Вся проза в одном томе - [153]

Мальчик снова начал играть. Нежин уже не помогал ему. Бетховен зазвучал ещё лучше и чище. Деньги так и сыпались ребёнку в футляр.

— Феликс Маркович сошёл с ума, — констатировала Изольда.

И вновь овации — на этот раз больше мальчику, чем его учителю. Нежин стоял чуть позади и гордился своим новым учеником.

— Поделись с дядей! — сказала ребёнку какая-то женщина из толпы.

Мальчик положил скрипку на землю, взял в охапку немного мелочи из футляра и протянул Нежину.

— Ну что ты! Ни в коем случае! — наотрез отказался Феликс Маркович. — И кто же это кладёт скрипку на асфальт? Уважай свой инструмент — ведь он дёргает людей за ниточки, а тебе даёт хлеб! Лучше сыграй мне ещё что-нибудь. Посмотрим, как у тебя звучат другие пьесы.

Урок продолжился. Пантелей понял, что ждать Нежина бесполезно — и поехал в Пушкино.

Глава двадцать восьмая, в которой от Пана все отрекаются

Было уже темно, когда Пан и Изольда подъехали к шараге. Всю дорогу они не произнесли ни слова. Понуров и Манкина выскочили на подмогу. По их лицам было ясно, что они всё знают. Пантелей уже не удивлялся этим загадочным путям распространения информации. Теперь ребята молчали вчетвером. Все понимали, что сказать в этой ситуации нечего. Гробовое безмолвие и гнетущее настроение сопровождало весь процесс перемещения мебели.

Создав такую же цепочку (разве что с Изольдой вместо Кирилла), в течение получаса друзья благополучно возвратили стулья в зал и в кладовку тем же путём, каким и вывезли их оттуда. Когда работа была окончена, пробило девять. В училище в это время никого уже не было, тем более в субботу. Свет в кабинетах не горел, какофония не долбила по голове, студенты не стояли с папиросками на крыльце.

Но вдруг Пан услышал звуки гитары со стороны бревна. Гера сидел на своём излюбленном месте даже в такое время. Пан пошёл поприветствовать его и спросить, почему же тот не пришёл на концерт, на который обещал прийти. Изольда и Понуров с Манкиной пошли вслед за Паном. Но когда все четверо обошли вокруг училища и вышли со стороны входа — их неожиданно встретил там Просняк, рядом с которым стоял Ипполит, даже сейчас не разлучавшийся со скрипкой.

— Извольте объяснить, — деловито начал директор, — чем вы тут занимаетесь в такое время?

Мейстерзингеры виновато опустили глаза, словно дети, уличённые в краже конфет. И только Пан честно ответил:

— Мы вернули на место стулья, которые на время позаимствовали.

— А кто вам позволил их позаимствовать?

— Они были нужны нам. А Вам совсем не нужны.

— Если Вы так считаете — могли бы спросить разрешения у меня.

— И Вы разрешили бы?

— А Вы понимаете, что я могу заявить на Вас в милицию за кражу стульев? А заодно целой стопки бумаги, ножниц и клея-карандаша!

Пан достал из кармана ножницы и протянул Просняку со словами:

— Вот Ваши ножницы. Подавитесь!

Директор взял ножницы, но при этом возмутился:

— Как Вы смеете мне грубить? Я Ваш работодатель!

— Я ещё не получил от Вас ни одной зарплаты!

— Я ещё не видел Вашей работы! Пока я вижу лишь воровство.

— Простите, — вдруг подал голос Понуров. — Мы виноваты.

— Пожалуйста, не надо милиции! — захныкала Манкина. — Мы ведь вернули всё в целости!

— Мы купим клея и бумаги больше, чем взяли! — поддержала их Изольда.

— Вы посягнули на государственное имущество! — сказал Просняк.

— Ну хотите, мы крышу сами доделаем? Бесплатно! — предложил Понуров.

— Мы больше не будем, честное слово! — Манкина уже плакала по-настоящему. — Мы всё отработаем!

— Вы ещё извиняетесь? — возмутился Пан. — Самое время сказать ему всё, что вы о нём думаете!

— А что мы, по-твоему, думаем? — не поняла Изольда.

— Говори за себя, Пан! — сказал Понуров.

— Мы уважаем нашего директора! — сказала Манкина.

— Ч-ч-ч-ё ты м-м-мелешь? — промямлил Ипполит.

— Ну вы и тру́сы! — Пантелей злобно оскалил зубы. — Не ожидал от вас такого! Знал, что вы привыкли жопы лизать — но не до такой же степени!

— Попрошу при мне не выражаться! — повысил голос директор.

— Оскарыч, ты тут сказки-то не рассказывай! — сказала Изольда.

— Всё, что мы обсуждаем — должно оставаться между нами! — сказал Понуров.

— Нам ещё здесь учиться! — добавила Манкина.

— А ты что же, — обратился Пан к Ипполиту, — сдал нас, паскуда?

— Не т-т-тебе меня с-с-судить!

— Что Вы себе позволяете? — ещё громче заорал Просняк. — Убирайтесь вон и больше не возвращайтесь! Вы уволены! Извольте сдать ключи от комнаты!

Пан ощутил себя одиноким как никогда. Он лишился последнего, что, казалось, ещё было у него — поддержки друзей. Пусть у него ничего не вышло с концертом — но хотя бы были друзья, с которыми его объединяла эта общая неудача. И они могли снова бухать вместе и думать, почему это произошло и как сделать следующий концерт более успешным. Но теперь он едва сдерживал слёзы, понимая, что более ничто не связывает его с этим местом.

— Да подавитесь Вы и ключами! — крикнул Пантелей, чуть не кинув ему ключи в лицо. — Боря и один доделает Вашу грёбаную крышу! И ни хера мне от Вас больше не надо!

— Ваш товарищ давно уже у нас не работает, — заметно спокойнее произнёс директор.

— А его-то за что??? — покраснел от злости Пантелей.

— Держите себя в руках! Борис Иннокентьевич уволился по собственному желанию!