем управились жить и дальше — благодаря, разумеется, разветвленной сети всегда готовых прийти на помощь друзей и родственников. Кое-кого поразила хроническая депрессия, но большинство наших знакомых — при поддержке их взрослых детей — стоически обменяли прежние свои дома на квартирки, а то и переселились в приюты для престарелых, находившиеся, случалось и такое, на другом конце страны. Они еще захаживают в клубы знакомств, работают в благотворительных организациях, а некоторые вступили и в новые браки. Невообразимо!

Даже для типчика, работа которого в том и состоит, чтобы воображать не одно, так другое — к примеру, пришествие в его кабинет сексуальноголосых «Джинний»? Столь удачно совпавшее с неприсутствием, скажем так, его же супруги, без-которой-ничего?