Встречи... Разлуки... - [22]

Дома Николай Степанович узнал неприятную новость. Вася, оставив в почтовом ящике записку с просьбой «не волноваться» и ждать от него письма, уехал. Домой не заходил, даже не взял смены белья. В институте Елене Ивановне сообщили об академическом отпуске на год, который дали Василию Ярошенко по его просьбе.

Елена Ивановна, рассказывая это, не плакала, но в глазах ее было столько тревоги, столько отчаяния, что Николай Степанович почувствовал угрызения совести.

Он догадывался, что исчезновение сына связано с их последним разговором. Но несмотря на просьбы жены, не стал объяснять, что в ее отсутствие между ними произошло. Если ей все рассказать, то каждую фразу, каждое слово она истолкует по-своему. Кто-то должен быть виноват в случившемся, и уж, конечно, не ее Вася.

— Куда он мог уехать? В Ленинград? Но там у нас никого нет. Что делать?

— И в милицию не обратишься, скажут, что парень совершеннолетний. — Николай Степанович считал, что вообще ничего не нужно делать. Никуда мальчишка не денется. Побегает, побегает и вернется домой.

— И денег не взял. И ничего теплого, — сокрушалась Елена Ивановна.

— А не кажется ли тебе, что он вообще никуда не уехал и через пару дней объявится?

Она взглянула на мужа с таким испугом, что он сразу же пожалел о своем предположении.

— А институт? Отпуск?! — проговорила она после тягостного для обоих молчания.

— Влюбился, женился, — попытался пошутить Николай Степанович.

— Коля, пожалуйста, вот телефоны двух его приятелей. Мне они ничего не сказали. Не знают или притворяются. Вася, оказывается, и не ночевал у Тимы.

— Хорошо, я позвоню.

Но и Николай Степанович ничего не добился. Похоже — ребята, действительно, только что узнали о Васином отъезде.

— Леля, прошу тебя, успокойся, — возможно мягче произнес Николай Степанович. Он старался не показывать жене, как возмущен поступком сына. Придешь из рейса, непременно жди какие-нибудь демонстрации. Так и теперь: уйдет отец в рейс, и Васенька тут же примчится под мамино крылышко. А в каком состоянии отец уходит в море, до этого ему дела нет, как безразлично и то, что в доме не отдых, а сплошная нервотрепка. Своего сына он бы с первых лет жизни воспитал в строгости и повиновении. А этот всегда волчонком смотрит. И не знаешь, чего от него дальше ждать. Хорошо, если он действительно уехал. Пусть попробует заработать. Небось оценит, чего лишился.

Николай Степанович искоса взглянул на жену.

— Ничего страшного, думаю, не случилось, — спокойно проговорил он.

Елена Ивановна отняла руки от лица, взглянула на мужа со слабой надеждой — вдруг он нашел объяснение Васиному поступку.

— Да, ничего страшного, — твердо повторил Николай Степанович. — Мы с тобой сами о себе позаботились. Не пропали, не сбились с пути. Ничего не случится и с ним. Парень захотел самостоятельности. А с голоду у нас пока еще никто не умирал.

— Разве в этом дело? Разве я этого боюсь? — горестно покачала головой Елена Ивановна. — Вдруг он свяжется…

— Или связался? — безжалостно спросил Николай Степанович. — А связался бы здесь, мы бы удержали? Ведь он ни с кем не считается, скрытничает. Так вот, Леля, будем надеяться, что самостоятельность пойдет ему на пользу. Через недельку твой блудный сын вернется.

— Мой? — негромко переспросила Елена Ивановна.

Он словно не заметил горечи в этом вопросе. И, хотя понимал, что, прожив столько лет с Лелей, ему не следует этого говорить, не сдержался. Что-то мешало их прежнему пониманию друг друга, вызывало раздражение.

— Да, твой! Оказывается, такой отец, как я, его не устраивает.

— Время ты выбрал не совсем подходящее для упреков.

Николаю Степановичу стало неловко за неуместную, глупую вспышку.

— Я лишь повторил его слова, — сказал он уже спокойней.

Елена Ивановна молчала, потрясенная тем, что у мужа с сыном могло быть такое объяснение, и тем, что Николай в такую минуту как бы переложил на ее плечи вину в уходе сына из дому. Даже если б все было так, он не должен был наносить новый удар.

Она подняла голову, взглянула на мужа. Вероятно, не так истолковал какую-нибудь Васину фразу, думала она. Коля взвинчен, рассержен. И ей порой все кажется преувеличенным. Волнения из-за сына, неприятности на работе. Сейчас она просто не в силах здраво судить обо всем.

Долго сидели они в полумраке.

Николай Степанович молча поглаживал плечи жены, и ей стало легче, казалось, Вася и в самом деле никуда не уехал. Ушел сгоряча из института, повздорив, с отцом. Отсиживается, вероятно, у товарищей, а уйдет Николай в рейс — сын вернется. Куда ему, не приспособленному к жизни, привыкшему к опеке, деваться. Если б в самом деле уехал, так в записке хоть бы намекнул, куда едет. Вернется, и все опять наладится. Чего не случается в семье, даже в той, где родные дети?! Ей ли не знать. Ей, к которой приходят отцы и матери, просят помощи и совета.

— Леля, — Николай Степанович заглянул ей в глаза. — Хочешь, пойдем к Реутовым. Встретил Михаила Александровича, он пригласил.

— А может, лучше посидим дома?

— Я бы с удовольствием никуда не пошел, но неудобно. Начальство, хоть и не мое, соблаговолило позвать. Тут уж ничего не поделаешь, надо идти, — пошутил он и поднялся. — Ключи оставим у Жени, чтобы наш путешественник не сидел на лестнице, если ему вздумается вернуться домой ранее намеченного срока.