Вся моя жизнь - [7]

Шрифт
Интервал

Непропетые песни — одну за другой…

ПАМЯТЬ О ПРАГЕ

Туманный город серебристых башен,
Ласкающий, старинный, кружевной,
Как детство, в жадной памяти украшен
Почти немыслимой весной.
Его торжественны седые своды
И куполов зеленая парча.
Спеша, толкаясь, убежали годы,
Как школьники, в проулках топоча.
И в час бессонницы, взволнованный и гулкий,
Безмолвно вороша старинные листы,
Опять я огибаю переулки,
Пересекаю сонные мосты.
Чтобы, минуя площади и парки,
Тоску тугую утопив в слезах,
В тенистой нише, где-нибудь под аркой,
Увидеть юности лукавые глаза.

Мои стихи

Мне жаль вас, бедные мои стихи,
Бессильные, запуганные птицы!
Хранят вас эти скудные страницы,
Как тайные и робкие грехи.
Забившись в угол, не смыкая глаз,
Вы ждете, изнывая от бессилья,
Не вырастут ли сломанные крылья
И не коснется ль луч знакомый вас.
Прислушиваетесь сквозь явь и сны,
Сквозь будничных дождей тугое сито!
И нет, не верите, что вы — забыты.
И жадно знаете, что вы — нужны.
Срывая все оковы, напролом,
С тетради бедной в сказочные страны —
Сквозь ночь и версты, чащи и туманы —
Воскресшим бьетесь вы трепещущим крылом.

«Каждый день, как душистый подарок под нашим окном…»

Каждый день, как душистый подарок под нашим окном:
Дальний бор над водой. Затерявшийся в зелени дом.
Тихий шорох весла. Уходящая мимо дорога.
И за гранями верст, обессилев, стихает тревога.

Кире

Ту рябину срубили и рядом шоссе пролегло.
К старой ели малинником все зарастают тропинки.
Что еще рассказать тебе? (Много воды утекло…)
Что над берегом новые чуть розовеют рябинки?..
Что вся та же, старинная — помнишь? — луна над леском
Щурит хитро глаза, восседая на бархатном склоне?
Что уткнулся — по крышу — в кудрявые яблони дом,
И что в зелень зарылись озер голубые ладони?
— Мне космических далей не видеть, но эта земля,
Как огромный подарок, — богата, проста и прекрасна!
Видишь? — Это твое. И все это дала тебе я.
Это значит, что жизнь я свою прожила не напрасно.

«Если она умерла, раз ее больше не будет…»

Памяти В.

«Если она умерла, раз ее больше не будет,
Может быть, кто-то родился, чтоб жить вместо нее.
Может быть, это ребенок. Может быть, это птица.
Может быть, это дерево или только цветок!..»
Так сказал маленький мальчик, очень ее любивший.

Сменился ветер

Зарозовели яблоки в саду.
Зажглась рябина ранними огнями.
Я ни гостей и ни вестей не жду,
И в водах тихо гаснут дни за днями,
На склоне — жизнь проста и хороша;
Все проще и милее год от году.
Разбухшими ветвями вороша,
Всю ночь в окошко билась непогода.
Но, воскрешая нежный птичий свист,
Вода зазолотилась на рассвете.
Еще край неба смугловато-мглист,
Но облака уйдут — сменился ветер.
Готовит снасть довольный рыболов:
Сменился ветер, нынче будет клев.

«Сквозь кусты пробравшись еле-еле…»

Сквозь кусты пробравшись еле-еле,
В пояс поклонюсь дремучей ели,
Под дремотное гуденье мух.
Плачет та же горлинка в вершинах.
Полдень плавает на водах синих.
Манит в лес грибной знакомый дух.
Вот грибы присели у дорожки,
В мох закутав толстенькие ножки,
И не дрогнет жадная рука.
На опушке, на сыром откосе,
Голоса и смех на сенокосе,
Так легко летят издалека.
Вот желтеет первая рябина.
Зной томит и тянет паутиной
Теплую и ласковую лень.
И летят часы как птицы мимо.
Вот еще один неповторимый,
Тихим счастьем осиянный день.

На болоте

На весенней проталинке
За вечерней молитвою — маленький
Попик болотный виднеется…

А.Блок

Пахнет можжевельником и мятой.
Веет сырью. Комары звенят.
Может быть, под кочкою мохнатой
Логово болотных чертенят?
Бугорки, крапленные черникой,
Поросли, как шубкой, старым мхом.
Ты в нору под елкой загляни-ка,
Кто там дышит — заяц или гном?
Сказочные, ласковые бредни.
Зной и чад в болотном полусне,
Из-под пня сосны, почти столетней,
Серый попик поклонился мне.

День без стихов

Под утро душит сна покров, —
Заботы виснут по карнизам,
И день родится без стихов,
Без песен, суетой пронизан.
Дробится в окнах, чахнет свет, —
На бедные ложится руки.
И слов больших и ясных нет,
И нет ни встречи, ни разлуки.
Как далеко звенящий мир!
Мечты и рифмы — в сорной груде…
Застывший снеди скользкий жир
На опостылевшей посуде…
И только свод небес высок,
И в тишь сочится слабо, тонко
Чуть слышный музы голосок,
Как плач побитого ребенка.

Еще о молодости

Как незаметно молодость прошла!
Ее уходу я еще не верю,
Еще обманом манят зеркала,
Еще шаги ее звенят у двери,
Ее слова и легкий, легкий смех…
Вот и сейчас: все так же утро сине.
Как сердце — самое смятенное из всех —
Она вдруг, вероломная, покинет?
И что же в сердце мне носить пустом?..
Я так бедна. Мои пустеют руки.
Так после похорон пронизан дом
Тяжелой пустотой разлуки.

По грибы

Чуть после зорьки ранью сыроватой,
По росным травам, в розовую мглу,
Уйдя тайком, походкой вороватой,
Измерим — первые — лесную глубь.
Мы вместе обойдем опушки бора,
А по лесочкам разбредемся врозь,
Во мшистых ямках, вдоль по косогору,
Так много рыжиков румяных завелось.
А там, где елки встали полукругом,
(Усталость сразу как рукой сняло),
Боровики — приземисты и смуглы —
Зарылись в мох, уютно и тепло.
Подрежет ножку нож, и выше, выше
В корзинке груда пестрая растет.
Промокли ноги. Ветер влагой дышит.
Вот дождь закрапал и сильней идет,
И льет за шиворот с разбухших веток,
И пахнет мокрой хвоей и грибом,

Рекомендуем почитать
Ковчег Беклемишева. Из личной судебной практики

Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.


Пугачев

Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.