Вся проза в одном томе - [193]

— Это так необходимо? — вмиг помрачнела девушка.

— Да, это принципиально важно. Вы должны избавиться от этих воспоминаний. Опишите, пожалуйста, в мельчайших деталях, что произошло в тот день.

— Ну хорошо, — вздохнула Соня, сделала глоток воды и начала свой рассказ.

— Ужаснее всего то, что я даже не знаю, от кого забеременела. Я встречалась параллельно с двумя парнями. С одним уже год, он был моим первым и давно надоел мне, но всё как-то не решалась расстаться. С другим всё только начиналось, но было сложно, непонятно, что из этого выйдет. Я боялась остаться без парня и не хотела порывать со старым, пока всё не устаканится с новым.

А тут ещё та злосчастная вечеринка, на которой я изрядно перебрала. Один старшеклассник, который тоже там был, потом начал распускать слухи, что переспал со мной. Я всячески отрицала это, смеялась над ним — но на самом деле у меня нет уверенности, что он врёт. Я была так пьяна, что ничего не помню.

Когда подружки спрашивали, кто меня обрюхатил — я делала загадочный вид, будто знаю, но не хочу говорить. А на самом деле, когда Ярик родился, я всё вглядывалась в него и пыталась найти черты одного из трёх возможных отцов. И находила — то одного, то другого, то третьего.

Когда я только поняла, что беременна — поначалу испугалась и хотела сделать аборт. Но у нас в школе есть девочка по фамилии Ярбусова, у которой уже ребёнок — и в нашей компании она всегда имела авторитет, потому что казалась такой взрослой, серьёзной, опытной, гораздо больше понимающей в жизни.

Мама (то есть Антонина) сказала, что всё возьмёт на себя. Ушла с работы, чтобы сидеть с Яриком. Сказала мне, чтобы я забыла о ребёнке и сосредоточилась на учёбе. Я родила за месяц до выпускных экзаменов. А потом ещё вступительные. В институте никто не знал, что у меня есть сын. Я даже грудью его не кормила.

Однако мама не могла одна со всем справиться. Она сама решила взять Ярика на себя — но это оказалось весьма условно. Раньше она позволяла мне делать всё, что мне хочется, никогда не ругалась, если я вместо занятий шла гулять с подружками. Теперь же она чётко разграничивала дело и безделье. Если я занималась учёбой или помогала ей по хозяйству — она не трогала меня. Если же собиралась потусить — обрушивалась на меня с критикой. Говорила, что я нагуляла где-то ребёнка и ей подбросила, словно кукушка.

Да я и сама не могла абстрагироваться от ребёнка, делать вид, будто его нет. Он просыпался по пять раз за ночь — и я просыпалась вместе с ним, даже если спала в другой комнате. У него были колики — и я переживала за него, не знала, куда девать себя от волнения. Он кричал — и звук его крика сверлил мне мозг, не давал сосредоточиться ни на чём.

Так, постепенно, волей-неволей я вовлеклась в заботу о Ярике. В итоге тратила на него каждую свободную минуту. Не спала ночами, утром шла в институт, а вечером сразу бежала домой, как на каторгу. Я не могла ни секунды отдохнуть и расслабиться, у меня накапливался недосып, болела голова. Я стала хуже учиться, потому что не могла сконцентрироваться. Спала на лекциях и не понимала, что говорит преподаватель.

Это было так далеко от моих идеальных представлений о материнстве, так непохоже на Ярбусову! Я так привыкла к разгульной жизни, и так внезапно меня забросило в этот ад без подружек и мальчишек, тусовок и дискотек! Это было сплошным мучением для меня, я жила в постоянном стрессе, иногда срывалась, устраивала истерики, рыдала ночами напролёт, глотала успокоительные.

У нас с Яриком была книжка с развивающими картинками. На каждой картинке — зверушка, которая что-то делает. Я показывала ему картинку, называла зверушку, говорила, что эта зверушка делает — и повторяла это действие. «Вот Мишка умывается» — и я потирала ладонью лицо. «Вот обезьянка зубки чистит» — и я водила пальцем по зубам. «Вот зайчик цветочек нюхает» — и я подносила к носу воображаемый цветок.

Ярик должен был запоминать эти жесты. Их с каждым днём становилось больше. Я закрывала книжку и спрашивала его: «Как котёнок молотком стучит?» — и он стучал кулачком по коленке. «Как белочка посуду моет?» — и он тёр одной ручкой о другую. «Как собачка в ладоши хлопает?» — и он аплодировал.

Но самое любимое его было: «Как сова головой вертит?» — и он вертел головой из стороны в сторону, будто отказывался от чего-то. (Хотя я слышала, что в Болгарии этот жест означает «да». ) Это стало универсальным средством успокоения. Как бы он ни кричал, как бы ни плакал — достаточно было сказать: «Как сова головой вертит?» — и он тут же вертел головой и улыбался. А я так любила его улыбку!

Как-то были мы с ним в зоопарке и видели живую сову. Он показал на неё пальчиком и радостно завертел головой. Тогда мы купили ему плюшевую сову — и она стала его любимой игрушкой. Он лучше спал, когда с ним в кроватке была сова. Приходил домой с прогулки и тут же начинал вертеть головой — это означало: «Где моя сова?»

В январе у меня была первая сессия. Она очень трудно мне давалась. Я давно не спала, и меня трясло, как наркомана без дозы. Глаза слипались, в голове свирепствовала мигрень, каждый удар сердца отдавался в висках. За часок сна готова была продать душу дьяволу. В тот день меня ожидал назавтра самый трудный экзамен, а я была совсем не готова. Вливала в себя кофе литрами, чтобы не отключиться. Смотрела в учебник и не могла разобрать ни слова, будто разучилась читать. Родителей дома не было, а Ярик спал.