Встречное движение - [66]

Теперь уже и не помню, что репетировали — начиналось все с Зощенко, и вдруг, уловив элементарную рифму «Мессалинка» — «Калинка», режиссер требовал петь «Калинку»… Черт-те что… Так казалось всем, но потом входили во вкус, уже нравилось, под конец были в восторге, в том числе и я… гипноз привыкания… Это примерно то же, что слышать безголосое пение: пока слушаешь — раздражаешься, а начнешь подпевать, вроде ничего… Ничего не слышно…

Я сидел с букетом, смотрел на сцену, пересчитывал, придумывал, как бы обставить пооригинальней, а сосед мой шмыгал носом, принюхиваясь… Почему-то мне показалось, что столь демонстративное принюхивание — это попытка высмеять меня, пришедшего ночью с цветами и выбирающего, кого бы на них купить.

Я положил розы на сиденье и тоже громко стал шмыгать носом, принюхиваясь… И тут же пожалел: запах плацкартного вагона донесся до меня… Мне стало и противно, и стыдно… я не знал, как вести себя дальше.

По счастью, в этот миг дали свет, и я, подхватив цветы, двинулся к сцене. Мерзкий смешок настиг меня на полдороге… Ах вот оно что, вы думаете, что я так прост, так предсказуем?! Я подошел к режиссеру и молча, с книксеном вручил ему роскошные, из Ботанического сада, розы… Сцена грохнула хохотом… Кто-то свистнул, другие хлопали… Я покосился в зал: завсегдатай с интересом наблюдал за мною…

— Черт, теперь точно подумает, что я гомик, — понял я, — ну и пусть…

Весь следующий день я провел в ожидании звонка от Светки — валялся в постели, слонялся по квартире, несколько раз поднимал трубку, проверяя, работает ли телефон; конечно, я понимал, что вряд ли она сама позвонит, но мне почему-то казалось, что и она, услышав от отца о странном моем объяснении в любви, бродит по квартире, таскает за собой на длинном шнуре телефон и ищет повода, чтобы набрать мой номер… Не сразу обратил я внимание на то, что и Дмитрий Борисович тоже остался дома — из своего кабинета он вышел только раз, проследовал до дверей туалета и тут же вернулся — закрылся на ключ: я понял, что он никого не хочет видеть. И все же уйти я не решился, понимая, что никогда не прощу себе, если Светкин звонок не застанет меня — другого шанса нет и не будет!

Так прошел день, ночь, утро следующего дня — уже к вечеру я решил сам позвонить ей, но в последний момент, испугавшись, набрал номер Людки Тверской и предложил повидаться. Меня поразило, что она долго молчала, поскольку я предполагал услышать в ответ восторженное согласие. Потом она объяснила мне, потратив на это минут двадцать, что у шефа юбилей, а Ванечка уезжает и не с кем оставить кошку, а значит, эта идиотка может овладеть его вниманием, овладев кисой, и она, Людка, чтобы не допустить этого, берет кошку к себе, точнее, едет жить к кошке, а на той неделе…

— Ладно, как-нибудь в другой раз, — перебил я Людку, но не успел повесить трубку, потому что она закончила прерванную мысль сообщением, что ждет меня сегодня, сейчас же…

Зачем я звонил, зачем поехал? Разве что судьба готовила мне встречу с Ниной…

Нина вышла знакомиться, когда я, уже изнемогая от Людки, которая, даже не поинтересовавшись причиной моего визита, говорила и говорила о себе и окружающих ее незнакомых мне людях, стоял, готовясь к бегству.

Нина знала, что я приеду, и имела намерение должным образом принять меня. Поэтому после моего звонка села к туалетному палисандровому столику и стала приводить себя в порядок. Ближе к ночи она пришла к выводу, что более или менее готова…

Она была весьма мила и держалась мило: в школе читала Бальзака и Мопассана, с трудом, из уважения к генералу, получила аттестат, в институт поступить забыла и с той поры сидела дома, слушая по радио оперные арии и читая старинные книги. То есть была похожа на женщин прошлого века и тем привлекательна.

— А вот и наша Нина, — сообщила Людка, и Нина протянула мне руку для поцелуя. Я коснулся изумительно пахнущих косточек.

— Правда, непохожа на нас? — спросила Людка и, не ожидая ответа, продолжала: — Я не хотела ее и, когда меня оставили наедине с малюткой, ухитрилась отвезти коляску на другой конец нашего дачного поселка; везла, между прочим, задами, через корни деревьев перетаскивала, хотела в лес, под елку, и бегом — тут вижу, из своей крайней дачки выходит один штатский наш генерал, садится в свою казенную — ив Москву… Может, на день, может, на неделю, может, навсегда… Я-то маленькая была, ничего не соображала, разве что если дядька уезжает и дверь запирает, то как раз на его крыльцо в самый раз Нинку и подложить… Так и сделала — кто же знал, что он только до магазина за водкой, туда и обратно… Когда вернулся, нашел, едва не присвоил… Помнишь, Нина?

Нина улыбнулась мне сочувственно.

— Я до сих пор думаю, что там ее подменили, и в кого ты у нас такая красавица и бездельница? — Людка спрашивала, но не верила, что ее удостоят ответом, и словно на виражах неслась дальше. — Представляете, Нина при ее внешности незамужем, папа в отчаянии, и пора уже, тем более что она, поверьте мне, девственница и это в ее-то возрасте…

Я про себя прикинул возраст…

Нина улыбнулась мне без тени смущения.