Встречные огни - [27]

Шрифт
Интервал

Г е о р г е. А листовки?

З а г р а в а. Какие листовки?

Г е о р г е. Те, что на улице разбрасывают.

З а г р а в а. А тебе зачем?

Г е о р г е. Я их продаю.

З а г р а в а. Кому?

Г е о р г е. Нашим солдатам. Если даром раздать — никакого эффекта. За деньги доверия больше.

З а г р а в а. А ты знаешь, что в этих листовках?

Г е о р г е (хитро). Какой продавец не знает своего товара?

З а г р а в а. А если попадешься?

Г е о р г е. Это невозможно. Начальство мне верит, а наши солдаты не верят начальству.

З а г р а в а. Зачем продаешь пистолет?

Г е о р г е. Чем этот мертвый металл, лучше живой капитал!

З а г р а в а. У тебя коммерческая голова!

Г е о р г е. Но эта голова никак не может встать на ноги. Так сказал Георге Радулеску. Слушай… я служу в личной охране домнула Пынти. Кое-что знаю. Пынтя — это товар.

З а г р а в а. Хороший человек?

Г е о р г е. Прохвост высшей марки.

З а г р а в а. Почему ж ты его хвалишь?

Г е о р г е. Если хочешь продать тухлую свинину, говори, что она пахнет фиалками! Так учит Георге Радулеску.

З а г р а в а. Интересно!

Г е о р г е. Кончится война — в торговлю тебя возьму. Свой трест откроем!

З а г р а в а. Смешняк! Думаешь, у меня в Одессе после войны других дел не будет?

Г е о р г е. Другие дела? А что они могут дать для жизни? Торговля облагораживает человека, приучает к честности и взаимной вежливости. Так говорит Георге Радулеску.

З а г р а в а. Георге Радулеску, Георге Радулеску… Кто он такой?

Г е о р г е. Георге — это я.

З а г р а в а. Георге?.. Жора! Я это сразу понял по выражению лица.


Георге и Заграва поют.


Г е о р г е.

Достану я все нужные бумажки,
И мы вдвоем организуем трест.

З а г р а в а.

Оставьте буржуазные замашки,
Одесса — это вам не Бухарест!
Позвольте мне задать вопросик прямо
(Я вам совсем не собираюсь угрожать!):
Одесса — мама?

Г е о р г е.

                         Мама!

З а г р а в а.

                                   Мама?

Г е о р г е.

                                              Мама!

З а г р а в а.

А если мама, значит, надо уважать!

Г е о р г е.

Над нами тучи грозные нависли,
Но я за вашу дружбу все отдам!

З а г р а в а.

В моей Одессе за такие мысли
Общественность спасибо скажет вам!
Ведь знают люди со времен Адама,
Что этот город в клещи не зажать.
Одесса — мама?

Г е о р г е.

                         Мама!

З а г р а в а.

                                   Мама?

Г е о р г е.

                                              Мама!

В м е с т е.

А если мама, значит, надо уважать!

Танец, после которого Заграва и Георге уходят.

Появляются  К а т я  и  Г е н н а д и й. Он еще слаб; прихрамывая опирается на палку.


Г е н н а д и й (настороженно). Зачем ты привела меня сюда?

К а т я. Ты не веришь Заграве? Вместе воевали.

Г е н н а д и й. Мы с тобой отвоевались. Теперь главное — выжить!

К а т я. Не выжить, а жить! Так, чтоб не было стыдно людям в глаза взглянуть!

Г е н н а д и й. Я честный человек. Я не виноват, что попал в плен. Я был ранен.

К а т я. Успокойся. Я ведь тоже в оккупации осталась.

Г е н н а д и й. В этом я виноват.

К а т я. Я не упрекаю тебя.

Г е н н а д и й. Уйдем отсюда!

К а т я. Ты устал, ты измучен, но ты прежний, Генка! (Целует его.)


Подходит  Л у к о в е ц. На голове у него соломенный бриль, в руках — удочки.


Л у к о в е ц (глядя на море). С моря дует холодный ветер.

К а т я. Ничего, скоро будет жарко!

Л у к о в е ц. Здравствуйте, товарищи!

К а т я. Санинструктор Бакланова. Вот удостоверение и комсомольский билет… а он…

Г е н н а д и й. Ничего предъявить не могу. Сами понимаете…

Л у к о в е ц. Да. Надо тебе, товарищ Маслюков, на работу устроиться.

К а т я. Это нелегко.

Л у к о в е ц. Действительно! (Размышляя.) На завод не возьмут: слаб еще! А что, если в ресторан, к Лещенко? На кухню или официантом.

К а т я (разочарованно). На кухню? Его?

Л у к о в е ц. А что?

К а т я. Туда еще трудней.

Г е н н а д и й. А если Марию попросить?

Л у к о в е ц. Кто это?

Г е н н а д и й. Дружили когда-то. Сейчас она у Лещенко главная артистка, Жанна.

Л у к о в е ц. Не откажет?

К а т я. И просить эту продажную шкуру не буду!

Л у к о в е ц. А если надо?

К а т я. Надо? Тогда меньше чем на должность метрдотеля для него — не соглашусь.

Л у к о в е ц (смеется). Действуй!

К а т я. А я?

Л у к о в е ц. Пока на базаре останешься. Торговлю расширить надо.

К а т я. А товар где взять?

Л у к о в е ц. Компаньона подыщем. С капиталом.

К а т я. Можно было бы открыть комиссионный магазин. Но… Стасик, староста базара, не разрешит.

Л у к о в е ц. Пойдешь к Пынте. Дашь ему взятку, все разрешит!

К а т я. Это верно!


Подходит  С е р г е й.


Л у к о в е ц. А вот и компаньон твой.

К а т я. Сережа!

Г е н н а д и й. Сергей! (Обнимает его, плачет.)

К а т я (укоризненно). Геночка!

Г е н н а д и й. Я в плену был, такое видел. (Плачет.)

С е р г е й. Мы опять вместе. (Обнимает их, смеется.)

Г е н н а д и й. Только Мария твоя…

С е р г е й. Про нее не надо!

К а т я. Она еще намучается.

Л у к о в е ц. Действительно! Всем про Сергея правду говорите. На одной улице выросли, вместе на фронте служили. Невеста бросила. На могилу матери приехал.

Г е н н а д и й. Все соседи подтвердят.

Л у к о в е ц. Вот и хорошо. Связь через Сергея. До свидания!


Еще от автора Григорий Давыдович Плоткин
Поездка в Израиль. Путевые заметки

Путевые заметки украинского писателя Григория Плоткина раскрывают перед читателями неприглядную правду о так называемом «рае для евреев на земле». Автор показывает, в каких тяжелых условиях живут обманутые сионистскими лидерами сотни тысяч еврейских переселенцев, как по воле американского империализма израильская земля превращается в военный плацдарм для новых агрессивных авантюр.