Встречный огонь - [21]

В горле у Балбара застрял противный комок. Горящая сопка, и лес, и это вспаханное поле потеряли зримые очертания и стали расплываться в его глазах как в тумане. Таким бессильным, как сейчас, он еще никогда себя не чувствовал. И сказать ничего не мог. А надо было что-то сказать… На минуту стало очень тихо, будто все звуки жизни разом исчезли куда-то.

— Ну вот что, Балбар, иди отсюда, — далеким холодным голосом проговорил парторг. — Я немного поторопился с тобой. Одним словом, ты здесь не нужен. Ступай на табор. Без тебя управимся.

Смысл этих слов не сразу дошел до Балбара, и опомнился он только, подойдя к тому пню, у которого оставил свою куртку и мешок. Бессознательно избегая встречи с Володей, юркнул в кусты и, пробираясь сквозь заросли, напрямик двинулся в сторону табора. Мысль, что его прогнали, словно не нужного никому пса, пронзила Балбара неожиданной болью, уже когда он вышел на дорогу и поплелся между соснами, чувствуя себя до слез униженным и одиноким. «Вы не знаете меня, не знаете, — мысленно уверял кого-то Балбар, — я докажу вам, вот увидите, докажу!»

17

Старики во главе с Гатабом остались одни. Бригадир отвел им небольшой участок от негустой рощицы и до белого бугра. Там легче было справиться с огнем. Как только трактор провел борозду, старики, не теряя времени, расчистили по обе стороны от нее землю метров на тридцать. Их было девять человек, но работали они целый день, не разгибаясь: орудовали лопатами, таскали хворост и складывали в бурты. Вечером Гатаб оглядел участок и остался доволен:

— Ну, вот… Теперь огонь испустит здесь дух, как дикий зверь сожрет в последний раз пищу, которую мы ему приготовили.

На ночлег старики решили устраиваться отдельно, чтобы не мешать молодежи, да и самим не стесняться — мало ли о чем надо поговорить.

Красные языки костров на майле[12] жадно лижут темное небо. Расположившись полукругом, чинно сидят старика у своего костра, пьют из манерок густой зеленый чай, шумно прихлебывая, и ведут неторопливую беседу. О том, что давно уже не было такого засушливого лета и что пастухам некуда стало гонять скот. Нити разговора переплетаются в неприхотливом простоватом узоре. Старцы ведь не одолели грамоты — слишком поздно увидели букварь, поэтому их слова и мысли не знают больших дорог. Зато память у них особенная. О прошлом старики вспоминают по событиям, как по вехам: вот, мол, помните, в год коллективизации, когда у кого-то родилась двойня, или перед войной, когда умер старик на покосе, или кто-то женился в ту весну, когда перед праздником Первого мая выпал большой снег? Им есть о чем поговорить! Далеко пролегли дороги их сыновей и внуков. А ведь раньше буряты не выезжали дальше степей и гор, где паслись табуны да отары овец…

Старый Гатаб, опорожнив манерку чая, вытер пот и заговорил с доброй усмешкой:

— Поглядел я сегодня на трактор и вспомнил давнее время. Помните ли вы, друзья мои, первый трактор, который пришел к нам?

— Как же не помнить? — живо отозвался Банди, и все его поддержали:

— Помним, помним…

— Так вот, мне тогда, — продолжал Гатаб, — он не понравился. Смотрю и думаю: что это за огненная телега? Почему такой дым? И зачем ревет? На весь улус слыхать. Коровы от испуга разбежались, овцы жмутся к забору. Ну, думаю, вот беда! На тракторе-то сидел Баранов. Он говорит мне: «Садись, подвезу». А я… — Гатаб закрыл глаза и засмеялся долго и беззвучно. Насмеявшись вдоволь, договорил: — А мне страшно было. Я, говорю, со старухой своей не простился… Не могу так.

— Да, люди быстро привыкают ко всяким новинам, — сказал Банди и сухой сморщенной рукой потянулся за своей трубкой. Он был очень худой, острый в суставах. О Банди говорили, что на его бедре можно повесить кнут, А голос у него был звонкий, как у молодого. — Привыкают не только люди, но и скот. Вы поглядите сейчас на коров. Разве они боятся машин? Нисколько. А лошади? Им тоже хоть бы что. Время такое пришло, старики. Я не удивлюсь, если завтра узнаю, что люди залезли во-он туда… — И он, задрав кверху свою бороденку, показал трубкой на луну.

Старики подняли глаза к небу: над соснами светила рыжая задымленная луна.

— Правильно говоришь, — поддержал Банди Гатаб. — Сказал, как будто выстрелил в пятак! Время наступило такое, что люди многого достигают. Раньше-то мы жили как… Ох, да что говорить, — он покачал головой. — Теперь, если заболеешь, доктора зовут, состаришься — государство пенсию назначает. Если у кого какая беда, на помощь всем колхозом идут. А нам-то как приходилось, сами знаете… Нынче у молодых какая забота? Учись и ума набирайся. Верно?

— Да… Посмотришь, у парня усы ниже рта свисают, а он все учится.

— А как же? В деревне поучился — мало, в город едет.

Близилось время, когда Большая Медведица приподнимает вверх ручку ковша. Костер горел без шума и треска, степенно, под стать голосу старого Гатаба:

— Сколько наше государство-то делает для молодежи, какие деньги отпускает — и не сочтешь. Пусть бы впрок это все было да всем. А то ведь некоторые не понимают и ценить не хотят. Вот что…

Старик, сидящий напротив Гатаба, выудил из чашки кусочки замоченного хлеба и согласно кивнул ему: