Встречные огни - [82]

Б о р и с. В школе, в ФЗУ, на фронте и вот уже скоро тридцать лет на заводе я всегда чувствовал себя равноправным членом единой семьи. О том, что я еврей, мне впервые напомнили гитлеровцы в сорок первом году. А сегодня об этом напоминают сионисты. Те заявляли, что я из-за своей национальности человек неполноценный и поэтому меня надо уничтожить. А эти твердят, что я принадлежу к «богом избранному народу» и поэтому имею право на какие-то особые привилегии. Это ведь две стороны одной и той же расистской медали! Неужели ты этого не понимаешь?

М и х а и л. Я тоже учил политграмоту! Мне не нужно никаких привилегий, но я думаю, среди людей своей национальности мне будет не так уж плохо!

Б о р и с. «Все евреи — братья»?! Старая сионистская песня! В дни войны эти «братишки», спасая собственную шкуру, отдавали в гестапо таких, как ты! Кстати, Эйхман признался: если б у него в аппарате не служили сионисты, он не смог бы выполнить свой чудовищный план — уничтожения шести миллионов евреев!

М и х а и л. Предатели были и среди других народов! Зачем же бросать тень на всех евреев?

Б о р и с. Я говорю о сионистах, а не о всех евреях! Между прочим, ни я, ни ты, как и пятнадцать миллионов евреев, которые проживают в разных странах мира и слились с их народами, — ничего общего не имеем с израильтянами!

М и х а и л. Израиль считает своими гражданами всех евреев, где б они ни жили!

Б о р и с. Конечно, сионистам это выгодно: они хотят иметь в каждой стране свою «пятую колонну». Но ты, Михаил Лифшиц, родившийся в Киеве, воспитанный советской властью… ты обязан знать, где твоя родина!

М и х а и л. Довольно! У меня уже голова разрывается…

Б о р и с. Жаль, что на эту голову дядя Шимон все-таки надел свою черную ермолку!

Возвращается  А д и к.

А д и к (Борису). Мое почтение! Пришли помочь нам паковаться?

Б о р и с (Михаилу). Скажи мне, кто твой друг…

А д и к. И вы скажете, что ваша карьера… тю-тю! Парторг цеха, передовой мастер, орденоносец Борис Лифшиц теперь будет писать в анкетах: родственники за границей есть! И к тому же ближайшие!

Б о р и с (разъяренно). Подонок! Вон отсюда!

М и х а и л. Это мой дом и Адик — мой гость!

Б о р и с. Вот как! (Зовет.) Катруся, нам пора домой!

Входят  К а т р у с я  и  А с я.

К а т р у с я (взглянув на присутствующих и все поняв). Пошли!

А с я (в отчаянии). Катруся… еще минуточку! (Прильнула к ней.)

Б о р и с (Катрусе). Я буду ждать на улице! (К Михаилу.) Эх ты… Мишунька! (Решительно поворачивается и выходит.)

Неся поднос, на котором банки с вареньем, входит  З и н у х а. За ней вбегает совсем обезумевшая  Д о р а.

Д о р а. Зиночка, что вы задумали?!

З и н у х а (Адику). Райские яблочки… там их целая батарея. Что с ними делать?

А д и к (насмешливо). Райские яблочки? (Тоном командира.) В туалет! И спустить воду! А посуду — в мусоропровод!

Д о р а (задыхаясь от волнения). Через мой труп! Лучше я подарю соседям!

З и н у х а. Хотите, чтобы весь город знал о вашем отъезде?

Д о р а (истерически). Не дам!

М и х а и л (Адику, нерешительно). Может, не надо?

А д и к. Когда человека ждет райская жизнь, он может обойтись без райских яблочек! (Зинухе.) Слышала? Чего стоишь?

Входит взволнованная  О л е с я  М а к а р о в н а.

О л е с я  М а к а р о в н а. У вас была открыта дверь…

К а т р у с я. Это Борис выходил и забыл закрыть.

О л е с я  М а к а р о в н а (обведя взглядом присутствующих). Что с вами? Все такие… возбужденные. Вам не дали разрешения на выезд?

Д о р а (сквозь слезы). Разве вы не видите? Разрешили… к великому сожалению! (Судорожно обнимая Олесю Макаровну.) Родная моя, что нам делать? (Указывая в сторону Михаила.) Без нас он там погибнет!

О л е с я  М а к а р о в н а (с болью и гневом долго смотрит в глаза Михаилу). Ах, Миша, Миша!..

Не выдержав ее взгляда, Михаил, потупившись, опускает голову.

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Луч прожектора освещает столик на авансцене, за которым сидит  Д о р а. Она сосредоточенно пишет письмо, повторяя про себя каждое слово. В репродукторе — ее голос.

Г о л о с  Д о р ы. Родная моя Олеся Макаровна! Вот уже третий месяц мы в Хайфе. Нам повезло, потому что Шимон, муж моей Ривы, здесь очень влиятельный человек: всех других олим (так называются новоприбывшие) отправляют осваивать пустыню Негев или пограничные селения, которые раньше принадлежали арабам… Каждый день собираюсь написать Борису и Катрусе, но все не могу решиться: они ведь так были против нашего отъезда!

Что я могу рассказать о нашей теперешней жизни? Здесь ужасная жара, свыкнуться с ней нелегко… (Вздохнув.) Да и не только с жарой! Неделю мы гостили у Ривы и Шимона, а затем они помогли нам снять комнатку в районе порта, где сейчас работает Ася. В ее положении такая работа, вы сами понимаете… Но другого выхода нет. Мишунька надеялся, что его дело сразу пойдет на лад, однако вышло совсем иначе… Он так издергался, что даже описать невозможно… Я часто хожу к Асеньке в порт, боюсь, чтоб ей там не стало плохо. Смотрю на море и думаю обо всем, что осталось там, за горизонтом…

1

Скромная комнатушка в старом доме. Вечер. За окном — темный силуэт пальмы, огни неоновых реклам. М и х а и л  растерянно смотрит на вошедшую  А с ю.