Всяческие истории, или черт знает что - [66]

Словно лесной пожар, облетела деревню новость о смерти Ханса и его жены, и все, кто мог, вскочили на ноги и побежали на них смотреть. Словно бы открылся страшный секрет, как потаенный город, на который каждый хотел взглянуть хотя бы мельком, пока он снова не скрылся с глаз. Едва в доме окажутся наследники и родственники, двери закроют наглухо, все это понимали. Когда увидели люди нищету в жилище Ханса — покойников даже одеть как полагается не сумели, — развели только руками от удивления. С ужасом и блаженной радостью слушали все историю о том, как жена призвала мужа к ответу перед судом Господним; каждый, впрочем, услышал что-то свое, и никто не решался отправиться домой в одиночку — опасался встретить по пути Ханса, который стоит где-нибудь за дубом или елкой и следит, чтобы ни один прохожий не отломил сухой ветки. Из страха перед Хансом никто не отваживался без надобности выходить по ночам из дома, а когда ночной порой в кронах деревьев гуляет ветер, и по сей день еще говорят, будто это Ханс пересчитывает шишки в своих лесах.

Что сказала жена мужу и что именно происходило в последние минуты в жутком их обиталище, разрослось в разговорах, словно капля воды под увеличительным стеклом, до совсем уж ужасных размеров. С каждым мгновением менялся рассказ, пока не окаменел, наконец, в самом чудовищном изводе. По всей округе установилась тогда страшная тишина, а если кто слышал, что нынче хоронят Ханса и его несчастную жену, прошибал того холодный пот, и поскорее спешил он домой. Словно бы каждый боялся отравиться дурным воздухом, а не то и столкнуться с привидением. К наследникам это, впрочем, не относилось, дело понятное! Докучало им только, что не присутствовали они при кончине, — при таком количестве наследников это важно, дело понятное! В общем, все прошло своим чередом и ничего подозрительного не вскрылось.

Говорили и о том, что лучше всего было бы положить обоих в один гроб и в одну могилу. Супругов, мол, лучше и схоронить-то нельзя, к тому ж и на маленьком кладбище место можно сэкономить. Впрочем, деревенский староста своего разрешения не дал. Никогда еще он не слышал, чтобы двоих хоронили в одном гробу, разве что роженицу с ребенком. Люди-то станут говорить, что захотели сэкономить на досках и плате гробовщику, а староста считал, что состояния Ханса уж как-нибудь на пару гробов хватит. О людях можно и не беспокоиться — если их слушать, так придется все между ними и поделить, так и самим ничего не останется. Впрочем, в итоге каждый получил собственный гроб. Мы не уточняли, устроили ли наследники поминки по Хансу по его собственной смете, знаем только, что обстановка была жутковатая и каждый рад был поскорее встать из-за стола. День был такой, какие часто бывают в марте, — снег с дождем, такой промозглый и пасмурный, что в тысячу раз сильнее хотелось остаться в кровати и носа на улицу не казать.

Как бы странно ни было хоронить мужа вместе с женой, но речь шла о людях очень и очень богатых. Можно было бы ожидать длинной похоронной процессии, вышедшей проводить усопших в последний путь, но ничего подобного не было и в помине. Все двери и окна на улицах, где должен был проехать траурный кортеж, были наглухо закрыты; словно бы каждый боялся, что через дверь или окно в дом может проникнуть непрошенный гость. Даже сыровар Андерес самым тщательным образом все запер и сказал, что он-то, может, ни во что такое и не верит, да только никогда не знаешь наверняка! Похоронная процессия выглядела своеобразно, напоминала она скорее стаю испуганных гусей, на которую налетел яростный порыв ветра или ястреб. Все спешили, даже конь, который волочил повозку с двумя гробами, был словно чем-то напуган, прядал ушами и всем своим видом показывал, что не желает ждать, пока между ним и его страшным грузом не окажется шесть футов земли. В могилу бросали быстрые взгляды, все словно только того и ждали, когда все это будет позади.

Если кто-то думал, что поминки, как это часто случается, будут веселые, а радостных наследников ожидает внушительное состояние, он жестоко ошибся. Говорили за столом мало, вполголоса и всё о каких-то мелочах. Ели быстро, все торопились, ни у кого не было времени, словно бы они были в бегах и лишь ненадолго остановились, каждое мгновение опасаясь нападения врага, словно бы каждому было не по себе, пока не закроется за ним дверь собственного дома, которая оградит его и от сегодняшних событий, и от всего мира. Никогда еще трактирщик не видывал, чтобы в день поминок зал опустел так рано. Мимо дома усопших в тот вечер никто не ходил, а дом, в котором они скончались, пустует и по сей день, даже воробьи не вьют гнезд под его крышей, ни одна птица на нее не садится. Пустой и жуткий стоит этот дом, грозный памятник Хансу, как и подобает, — пустой дом с темными запертыми покоями, куда не проникает ни единый луч света, не стремится проникнуть ни один взгляд.

А деньги? Куда подевались они и кто были наследники? Что оставил после себя Ханс, умерший на несколько минут раньше жены, кроме дурной славы и черной своей души черту?

Петер фон Матт