Вся ваша ненависть - [52]

Мама убирает руку с трубки.

– Извините за задержку. Мы приедем к вам в среду утром.

– А пока скажите своим дружкам – господину мэру и начальнику полиции, – пусть выведут свои сраные танки из моего района, – громко произносит папа. Мама прогоняет его, и он выходит в коридор. – Учат тут нас мирно себя вести, а сами разъезжают себе на танках, как будто у нас тут чертова война.

– Два доллара, пап, – кричит Секани.

Мама кладет трубку, и я продолжаю:

– Если пропущу денек, ничего страшного не случится. Не хочу пока в школу. Вдруг там снова начнутся эти бредовые протесты. – Не удивлюсь, если Реми всю неделю будет срывать занятия, прикрываясь Халилем. – Мне нужна всего-то пара деньков. – Мама вскидывает брови. – Ну ладно, полтора. Пожалуйста!

Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает.

– Посмотрим. Но братьям ни слова, понятно?

В общем, она согласилась, хоть и не напрямую. Но лично мне этого достаточно.

Однажды на службе пастор Элдридж сказал: «Описать веру можно лишь как восхождение к ней». Во вторник звенит будильник, и, не вставая с постели, я восхожу к вере в то, что сегодня мама не заставит меня тащиться в школу.

Продолжая цитировать пастора Элдриджа: «Аллилуйя! Когда Бог спускается к нам, он ясно дает это понять». Сначала меня не будит мама. Я продолжаю лежать и слушаю, как все собираются по своим делам. Секани решает, что надо на меня настучать.

– За нее не волнуйся, – отвечает ему мама. – Волнуйся за себя.

Из телевизора в зале орут утренние новости, а мама ходит по дому и что-то напевает. Когда упоминают Халиля и Сто-пятнадцать, звук вдруг становится намного тише и прибавляет в громкости лишь тогда, когда речь заходит о политике.

Под подушкой жужжит телефон. Я достаю его. Кения наконец-то соизволила ответить мне по поводу нового блога на тамблере. Я столько часов ждала от нее ответа, а в итоге получила лишь короткое:

Нормас

Я закатываю глаза. Большего комплимента от нее ждать не приходится. В ответ я пишу:

Я тоже тебя люблю

И что она отвечает?

Знаю:)

Ребенок, ей-богу. Отчасти мне хочется знать, не потому ли она вчера молчала, что дома у нее разгорелся очередной скандал. Папа говорил, что Кинг по-прежнему бьет Аишу, а иногда и Кению с Лирикой. Кения не из тех, кто будет сама о таком рассказывать, а потому я спрашиваю:

Все в порядке?

Да как обычно, – отписывает она.

Кратко, но емко. Я мало чем могу помочь, поэтому просто напоминаю ей:

Если что, я рядом

И что она отвечает?

Еще б ты не была!

Видите? Ребячество.

Вот что странно: прогуливая занятия, всегда думаешь о том, что бы сейчас делал в школе. В восемь мы с Крисом, наверное, встретились бы на истории (по вторникам это наш с ним первый урок), а потому я решаю ему написать.

Не иду сегодня в школу

Через две минуты он отвечает:

Приболела? Хочешь, поцелую, и все пройдет? Подмигиваю два раза

Он так и написал «подмигиваю два раза», вместо двух подмигивающих эмодзи. Признаюсь, это заставляет меня улыбнуться. В ответ я пишу:

А если я заразная?

А он отвечает:

Не важно. Поцелую где захочешь. Подмигиваю два раза

Я пишу:

Это что, подкат такой?

Он отвечает меньше чем через минуту:

Это все, что захочешь. Люблю тебя, Принцесса из Беверли-Хиллз

Пауза. Слово на «л» застает врасплох, точно у меня перехватили баскетбольный мяч возле самой корзины. Ошибки на поле так выбивают меня из колеи, что я потом всю неделю недоумеваю, как такое могло произойти.

Да, «люблю тебя» Криса вызывает ровно те же чувства, но долго размышлять над ответом нельзя: молчание – само по себе ответ. Время уходит, нужно что-то написать…

Но что?

Не говоря «я» перед «люблю тебя», можно снизить градус ответственности. Серьезно, «люблю тебя» и «я тебя люблю» – разные вещи. Та же команда с другими игроками. В «люблю тебя» игроки не так агрессивны и навязчивы, как в «я тебя люблю». Конечно, иногда и «люблю тебя» может застать врасплох, но позорного слэм-данка от него не дождешься. Максимум – неплохого броска в прыжке.

Проходит две минуты. Я должна что-то ответить.

Тоже тебя люблю.

Эта фраза звучит чуждо, как испанское слово, которое я еще не выучила. Впрочем, забавно, как легко она мне дается.

В ответ я получаю подмигивающее эмодзи.

«Право на правду» находится в бывшем «Тако-Белле»[81] на бульваре Магнолий, между автомойкой и кредитной конторой. Когда-то папа каждую пятницу водил сюда нас с Сэвеном и покупал нам тако за девяносто девять центов, крендельки с корицей и один напиток на двоих. Это было как раз перед тем, как он угодил за решетку, и денег у него тогда почти не было. Обычно он просто смотрел, как мы едим. Иногда просил менеджера, одну из маминых подружек, присмотреть за нами, а сам шел в кредитную контору. Когда я выросла и поняла, что подарки не появляются из ниоткуда, до меня дошло, что папа всегда ходил туда перед нашими днями рождения и Рождеством.

Мама звонит в дверь «Права», и мисс Офра приглашает нас внутрь.

– Простите, – произносит она, закрывая дверь. – Сегодня я одна.

– О, а где ваши коллеги? – спрашивает мама.

– Одни проводят круглый стол в Садовом Перевале, другие участвуют в митинге на Гвоздичной улице, где убили Халиля.

Странно слышать, как решительно мисс Офра произносит «убили Халиля». Она не выбирает слов и ничуть не колеблется.